Леонид Чикин - Дважды два
— Папаша, — дурашливо начал цыган, ставя на землю сумку. — Мы с утра не пьем и тебе не советуем, но если ты нас попросишь, мы тебя уважим, не откажёмся. Правильно я говорю? — обернулся он к своим спутникам.
Те молчали, глядя на бутылки. Матвей Сергеевич спокойно, думая, что все обойдется благополучно, сказал:
— Шли бы вы своей дорогой, ребята. У вас своя компания, у нас — своя. Окончание школы отмечаем. Сейчас приедут мальчики и девочки…
— Шик! — воскликнул усач. — И девочки будут! Неплохо бы познакомиться с ними. Папаша, ты нас познакомишь?
— Парни! — вмешался третий, очкарик, — Так ради знакомства и для храбрости надо принять граммов по двести. Папаша, ты нам нальешь, или у тебя самообслуживание?
И вот тогда Матвей Сергеевич понял, что парни не шутят, почувствовал, что добром их приход не кончится, что они ищут повод для ссоры. Их трое, а он один, да еще в кустах, наверное, кто-то есть, потому что не видно гитары, под которую они только что пели. Плохие дела! Однако Матвей Сергеевич все еще не верил, что такие хорошие ребята будут безобразничать среди белого дня.
— Не слышим ответа! — требовательно сказал цыган. — Ты нас обслужишь, или мы сами должны трудиться?
— Совесть бы имели, ребята, — тихо произнес Матвей Сергеевич. — Взрослые люди, а ведете себя… Стыдно!
Вперед выступил очкарик:
— Стыдно? Нам? Это тебе, папаша, должно быть стыдно! Приехал природу гадить, да нас еще и стыдишь. А ну, сматывайся отсюда, не то!.. Миша, подержи товарища, а мы тут наведем порядок.
Матвей Сергеевич хотел отступить на шаг, но не успел: цыган схватил его за грудки, а усач в это время дернул за край клеенки, все припасы рассыпались по траве. Горобцов рванулся из цепких рук цыгана, но тот слегка оттолкнул его от себя, потому что видел, что за спиной Горобцова уже прилег очкарик. Матвей Сергеевич перелетел через очкарика, больно ударился головой о бутылку, тут же двое парней крепко прижали его к земле, а третий — цыган, — распечатывая бутылку, кричал:
— Ах ты, гадина! Пожалел для нас по сто граммов! Ну сейчас ты всю бутылку сам сожрешь! Крепче держите его!
Очкарик и усач, навалившись на него, держали руки, ноги, голову, а цыган вставлял горлышко бутылки ему в рот и продолжал кричать:
— Пей, жадина, пей!
Горлышко стучало по зубам. Матвей Сергеевич увертывался. Парни вжимали его затылок в сырую землю; на какое-то мгновение рука усача оказалась близко, Горобцов схватил зубами грязные потные пальцы; усач от неожиданности и боли отпрянул, освобождая ноги Матвея Сергеевича; Горобцов ударил двумя ногами в живот цыгана, склонившегося над ним, вырвался из рук очкарика, вскочил — мокрый, с окровавленным ртом, в изодранной рубашке. Корчась, поднялся цыган — мало ему достались! и кинулся с кулаками на него. Матвей Сергеевич, уклоняясь от удара, подставил ногу, и цыган рухнул вниз лицом на заготовленные для костра дрова. И тут в руки цыгана попал тот самый березовый кол. Он вскочил, размахнулся зажатым в обеих руках колом, и не сверху вниз, а справа налево нанес сильнейший удар… Защитная реакция сработала мгновенно: Матвей Сергеевич упал под ноги цыгана, удар прошел выше него, он тут же вскочил и вырвал кол у нападающего. Но цыган и но сопротивлялся, широко открытыми глазами смотрел через плечо Горобцова. Матвей Сергеевич отступил на шаг в сторону и, не выпуская из рук оружия обороны, оглянулся. На траве с окровавленной головой лежал усач. Удар, предназначавшийся Горобцову, достался ему…
А потом… Потом все было очень просто. Скорая помощь. Парень скончался в больнице, не приходя в сознание. Милиция. Забрали и Горобцова и двух парней. Экспертиза. От Матвея Сергеевича разило водкой, парни были трезвыми, они с утра не пьют. Следствие. Нападающие все свалили на Горобцова. Они были на суде в роли потерпевших. Свидетелей не было. Приговор: десять лет…
Утром выяснилось, что вертолета сегодня не будет.
Горобцов попросил разрешения у Карнаухова сходить на почту в поселок.
— Конечно, — ответил начальник. — Делать пока нечего.
— Уже за письмами, Матвей Сергеевич? — пытался пошутить Альберт. — Наверное, только чернила разводят.
Горобцов промолчал. Он упустил из виду, что ко дню рождения Лены не успеет выбраться из тайги, поэтому сейчас решил дать ей поздравительную телеграмму. Кроме того, надо отправить ей письмо. Со вчерашнего дня не дает ему покоя одна мысль, которую необходимо проверить.
— А вы, Виталий, не пойдете со мной за компанию? — спросил он.
— Нет. У меня с моей знакомой девушкой до письменных отношений еще не дошло.
— Она у него неграмотная, — вставил Альберт,
— Но воспитанная, в чужие разговоры не лезет, — отрезал Виталий.
— Уж и пошутить с тобой нельзя!
— Со своей женой шути.
— Ну, Виталий, с тобой говорить трудно… Матвей Сергеевич, хотел вас попросить об одной услуге, да боюсь: не так поймете.
— А вы попросите, — сказал Горобцов.
— Если не трудно, опустите в ящик и мое письмо. Сделаете? Вот и прекрасно.
— Сам бы мог сходить, ноги не отсохнут, — буркнул Виталий.
Карнаухов покачал головой: что-то и у Виталия не складываются отношения с Альбертом.
Вертолет дали на следующий день, после полудня. Загрузились быстро, и через час были в глухой тайге на берегу речки Каменки.
Речка здесь сужалась и постоянно шумела, перекатываясь через камни. С противоположной стороны к воде подступали тополя и осины, дальше, в глубине, стояли редкие лиственницы. На этой, низкой стороне — ровный открытый галечник. Он тянулся метров на сто от берега до густого кустарника. Место хорошее, чистое, продуваемое ветрами, гнуса будет мало.
Альберт постоял перед речкой, побросал в воду камешки, скептически произнес:
— Не Индигирка, конечно, но ничего, жить можно.
Как будто ты был на Индигирке, — подпустил Шпильку Виталий.
— Где я только не был?! По Индигирке, между прочим, я на плоту добирался до аэропорта. Чуть в лед не вмерз.
— Индигирка в океfн течет. Куда ты сплавлялся?!
Я же говорю: в аэропорт. Опаздывал на занятия и институт. Ну и история была…
— Товарищи, товарищи! — остановил их Карнаухов. — Воспоминания — потом. Сейчас палатку надо ставить. Виталий, устанавливайте ее с Альбертом. Матвей Сергеевич, пойдем с вами за лапником.
Стланика нарубили много. Связали его в две огромных охапки.
— Перекуривайте, и двинемся, — сказал Карнаухов. Сим он не курил.
Матвей Сергеевич присел на связанные ветки кедровника, прикурил, внимательно посмотрел на Карнаухова, словно спросить что-то хотел, но не решался. Карнаухов заметил его взгляд.
— Что у вас, Матвей Сергеевич?
— Просьба у меня довольно странная, но если она невыполнима, скажите сразу.
— Слушаю вас.
— Наверное, у нас будут такие ситуации, — начал Горобцов, — когда мы все вместе будем выходить на работы…
— Все — никогда. В лагере обязательно остается дежурный. Я не люблю неоправданного риска. А трое будут работать.
— Все вместе?
— В большинстве случаев — да. Но возможны и варианты.
— Я как раз о вариантах, Иван Петрович. Не отправляйте меня вдвоем с Альбертом. Мне трудно объяснить, почему я об этом прошу. Да и не надо, наверное, объяснять.
— А если он, допустим, на рыбалку захочет с вами пойти в свободное время?
— Это проще. Я откажусь. Только, по-моему, этого не случится, такие, как он, готовую рыбу ловят, а не ту, что в реке плавает.
Карнаухов задумался, потом спросил:
— Вы раньше были знакомы с Альбертом?
— Избавь бог меня от такого знакомства. Хотя, возможно, и встречались. Мир тесен…
— Хорошо, Матвей Сергеевич. Я учту вашу просьбу.
К месту стоянки они вернулись, когда там вовсю шел спор.
— Да ты что? Что ты мне доказываешь? Никакие колья не выдержат! — громко кричал Виталий. — Надо камнями укреплять! Здесь тебе не Индигирка! Мерзлота!
— Ну и что? — не менее громко возражал Альберт. — И там, между прочим, мерзлота, а ставили на кольях!
— Ставили! Другие ставили, а не ты! Пошли за камнями!
— Виталий, — старался успокоить его Альберт. — Ну что ты, в самом деле? Ты посмотри, где камни? Во-он откуда их таскать надо. До ночи провозимся…
— Чего не поделили? — спросил, подходя, Карнаухов. — Я думал, вы давно уже поставили.
— Поставили! — зло сказал Виталий. — Колья не держат. Нужны камни. Я говорю, а он бьет, бьет.
— Может, не надо ни кольев, ни камней? — вмешался Матвей Сергеевич. — Давайте подтащим вон те лесины…
— Точно! — обрадовался Виталий. — Ну конечно! Никаких кольев не потребуется. Но мы одни их не подтащим.
— А я приехал с вами работать, а не идеи подавать.
Вчетвером — и Карнаухов подключился — подтащили три больших, отполированных ветром и солнцем лесины. Уложили их по бокам палатки и с тыльной стороны. К ним привязали растяжки. Со стороны входа вбили все-таки кол, укрепив его камнями.
