Леонид Чикин - Дважды два
В Магадан группа Карнаухова прилетела утром; Альберт ждал их в аэропорту; не заезжая в город, они вылетели в Рыбный — удачно подвернулся рейс.
К вечеру небо покрылось тучами; солнце скрылось; потянул холодный ветерок. Все забрались в палатку. Альберт настраивал старенькую гитару? которую, как гордо сказал он, возит с собой уже четвертый год.
— А что, Матвей Сергеевич, — серьезно начал Карнаухов, — не провести ли нам с вами, как старикам, культурное мероприятие с молодежью? Где у вас там подсобный наглядный материал?
Горобцов, улыбаясь, извлек из угла палатки пакет, перевязанный голубой лентой, передал его Карнаухову. Иван Петрович пытался встать, но поскольку высота палатки не позволяла ему подняться во весь рост, согнулся вдвое и, в полупоклоне подавая пакет Виталию, сказал:
— Дорогой Виталий, прими от нас в день рождения сей скромный подарок, будь здоров, живи сто лет и так далее! Держи!
Виталию обрадоваться бы надо, а он неожиданно для всех пробурчал:
— Что же вы меня заранее не предупредили?
— О чем? — удивился Карнаухов. — О том, что у тебя сегодня день рождения?
— Что поздравлять будете! Магазин уже закроют! Спасибо, Иван Петрович! — запоздало сказал он. — Всем спасибо! Я сейчас. Я быстренько. Пока вы чай греете…
— Не суетись, Виталий! — остановил его Матвей Сергеевич. — Из того же угла достал еще один сверток. — Это тебе лично от меня. Разворачивай осторожнее.
— Взорвется! — предупредил Альберт, вытягивая шею, он тоже не знал, что в свертке.
В бумаге лежали большие собачьи рукавицы-мохнашки, в каждую было засунуто по бутылке.
— О! — только и мог вымолвить Виталий. — Вот эти да! Ну, спасибо, Матвей Сергеевич! Теперь не замерзнут руки зимой на рыбалке. А вот это зря! — указал он на бутылки.
— Это не подарок, — улыбнулся Горобцов. — Это в порядке дружеской помощи; я знал, что ты не успеешь и магазин. Я за тебя сегодня поработал, а завтра ты за меня. Правда, Альберт?
— Вы и для себя старались, — сказал Альберт, принимаясь вновь за гитару. — От ста граммов тоже, наверное, не откажетесь?
После ужина Карнаухов предложил Альберту что-нибудь исполнить под гитару. Альберт не стал отказываться, не заставил упрашивать себя. Голос у него был приятный, он, конечно, знал об этом, поэтому пел, любуясь собой:
С моим Серегой мы шагаем по Петровке,
по самой бровке, по самой бровке.
Жуем мороженое мы без остановки,
в тайге мороженое нам не подают…
Ни Карнаухов, ни Виталий не знали песни, они вполголоса мычали и внимательно слушали, стараясь запомнить текст. Матвей Сергеевич, как только аспирант, тронув струны, произнес первые слова, вдруг встрепенулся, уставил взгляд на Альберта и уже не отводил его, пока тот пел.
То взлет, то посадка, то снег, то дожди.
Сырая палатка, и почты не жди.
Идет молчаливо в распадок рассвет.
Уходишь— «Счастливо!» Приходишь— «Привет!»
Слышал эту песню Матвей Сергеевич. Слышал… Было это давно. А может, и не так давно. Одному человеку события месячной давности кажутся глубокой историей, другому — двадцатилетний случай кажется вчерашним. Это как смотреть, что вспоминать при этом…
Идет по взлетной полосе Серега Санин,
Серега Санин, Серега Санин.
С Серегой Саниным легко под небесами,
другого парня в небо не пошлют…
Альберт пел, поглядывая на своих спутников. Потом, не прекращая теребить струны, сказал:
— Товарищи, товарищи, подпевайте! Что же это, один я пою! — Отложил гитару, потянулся за сигаретами. — Давайте такую, которую все знают. Я сейчас перекурю… Бросить, что ли, курить? А? Виталий, ты как? Одному скучно бросать. Давай вместе.
— Я подумаю, — сказал Виталий. — Во всяком случае, свой светлый праздник день рожденья я не хочу омрачать таким темным событием. Ты давай сыграй что-нибудь общее. А вы, Матвей Сергеевич, подпоете?
Горобцов виновато улыбнулся:
— Вы пойте, ребята, без меня. У вас хорошо получается.
— Может, в кино сходим? — предложил Альберт. — А что? Успеем еще на восемь, Иван Петрович. Два месяца в тайге без кино будем. Кому-то, конечно, необходимо остаться здесь, но это же просто решается. Смотрите: вот спички, обламываем одну, кому достанется…
— Не надо ломать спички, — сказал Матвей Сергеевич. — Идите в кино, я побуду в лагере.
— Так это же здорово! — обрадовался Альберт. — Вот и порядок!
Карнаухов чувствовал себя виноватым перед Матвеем Сергеевичем. Будто извиняясь, он сказал:
— Только вы не обижайтесь, Матвей Сергеевич. В самом деле, улетим завтра надолго…
— Ну что вы, Иван Петрович. Какая может быть обида? Сегодня я за вас, завтра — вы за меня.
— Матвей Сергеевич! — взмолился Альберт. — Какой же вы злопамятный! Ну, честное слово, выручу я вас, если понадобится. Ну, оговорился утром. Забросят нас в тайгу, я, так и быть, за вас отдежурю, а вы на охоту сходите или на рыбалку. Не надо больше об этом. Идемте, Иван Петрович, время поджимает.
Прямиком, через кусты они ушли по направлению к поселку.
Матвей Сергеевич остался в палатке один.
«На рыбалку сходите…» Четыре года назад в такой же летний день, это был день рождения Лены, он собирался удить рыбу. Думал, что посидит немного с ребятами, поздравит их, а потом, оставив молодежь, побродит в одиночестве по берегу реки.
Лена в тот год закончила школу, Матвей Сергеевич предлагал ей отметить это событие дома, не просто среди обязательных одноклассников, а в кругу действительных друзей и подруг. Дочь отказалась: «Папа, ты же знаешь…» Да, она, пожалуй, была права: еще года не прошло, как умерла мать… Но через несколько дней — это было в июле — Лена сама подошла к нему и сказала, что если можно, если это не вызовет никаких разговоров, если он разрешит, то она бы хотела в день восемнадцатилетия… Он не дал ей договорить, все понял, успокоил: конечно, можно. Маму теперь не вернешь, а жизнь продолжается.
Жили они тогда в большом городе центральной части России.
Лена предложила своим друзьям выехать за город, в село Березовку, на речку того же названия. Отдыхающих и праздношатающихся будет мало: все на работе.
Компания подобралась большая, человек десять. Ехать решили все вместе, но на вокзале выяснилось, что нет какого-то Пети, и компания раскололась: одни советовали ехать без Пети, другие были за то, чтобы ждать его, он хороший мальчик, нельзя так поступать. Матвей Сергеевич предложил выход: Он уедет сейчас, с первой электричкой, приготовит все на берегу — Лена знает это место, — а через час, на следующей электричке, приедут вместе с Петей все остальные. Взяв продукты, Матвей Сергеевич сел в подошедшую электричку. Спиннинг и удочки ребята у него отобрали: вам и так тяжело.
На берегу речки Березовки, в условленном месте, он расстелил клеенку, распотрошил рюкзак и корзину с продуктами, когда до прихода ребят и девушек осталось полчаса, накрыл «стол».
Июльский день был не очень жарким, значит, меньше купающихся будет на речке. Хотя — какие купальщики? Местные мальчишки и девчонки хлюпаются в пределах села, а городские приезжают сюда лишь по выходным.
Присел Матвей Сергеевич возле накрытого «стола», еще раз оглядел его. Кажется, все в порядке. Взглянул на часы: вот-вот пройдет электричка, а потом, минут через двадцать, появится молодежь.
За спиной Матвея Сергеевича шумели заросли черемухи. Ягод там, конечно, нет — слишком часто наведываются сюда городские гости, но сушняк всегда можно найти. Оглядываясь на «стол», Матвей Сергеевич собрал сушняк, подобрал березовый заостренный кол, червей, наверное, копали им удильщики. Долго гореть будет, но то что хворост — пых и нету…
Трое мальчишек-школьников вышли из черемушника недалеко от того места, где он сидел, прошли у самой воды, косясь на «стол». У одного из мальчишек висел на плече фотоаппарат.
Потом в зарослях кто-то заиграл на гитаре, и не слишком слаженно, но достаточно громко зазвучала песня. Поющих было трое или четверо, во всяком случае больше двух, это Матвей Сергеевич на слух уловил. Гитара смолкла, из кустов вышли парни. Трое. Гитары ни у кого не было, двое молчали, а один все еще продолжал петь-кричать:
Два дня искали мы в тайге капот и крылья,
два дня искали мы в тайге Серегу.
А он чуть-чуть не долетел. Совсем немного
не дотянул он до посадочных огней.
То взлет, то посадка. То снег, то дожди…
И вдруг этот поющий остановился, как будто на невидимую преграду напоролся, сказался,
— О! Ребята! Смотрите: нас ждут. Посадка! А мы, как всегда, дотянули до нее.
Матвей Сергеевич встал, тревожно огляделся. Пустынно на берегу. Мальчишки уже скрылись в кустах. Парни медленно приближались. Местные или из города — понять невозможно, деревня теперь старается не отставать От моды. Лица у всех умные, приятные, одежда колоритная. У одного, очкастого, зеленая рубаха завязана узлом на животе; другой — с реденькими черненькими усиками, и белой водолазке до колен; третий, кудрявый, темный, словно цыган, в красной майке, в руке у него сумка не то с провизией, не то с вещами. И все — в джинсах. Такими их запомнил Матвей Сергеевич, так называл их потом: очкарик, усач, цыган…
