Александр Розен - Почти вся жизнь
Машина еще далеко, ее даже не видно, только слышно, а хозяин уже шепчет: «Маркиз, танк! Танк! Танк! Танк, Маркиз! — И все громче и громче: — Танк! Танк!»
Но ничего не происходит, пока машина не подходит близко. Вот теперь, когда она близко, хозяин отпускает тебя с поводка, и ты выпрыгиваешь из ровика и стремглав летишь прямо под танк. Но само собой разумеется, бросаться надо не под ходовую часть, а посередине и проползти под машиной, пусть она там скрежещет, как ей угодно. Это ее дело. А твое дело проползти под машиной: на той стороне тебя ждет человек, и у него есть для тебя что-нибудь вкусное: то ли кусочек мяса, то ли что другое.
Маркиз обожал орехи, и как-то раз, когда он выполнил задание, перед ним открылся мешочек с этими восхитительно хрустящими штучками.
И других собак баловали, но попадались собаки ленивые, другие упрямились, злились; попадались и безнадежные трусы. Они боялись шума и треска, такие собаки просто поджимали хвост, и никакими силами их нельзя было вытащить из ровика. Таких собак Маркиз презирал.
В общем же Маркизу нравилась его новая жизнь. Беда была только в том, что хозяин невеселый. Ласкает собаку, а сам отворачивается. Никогда еще люди не были так добры с Маркизом, как сейчас. Но во всем чувствовалась какая-то тревога. Маркиз улавливал ее в каждой улыбке, и в каждом ласковом слове, и в каждом отданном приказании. А вечером, перед сном, когда собак выводили на прогулку, люди смотрели вверх на небо, там среди звезд медленно пробирались красные огоньки. От этих огоньков что-то отделялось и с отвратительным шелестом падало вниз. Дрожала земля, слышались удары грома, небо становилось дымным.
Маркиза приучали к шуму. Он должен был выполнять любую команду, не обращая внимания ни на пушечные выстрелы, ни на автоматные очереди, ни на сирену, ни на отвратительный шелест в воздухе. Но похоже, что люди относились ко всему этому куда более нервно. Собак они учили выдержке, а у самих нервы шалили.
День, когда я был в Сосновке, был последним днем учебы Маркиза. Приехал Ключарев и сразу дал задание группе вожатых подготовиться к отъезду.
— Еще вчера я бы вам уделил минутку, — сказал мне Ключарев. — А то поехали вместе?
Маркиз любил сборы. Снова, как в Гатчине, снимают палатки, запаковывают вещи, — удивительно, как это у людей при любых обстоятельствах накапливаются вещи.
На этот раз уезжали не все. Только несколько вожатых с собаками. И как раз эти собаки были добрыми знакомыми Маркиза: злой доберман, с которым дружбу вести было небезопасно, зато очень интересно, две молодые овчарки и еще несколько знакомых собак; все радовались, по-видимому не один Маркиз любил перемены, это свойственно всем собакам, а может быть, и вообще всему живому.
Ехали на большой машине, краем города, и, пока ехали, несколько раз завывала сирена, которую Маркиз раньше не переносил и к которой сейчас был совершенно равнодушен.
Но иногда что-то заставляло людей останавливать машину и вместе с собаками прятаться под арки домов. Сюда бежали женщины с детьми, и Маркиз видел, что они здорово перепуганы. Одни так и оставались стоять под аркой дома, другие поспешно спускались куда-то вниз. Маркизу было интересно узнать, что там такое, и он был рад, когда хозяин вместе с ним спустился. Оказалось, что там так же, как и всюду у людей. Есть кровати, и столы, и стулья, и очень много маленьких детей, которым хотелось поиграть с Маркизом; но хозяин этого не позволил. А какая-то женщина сердито закричала на Маркиза, хотя он ни в чем не был виноват. Маркиза это не обидело: женщины и дети — это особые люди, им надо все прощать.
И пока они ехали по городу, сирена завывала много раз, а потом, за городом, сирены уже не было слышно.
На Средней Рогатке все было иначе, чем в Гатчине или в Сосновке. Здесь почти не было домов, только кое-где маленькие домики, в которых никто не жил. Все жили под землей. И Олег с Маркизом, и другие вожатые со своими собаками.
Маркиза здесь приняли очень хорошо. Когда на следующее утро он шел по ходу сообщения, он повсюду видел веселые лица, люди что-то кричали ему, и это несомненно были слова одобрения.
Потом траншея стала совсем узкой, идти было трудно, отовсюду что-то сыпалось, земля совсем раскисла, но, когда Маркиз остановился, чтобы отряхнуться, хозяин сказал:
— Вперед, Маркиз, вперед… — и прибавил с упреком: — Вот уж действительно маркиз.
Наконец они устроились в небольшой нише, вырытой в том же узком окопчике, хозяин надел на спину Маркиза знакомый вьючок, и Маркиз обрадовался: сейчас выйдет танк, и Маркиз получит свое законное лакомство.
Впереди была небольшая полянка, а за полянкой лес, откуда слышался грохот и был виден огонь. Действительно, показался танк, и Маркиз с нетерпением ждал момента, когда хозяин спустит его с поводка, чтобы броситься под танк, позади которого стоит человек с кусочком мяса или с чем-то еще очень вкусным. Но хозяин не спускал его с поводка. У Маркиза шерсть встала дыбом, а хозяин только вложил какую-то штуку во вьючок, но все ждал и ждал, просто непонятно было, чего он еще ждет. В это время что-то грохнуло совсем рядом с ними, и танк сразу весь, от гусеницы до башни, покрылся пламенем.
Маркиз с упреком взглянул на хозяина: вот что значит вовремя не спустить собаку с поводка. Но хозяин только вытер рукавом пот и сказал: «Вот какая история, дурачок!» — что было по крайней мере несправедливо. По-видимому, хозяин это осознал, потому что неожиданно поцеловал Маркиза прямо в нос. Не часто перепадает такая бурная ласка.
А вечером они ушли из этой холодной траншей, а на их место пришел другой вожатый с злым доберманом, который только покосился на Маркиза и даже спокойной ночи не пожелал.
Впервые Маркиз спал в одном помещении с хозяином. Это была совсем маленькая землянка, и Маркиз стеснялся: все-таки человек — это человек, а собака — это собака. Он лег в ногах у хозяина, но потом почувствовал, что ноги у хозяина ледяные. Конечно, в той нише было здорово прохладно. И Маркиз лег прямо на ноги хозяина и довольно быстро согрел их своим теплом.
3
На следующий день я вернулся в Ленинград. Немного поспал и пошел в редакцию.
— Тебя тут какой-то мальчик спрашивал…
— Мальчик?
— Да самый обыкновенный рыжик. Мы ему сказали, что у тебя вольное расписание…
Но я в тот день плохо воспринимал шутки. Димка? Неужели он?
Вечером мы увиделись. Он пришел в редакцию, мы нашли не очень шумную комнату, сели на старинный диванчик, доставшийся нам от какого-то ведомства, и я, чтобы хоть как-то потянуть время, стал расспрашивать, как случилось, что он не успел эвакуироваться. Ответы были заранее мне известны: было назначено такое-то число, один из дней последней декады августа, но пока пути из Ленинграда нет. Все было так, как я и ожидал. Обычная судьба и обычные дела, которыми занимались все ленинградские мальчишки: тушили зажигалки, помогали старикам спускаться в бомбоубежище. Я слушал его и все боялся, что он заговорит о Маркизе. И не знал, что мне на это отвечать. Неожиданно он сказал:
— А Маркиз теперь истребитель танков…
— Да, Дима. Но это отнюдь не означает… — Хуже нет говорить такие пустые слова.
— Что вы, я не к тому… Я понимаю. Я бы сам пошел в истребители.
— Справимся, Димка, — сказал я.
— Я тоже так думаю.
Мы еще немного посидели, потом он сказал:
— Я вас прошу, если что узнаете о Маркизе, скажите мне. Дайте честное слово.
Но я на Средней Рогатке больше не бывал и с Ключаревым встретился только в начале марта. За это время у меня, да, наверное, и не только у меня, выработалось правило расспрашивать о друзьях только в случае крайней необходимости. А бывало и так, что встретишься с человеком, а он не узнает тебя. Да и ты слишком долго ищешь знакомые черты.
Ключарев мало изменился за эти полгода. Он, конечно, ужасно похудел; высокий и грузный, он выглядел теперь хрупким, как подросток, и даже показался мне меньше ростом. Но это был все тот же Ключарев, такой же неутомимый, как и раньше.
Он сразу же сказал мне, что Олег Михайлов и Маркиз живы и в строю. Обоих немного поцарапало. Как раз дело было под Новый год, Олега в мякоть руки, а Маркиза осколок мины «приласкал» по передней лапе.
— А вообще, — сказал Ключарев, — что самое замечательное? Ни разу не пришлось прибегнуть к нашим истребителям танков. А это значит, что с конца сентября немецкие танки ни разу не подходили на столь близкое расстояние. Уже не могли подойти. К этому времени противотанковый заслон был достаточно мощным. Противотанковая артиллерия и противотанковые ружья заменили гранаты и бутылки с термитной смесью. — И он стал развивать свои новые планы: собак надо тренировать на розыск мин — это будут незаменимые помощники саперов.
