Аркадий Львов - Двор. Книга 1
— Байстрюки! — кричала не своим голосом Аня. — Махновцы!
— Подождите, — приказала мадам Малая. — Я хочу знать, что происходит.
Аня Котляр стала объяснять, что она выскочила на секунду с ведерком набрать немного песка, а эти три здоровых буца, которым уже давно пора жениться, набросились на нее, как будто она выдирает у них изо рта кусок хлеба.
— Хорошо, — сказала мадам Малая. — А они предупредили тебя, что песок нельзя трогать?
— Какой песок! — удивилась Котляр. — Здесь на один раз для грудного ребенка.
— Ты нам зубы не заговаривай, — сказала мадам Малая, — Отвечай прямо: тебя предупредили, что песок нельзя трогать?
— Это называется предупредили! — вдруг закипела Аня. — Три бандита нападают на женщину и начинают рвать от нее куски — хорошее предупреждение! У нас в Николаеве…
— Если тебе не нравится Одесса, — осадила мадам Малая, — возвращайся в свой Николаев.
— Не указывайте мне, где жить! — закричала Аня. — Я буду жить, где захочу.
— А я тебе повторяю: возвращайся в свой Николаев и можете там опять делать резиновые макинтоши.
— Какие резиновые макинтоши? — побледнела Аня.
— Для мужчин, — сказала Клава Ивановна, — ты хорошо знаешь. Не будем говорить при детях. Надо еще уточнить, где вы доставали каучук, чтобы делать эту гадость.
— Мой муж — красный партизан, у него нет полноги, — заплакала Аня. — Как вам не стыдно!
— Правильно, — подтвердила мадам Малая. — Твой муж был партизан. Но нам не нужны партизаны, которые за советскую власть кустарей, чтобы делать всякие гадости из резины и обеспечивать нэпманов вместе с ихними шлюхами. Дети, вам здесь не надо стоять. Отойдите.
Мальчики отошли на десять шагов и остановились: у Оськи развязались шнурки.
Аня вытирала рукавом слезы и повторяла про себя: какой срам, какой срам! Мадам Малая смотрела молча, потом вдруг спросила, сколько ей надо песка, велела принести нормальное ведро, насыпать до края, а если будет мало, прийти еще раз.
— Спасибо, — качала головой Аня, — большое спасибо, мадам Малая: мне столько не надо — только под окном замазать, после дождя отвалился кусок камня.
Клава Ивановна сказала, она знает это окно, которое выходит на Троицкую, там соленый ракушечник, он впитывает в себя воду, как вата. Так будет до лета, пока не наступит жара, а в октябре опять промокнет. Но это не горе: дай бог, чтобы другого горя у нас не было. Да, вздохнула Аня, это не горе, и вообще, зачем спорить, зачем ссориться, надо делать все по-хорошему — самому здоровее и других не будешь дергать за нервы.
— Ну, — горько улыбнулась Клава Ивановна, — тебе нужно было это самоуправство? Ты не могла зайти и попросить как следует?
— Я не подумала, что надо спрашивать: это же песок, не хлеб, — Аня прикусила палец зубами. — А мальчики пусть не злятся на меня: дети не должны иметь злобы, у детей должно быть легкое сердце.
— У тебя два сына, — сказала мадам Малая. — Почему ты оставила их в Николаеве, почему ты сразу не взяла их в Одессу? По-моему, один сын у Иосифа от первой жены, твоей старшей сестры, которая умерла.
Аня сильно покраснела, сказала, среди евреев раньше был такой обычай, вдовый шурин женится на младшей сестре своей покойной жены, а насчет мальчиков сообщила: они занимаются в техникуме, надо им устроить перевод, а пока пусть поживут у бабушки.
— Слушай, — Клава Ивановна ласково толкнула ладонью в грудь, — ты такая красивая, такая молодая — зачем тебе нужен был этот старый хрен! Он же в два раза старше тебя.
Аня опять покраснела, оглянулась по сторонам и вдруг начала смеяться, но сделала при этом страшные глаза:
— Не дай бог Иосиф услышит — он зарежет меня на месте! Он всем говорит, что между нами всего пятнадцать лет разницы.
— Не, — возразила мадам Малая, — он не такой дурак, чтобы резать красотку, которая в полном соку.
Аня смутилась, закрыла лицо руками, как будто услышала что-то неприличное, мадам Малая погрозила ей: пусть понимает слова, как надо, без заднего смысла. А вообще, когда был еще жив покойный Борис Давидович, особенно раньше, в молодые годы, у них тоже бывало, наработаются за ночь так, что днем ноги не держат.
— Ой, — совсем застеснялась Аня, — я вас прошу!
— Меня нечего просить, — поддала плечом мадам Малая, — пусть лучше твой Иосиф тебя просит, и не будь дура: пусть сначала хорошо попросит, а то мы всегда чересчур уступчивые.
— Да, — сказала Аня, — я сама себя часто ругаю за это, а вы думаете, он хоть немножко ценит? Один раз, когда было не по его, он разошелся, как дикий зверь, сорвал со стены шашку и закричал: я тебя порубаю на мелкие куски!
Мадам Малая вздохнула:
— Не обижайся на него: эти партизанские штуки, потому что он сильно любит тебя.
Аня пожала плечами: какие обиды, жизнь есть жизнь.
— Да, — спохватилась мадам Малая, — для форпоста нужно будет два кило гвоздей. Передай своему Иосифу, чтобы приготовил. И напомни, что завтра собрание. Можешь идти.
Объявление насчет собрания висело уже третий день. По указанию Ионы Овсеича, каждый, кто прочитал, должен был расписаться, рядом висела тетрадь с фамилиями. По состоянию на сегодня получалась, однако, картина, вроде ряд жильцов двое суток не выходил из квартиры.
— Котляр, — крикнула вдогонку мадам Малая, — вернись на минуточку. Я тебе сейчас дам список, куда надо будет зайти, и поговори с ними так, чтобы вторично не пришлось.
Аня сказала, она рада выполнить поручение, но если можно, она просит отложить на утро: они ждут гостей, надо убрать, приготовить.
— Нет, — категорически отказала мадам Малая, — ты пойдешь сегодня, сейчас, а гости могут подождать или придут в другой раз, от них не отвалится.
Несмотря на принятые меры, стопроцентную явку обеспечить не удалось. Правда, от каждой семьи присутствовал, по меньшей мере, один член, но это не меняло главного: отдельные жильцы наглядно продемонстрировали, что строительство форпоста считают частным делом Дегтяря и Малой.
— Товарищи, — сказал Иона Овсеич, — я думаю, что выражу общее мнение всех жильцов дома, если предложу, чтобы каждый, кто не явился сегодня на собрание, отработал на строительстве форпоста добавочный день. Кто за?
Люди уже начинали поднимать руки, но Степа Хомицкий прервал и внес поправку: насчет добавочного дня он согласен, только надо разделять, у кого была уважительная причина, у кого нет, а то получается обезличка.
— Когда человек, — Дегтярь заложил четыре пальца под борт тужурки, — не может по уважительной причине, он обязан поставить в известность заранее. Однако, если большинство за, возражений не будет.
Поправку приняли без специального голосования. По одобрительному гулу было видно, что большинство за Хомицкого.
— Товарищи, — сказал Иона Овсеич, — есть такое мнение: кто не занят на производстве, пусть выходят с утра, а кто занят — вечером, после работы. Какое будет еще мнение по данному вопросу?
Доктор Ланда, который получил слово первый, отметил, что предложение товарища Дегтяря построено с учетом специфики жильцов дома и фактора времени, однако хотелось бы сделать одно уточнение: кроме первой и второй, существует еще третья смена, многие работают по скользящему графику, — как быть с ними?
— Товарищи, — обратился Дегтярь, — позвольте внести ясность: доктор Ланда сделал не уточнение, а запрос. Тем не менее, он уместный, и надо рассмотреть со всей серьезностью.
— Я не вижу, — сказала мадам Малая, — никакой проблемы: если человек работает на третьей смене, ночью, он имеет целый день свободный, и пусть сам выбирает, когда ему удобней — днем или вечером. А если человек работает на второй смене, значит, после обеда и вечером он на производстве, а для форпоста остается только утро — другого времени нет.
Доктор Ланда наклонился к Ионе Овсеичу, сказал несколько слов на ухо, кивая в сторону Малой, Иона Овсеич забарабанил пальцами по столу, закрыл глаза и так, с закрытыми глазами, встал:
— Товарищ Малая предлагает чересчур тесные рамки для работающих на второй и третьей сменах. Получается небрежное отношение к людям. В связи с этим есть такое мнение: создать для представителей указанных категорий условия на строительстве в выходной день и, одновременно, в порядке особого исключения, предоставить членам их семей право отработать за них установленное время. Прошу тщательно взвесить данное предложение, чтобы потом не пришлось решать в дисциплинарном порядке.
Заскрипели стулья, послышался гул, многие были явно недовольны, ибо вместо одного варианта, когда все было просто и ясно, теперь, из-за тех, кто на второй и третьей сменах, приходилось ломать себе голову и выбирать, чтобы каждому угодить.
— Товарищ Лапидис, — обратился Дегтярь, — по-моему, вы хотели сказать несколько слов как спец.
