Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение
Остается только повторить ленинское: «кому это мешает, не видно». Впрочем, можно предположить, что это мешает бюрократу. Ему очень удобно прятаться за спасительное «нельзя», ибо любое «нельзя» оправдывает чиновничье безделье, трясинную обломовщину. А ведь любой немотивированный запрет рождает общественную инертность, неуверенность в собственных силах, страх, наконец.
Если мы проанализируем работу заграничных трестов, — без гнева и пристрастия, — то убедимся, что ни одно решение там не проходит без участия юристов. На такого рода специалистах ЭКОНОМИТЬ грех, это и не экономия вовсе. И забывать Даля нельзя, — воистину, без расхода нет дохода.
Хочется верить, что новый Закон о социалистическом предприятии непременно предусмотрит всемерное повышение роли юристов, которые возьмут на себя основное бремя встреч и переговоров со смежниками, вышестоящими организациями, ревизорами и проверяющими (поменьше б их, дать бы им ЗАКОННЫЕ сроки, утвердить бы допустимое количество проверок, определить бы, наконец, что ревизовать надо ДЕЛО, реальности, а не бумажки!), освободив руководителя от той суеты, которая мешает ему ДВИГАТЬ производство, соотнося его с успехами мировой экономики.
...Не могу простить себе, что в начале трудных пятидесятых я сдал в букинистический магазин книгу, изданную последний раз в начале века, — «О правилах хорошего тона». Ах, какая же это была прекрасная, умная и добрая книга! За исключением ряда позиций, — особенно про то, как надобно приглашать в дворянском собрании даму к танцу, — все, что там было рекомендовано, совершенно необходимо и сегодняшнему читателю.
Действительно, ни в детских садах, ни в школах правилами хорошего тона не занимаются, дети не получают методологических навыков достойного, РАСКОВАННОГО, уважительного поведения в обществе, — отсюда проистекает неуверенность в себе, впрочем, не только, увы, отсюда скованность, переходящая в хамство, всякого рода комплексы.
Воскресное застолье в наших домах становится бытом. А умеем ли мы проводить его так, как надо? Сплошь и рядом нет. И вопрос не только в том, какой рукой вилку держать, и можно ли рыбу резать ножом, — этому научить не трудно; вопрос в том, как рассадить гостей, поддерживать интересный разговор, превратив застолье в интеллектуальное обогащение его участников, а не в обжираловку.
Наши люди начали лучше одеваться, — не так еще, конечно, как нам бы хотелось, к сожалению, и поныне гоняются за ФИРМОЙ, равнодушно проходя мимо отечественных пальто-уродов и ботинок, словно бы нарочно сделанных для колодников. Тем не менее, если сравнить кинохронику двадцатилетней давности, снятую на улицах, с нынешней, то разница в одежде, демократизация ее будет заметной. Что и говорить, если теперь за шортики не задерживают и не облагают штрафом, а джинсы перестали считаться «низкопоклонством перед разлагающимся Западом»! Но — в массе своей, — верно ли носят наши люди то, что сшито или приобретено? Нужно ли, например, поехав лечиться в Кисловодск или Карловы Вары, ходить на желудочные процедуры в крахмальной рубашке, черном пиджаке и галстуке? Сплошь и рядом человек приходит на желудочные промывания одетым так, словно в ЗАГС собрался. Смешно? Нет, грустно. Как-то я разговорился с рабочим из Курска, приехавшим в Варну: жара, а он в черном костюме, застегнут на все пуговицы и, ясное дело, при галстуке. «Расстегнитесь, снимите галстук, — сказал я товарищу, — вы же на отдыхе». «Нельзя. Когда вручали путевку, в профсоюзах инструктировали: "Прежде всего достоинство советского гражданина. Повсюду появляться в костюме и галстуке, и чтоб никаких там вольностей"». Ясное дело, инструктировал человек, к «хорошему тону» отношения не имеющий, эдакий мастодонт прежних представлений о «культуре». Что бы о другом проинструктировать, кстати говоря, отправляясь на отдых за границу, помнить, что там в магазине не принято примерять пять вещей и в конце концов ни одну не покупать, — там люди ценят время, и если уж пришли за покупкой, то они ее делают, присмотрев заранее на витрине, а не на прилавке.
...Идешь по лесной тропинке где-нибудь в далекой сибирской тайге, навстречу тебе незнакомый; тем не менее он полагает за правило сказать: «Добрый день». Хороший тон? Очень.
Входит человек в учреждение; миновал вахтера, гардеробщицу, секретаря, не кивнув им даже. Что это? Хамство. Или внутренняя зажатость. И то и другое, — очень плохой тон.
А прекрасное слово «благодарю». Что, оно у нас в широком ходу? Увы. Язык-то не отвалится, поблагодари ты человека за самую мелкую услугу. Добро, как бумеранг, возвращается к тому, кто его делает, а ласковое слово — это добро, определяющее настроение человека на целый день, как, впрочем, и неуважительная грубость.
Не грех бы поучиться нашим работникам сервиса хорошему тону у своих западных коллег. Да и не только западных, а и у китайских и японских: там к вам обращаются с трафаретной фразой: «добрый день, чем я могу вам помочь». Это именно тот трафарет, которого нам, увы, очень и очень не хватает, а ведь ничто не дается так дешево и не ценится так дорого, как вежливость, визитная карточка культуры.
Давайте проанализируем, отчего неведомое ранее слово «стресс» столь прочно вошло в наш лексикон? Врачи утверждают, что большинство самых трагических заболеваний рождено именно стрессами.
Наберите «09», попросите справку. Сплошь и рядом вас либо разъединят, либо так быстро и невнятно ответят, что вы не успеете даже записать нужную вам информацию. Стресс! Попробуйте — особенно в летние месяцы — пробиться на междугородную переговорочную станцию. То номер занят, то трубку не поднимают, а коли поднимут, говорят с вами, словно с беглым каторжником. Стресс! Попробуйте купить билет на самолет или поезд, — особенно в курортный сезон. Надо обладать железными нервами и богатырской выдержкой, чтобы выстоять многие часы в душных, тесных помещениях, ожидая своей очереди. Стресс! Ну а если открыть в городах и поселках страны сотни, именно сотни, «бюро посреднических услуг», где у вас примут по телефону заказ и доставят билет, — по вашему желанию, — на дом. Конечно, за хороший сервис надо платить, но кто откажется уплатить за услугу, которая сберегает ваши нервы?! Мне возразят: «нет помещений, нет штатных единиц, да и вообще такого в практике не было». Во-первых, очень плохо, что в практике не было: и в Венгрии, и в США, и в КНР таких посреднических бюро — на каждой улице. Во-вторых, ныне, после того как вышел Закон об индивидуальной трудовой деятельности, не нужны штатные единицы. Школьники и студенты получили право на индивидуальный труд, — вот и поработай во благо обществу и себе на мотоцикл или автомобиль! Печатается объявление в газете — «принимаю заказы на услуги» — и, что называется, «полный вперед»! (В связи с этим, кстати, отделам нежилых помещений исполкомов есть о чем подумать: первые этажи множества зданий заняты хитрыми конторами, базами, дирекциями, снабами, сбытами и прочими «главначпупсами». Не стоит ли внимательно посмотреть, пропорциональны ли помещения, занимаемые легионами этих таинственных организаций? Или взять помещения ЖЭКов. Множество комнат, практически пустующих, ибо смотрители ходят по домам и подъездам. Отчего бы не подзаработать на тех, кто намерен заняться индивидуальной трудовой деятельностью? Почему бы не иметь при каждом ЖЭКе бюро посреднических услуг?)
...Недавно я позвонил в бюро по ремонту квартир и, услыхав мелодичный женский голос, сказал: «Здравствуйте, солнышко». — «Никакое я вам не солнышко! Обращайтесь, как положено!» — «Есть инструкция, как надо обращаться?» — «Скажите "женщина", все по-людски». По-людски? Ой ли! К сожалению, на улицах, в магазинах и на вокзалах ныне очень часто можно слышать: «Женщина, подвиньтесь!», «Мужчина, станьте в очередь». Кому как, а мне такого рода обращение кажется прямо-таки безобразным. Русский язык, богатейший и нежнейший язык мира, хранит в своем словарном запасе сотни достойнейших и уважительных обращений к людям, — я уж не говорю о «граждане» и «товарище»!
В Никарагуа, например, после победы революции утвердились четыре наиболее распространенные формы общения: «эрмано» — «брат»; «компа», сокращение от «компаньеро» — «товарищ»; «амор» — «любовь», так здесь обращаются к ребенку, матери, сестре, жене, возлюбленной, и наконец, «маэстро», то есть «учитель».
До сих пор в наших книгах и фильмах весьма распространены обращения типа Колька, Санька, Мишка. Мне сдается, что канонизация такого рода грубости, то есть бескультурья, протекает из незнания отечественной истории. Не следует консервировать то, что было рождено социальной несправедливостью, когда помещик понуждал своих крепостных крестьян говорить о себе приниженно, по-шутовски. Желая унизить Пугачева, царские сатрапы называли его «Емелька»; в памяти народной он остался Емилианом Пугачевым.
