Анатолий Рыбин - Трудная позиция
«В гости, наверное, собрались или в Дом офицеров на концерт, — догадался Вашенцев. — А где же Надя? Неужели осталась одна дома?» Он сразу вспомнил вчерашний вечер, ее высокую прическу с выпущенными на виски коротенькими пушистыми локонами и руку, необыкновенно легкую, почти невесомую, во время танцев.
Раздумывая, Вашенцев взглянул на исчезающую в сумерках генеральскую «Волгу». В одно мгновение возникла заманчивая мысль: немедленно, сию же минуту, отправиться к Наде. Набраться храбрости и отправиться. Некоторое время он колебался, не зная, какой придумать повод для столь неожиданного визита. Нельзя же просто так вот заявиться: «Я к вам, Надежда Андреевна, принимайте». И он решил сделать вид, что пришел к генералу. Тем более что вчера, во время разговора о Красикове, Забелин намекнул довольно прозрачно: «Смотрите, Олег Викторович, как бы не нажить новой неприятности. Если потребуется мое вмешательство, не стесняйтесь, приходите в любое время».
Надя и в самом деле оказалась дома. Увидев Вашенцева, она так смутилась, что все лицо ее и уши мгновенно зарделись.
— Разрешите? — спросил Вашенцев и, не дожидаясь ответа, вошел в прихожую. — С наступившим вас, Надежда Андреевна. Должен признаться, что до сих пор нахожусь в плену у вашей баркаролы.
— Ну что вы, Олег Викторович, — совершенно сконфузилась Надя.
— Да, да, — настойчиво повторил Вашенцев. — Вы оказались просто волшебницей...
— Ой, ну не хвалите, ради бога, — взмолилась Надя. — Я сама знаю, что сделала уйму ошибок.
— А вот этого я не заметил. И вы, пожалуйста, на себя не наговаривайте. Скажите, Андрей Николаевич дома?
Надя развела руками.
— Жаль. Ну ничего, подождем — потерпим до завтра. А сейчас по случаю такой неудачи попрошу вас, уважаемая Надежда Андреевна, сыграть для меня...
— Что вы, что вы, — запротестовала Надя. — Я сегодня была на двух концертах и так устала, просто рук не чувствую.
— Ну извините. А я, знаете, послушал бы, честное слово, не дыша.
Взгляд у Вашенцева был такой молящий, что Надя не выдержала, подошла к пианино.
— Только вы уж тогда разденьтесь и сядьте, — сказала она, раскрывая взятые со стола ноты. В ее вялых, неторопливых движениях действительно чувствовалась усталость, и баркарола сразу же зазвучала не так выразительно, как на вечере в клубе. Но Вашенцев был доволен. И когда Надя кончила играть, он поцеловал ей руку, восхищенно приговаривая:
— Чу́дно, честное слово, чу́дно.
Надя и смущалась и радовалась. Никто и никогда не хвалил ее так восторженно. Даже мать, больше всех верящая в ее способности, была куда сдержаннее Вашенцева. Окончательно растроганная, Надя долго не могла прийти в себя, потом достала из тумбочки синюю нотную тетрадь и, раскрыв ее, сказала гостю:
— Знаете что, Олег Викторович, сейчас я сыграю вам по секрету, свое. Послушаете?
— Конечно, с превеликим удовольствием, — сказал Вашенцев, наклонив голову.
Надя заиграла, тихонько подпевая:
Лыжи мои, птицы мои,
Резво бегут, словно летят.
Снежная даль ветра и солнца полна.
Быстрей, быстрей туда, на простор...
— Только вы на слова не обращайте внимания, — оторвавшись от клавиш, попросила Надя. — Слова у меня так... с ходу... Я хочу музыкой выразить движение и красоту снежного простора. Понимаете?
— Понимаю. А вы лыжи любите? — спросил Вашенцев.
— Очень, — призналась Надя.
— И часто ходите на них?
— Бывает. Только одной уходить далеко страшно, а возле городка какой простор?
— Верно, здесь не то, — согласился Вашенцев. — Давайте-ка, Надежда Андреевна, сходим с вами куда-нибудь в предгорье. Вот уж там простор настоящий.
— А вы не шутите? — спросила Надя.
— Зачем же...
— Да тут, знаете, мы с Крупениным все собирались. Но разве его дождешься? Обещает, обещает...
Вашенцев улыбнулся:
— Крупенин самый занятой человек. Ему некогда.
— А вы, значит, сможете?
— Конечно, почему же.
— А когда, Олег Викторович?
— Пойдемте в следующий выходной. Вас это устраивает?
— Хорошо. Только обязательно, ладно?
Зазвонил телефон. Надя сняла трубку и тут же стушевалась, заговорила тихо, с неловкостью:
— Да, да, это я. Куда собираюсь? Никуда не собираюсь. Нет, просто отдыхаю. Отдыхаю, и все. Что, что? Извинения? А зачем? Нет, нет, это смешно даже...
Вашенцев взял с тумбочки ноты и, положив их на колени, стал с безразличным видом неторопливо перелистывать. «Пусть, пусть постарается», — с усмешкой подумал он, уверенный, что извинения просит Крупенин. И когда Надя сказала последнее «нет» и опустила трубку, он удовлетворенно вздохнул: «Молодец, Надежда Андреевна. Так и надо!»
После телефонного разговора Надя снова села к пианино. Только в ее движениях и в голосе теперь уже ощущалась какая-то рассеянность. Пальцы по клавишам бегали вяло и неуверенно. Взяв несколько аккордов, она беспокойно вздохнула и, закрыв тетрадь, отодвинулась от пианино.
— Что же вы? — спросил Вашенцев.
— Плохо. — Она грустно посмотрела на него. — Это совсем не то, Олег Викторович. Я лучше сыграю вам Грига. Ладно?
«Какая она красивая и воодушевленная, когда играет. И меня не сторонится как будто», — слушая ее, думал Вашенцев.
— Ну, вы готовьтесь к походу, — напомнил он еще раз, выходя в прихожую одеваться.
— А как же, обязательно, — пообещала Надя. — Только не подвела бы погода, Олег Викторович.
— Прикажем, чтобы не подводила, — улыбнулся Вашенцев.
Домой он уходил необыкновенно бодрым. Тайный сговор с Надей словно перенес его в другой мир, веселый, радужный и в то же время беспокойный. Ему казалось, что он взобрался,на высокую гору и теперь пытается пройти по трудному, обрывистому карнизу, где на каждом шагу можно оступиться и загреметь вниз, в пропасть. «Но почему в пропасть? Я же просто посидел, послушал музыку. А сходить на лыжах в предгорье пообещал ради нее же, Нади. И вообще, разве плохо быть поближе к Забелиным? Совсем не плохо. И отношение самого Андрея Николаевича мне вовсе не безразлично».
Эти мысли покинули Вашенцева лишь дома, когда, переступив порог, он увидел обеспокоенных соседей и услышал целую кучу упреков:
— Куда же вы пропали, Олег Викторович? Ждем, разыскиваем по телефону.
— Нехорошо, нехорошо, Олег Викторович!
— Да понимаете, встретил кое-кого, заговорился. Настроение у всех праздничное, веселое.
— А я звонил в дивизион. — Корзун неторопливо посадил на горбатый нос очки в мощной роговой оправе. — Всех дежурных всполошил. Нет, говорят, и все.
— Верно, не дошел, — признался Вашенцев. — А нужно было. Есть дела серьезные. — Подумав, прибавил нехотя: — С Красиковым каша заварилась. Есть у меня такой. Ох и фигура, должен сказать!..
Корзун снял очки, сощурился и надел снова.
— Красиков? Стойте, стойте. Ну да, правильно, он самый, — вспомнил вдруг Корзун. — Интересное совпадение!
Светлана Ивановна не вытерпела, взяла обоих мужчин под руки и потянула в комнату, где на широком круглом столе среди разных закусок уже стояли графин с водкой и бутылка шампанского.
Дети, мальчик и девочка, такие же круглолицые и веснушчатые, как мать, в одинаковых желтых пижамках сидели на полу под елкой и что-то строили из ярких деревянных кубиков. Вашенцев повернул было к ним, но Светлана Ивановна не пустила его.
— Потом, потом, Олег Викторович, — сказала она строго. — А сейчас немедленно за стол.
Вашенцев сел рядом с хозяином и, пока тот наливал из графина, спросил его:
— Так что же у вас с Красиковым, расскажите?
— С Красиковым-то? — переспросил Корзун. — Да ничего особенного, так... ерунда. Вот выпьем лучше давайте за все хорошее в новом году. — Он поднял рюмку, и они чокнулись.
— Нет, уж вы не томите, — попросил Вашенцев настойчиво. — Нельзя же так... с намеками.
— Ну что ты в самом деле, — метнув на мужа сердитый взгляд, сказала Светлана Ивановна. — Начал — так договаривай.
И Корзун рассказал, что два дня назад, во время проверки контрольной работы, он обнаружил в тетради Красикова весьма любопытный листок с пессимистическими излияниями.
— Стихи какие-нибудь? — предположил Вашенцев.
— Нет, не стихи, — покачал головой Корзун. — Совсем другое. А впрочем, я покажу вам завтра по секрету.
— Почему по секрету? — удивился Вашенцев. — Вы передать мне должны.
— А вот насчет передать... не знаю, — усомнился Корзун. — Не смогу, наверное. Не имею на то поручения от автора. Все произошло, так сказать, чисто случайно.
Вашенцев удивленно смотрел на Корзуна, не понимая, всерьез он говорит или притворяется. И, убедившись, что он говорит вполне серьезно, отодвинул рюмку.
Светлана Ивановна снова бросила сердитый взгляд на мужа, как бы говоря ему: «Ох, и дернуло тебя, завести разговор об этом Красикове! Не мог уж подождать, когда пройдет праздник». Корзун и сам теперь понимал, что сделал непростительную ошибку, и уже старался исправить ее, предлагая поговорить о Красикове потом, после ужина или завтра.
