Юрий Бородкин - Кологривский волок
Перед сном Сергей вышел покурить на крыльцо. Тихо ложился снег на соседние дома, на штакетник, на темные тракторные следы. К утру заметет их и там, в Шумилине, и устоится в деревне хуторская тишина на всю зиму, так что и тропинки-то между избами наищешься. Молодые побеги родового дерева Карпухиных взойдут на новом месте. Кем-то вырастут сыновья? Какой путь изберут? Останутся ли хозяевами на этой грешной земле, к которой их отец навсегда прирос крестьянской пуповиной? Он, Сергей, не стал ни офицером, как младший брат, ни врачом, как сестра, ни поэтом, как Лева Артемов, и не за легкой жизнью он приехал в Ильинское, но у него самое древнее и самое нужное назначение на земле — хлебороб: все позднейшие профессии стоят пирамидой на этом надежном основании.
Слева от Шумилина в темном осеннем небе блуждал свет фар — это шли Кологривским волоком, вторгшейся в леса шоссейкой запоздалые машины. И над поселком лесорубов в заречной стороне приподнималось белое зарево электрических огней. Да, видно, прав Виктор Морошкин: недолго осталось стоять дедовским избам, оробела деревня перед неумолкающим машинным гулом, перед этими беспокойными сполохами. Только постаревшие матери еще хранят домашние очаги в ожидании своих детей, приезжающих изредка на побывку. Река и та меняет русло, что же говорить о жизни?
Снег падал с торжественной медлительностью, возле уличного фонаря его подхватывало какой-то тягой кверху. За рекой, отпугивая темноту, все колыхались столбы света: люди обживали веками дремавший бор, остановивший когда-то своей сумеречной затаенностью татарских хвойников.
Теплое небо родины
В деревенских рассказах Юрия Бородкина, в его первом романе «Кологривский волок» немало таких страниц, развернутых описаний или отдельных картин, которые хочется неспешно прочесть вслух близким друзьям, в семейном кругу. Каждое слово звучит тогда отчетливо, малейшая подробность не будет пропущена нашим глазом. Неторопливое чтение позволит ощутить в полной мере объем и «вес» добротного русского слова, неизменного строительного материала писателя, и точность рисунка, особую напевность фразы. И самое главное всю стыдливо-сдержанную, скрытую в каждой подробности пейзажа или быта любовь Юрия Бородкина к родной костромской земле.
Простая тропинка, уводящая в лес, берег тихой речки Песомы… Для главного героя романа «Кологривский волок» Сергея Карпухина это знакомые, исхоженные с детства места. Но писатель, словно увлекая, заманивая и читателя в свою волшебную страну, под неяркие лучи северного солнца, эту обычную тропинку, каждый поворот ее «выкладывает» драгоценными крупицами красоты, россыпью одухотворенных предметов, окружает причудливой игрой света, голосов и красок природы.
«…И его обступила тишина, нарушаемая только птичьим посвистом. Тропинка увертливо огибала старицы и еловые чащобы, проползала под согнувшиеся ольхи, ныряла в черемуховый дурман. Река то отдалялась, то подбегала совсем близко, видно было, как несет течением лепестки черемух. Заливные луга густо усеялись золотистыми бубенчиками купальницы, в низинках застенчиво голубели незабудки; дождалась своего срока, пустила лист береза, осеняя прохожего еще легкой первородной тенью. В эту пору уже не с одного неба, а от земли тепло идет.
Сергей обломил кончик удилища и смотал на него леску. Хотелось просто идти берегом Песомы… свободно, не отделяя себя от общего праздника природы, когда солнце оживляет все до самой крохотной травинки».
Таких чудесных тропинок, ведущих в мир героев Юрия Бородкина, в романе «Кологривский волок» много. По ним можно «идти» долго, разделяя и праздники природы, и совсем непростые заботы жителей этого лесного уголка. Да и сам «Кологривский волок», очень древний, обновляемый ныне путь, — это тоже, в сущности, большая тропа в бесконечно дорогой автору уголок костромского Заволжья, в страну детства.
Юрий Бородкин родился в 1937 году в Горьком, но и детство и юность его прошли в костромской деревне под Кологривом, на реке Унже. Это были суровые годы войны, когда одни женщины-солдатки, старики и дети своим трудом на нещедрой северной земле растили хлеб, годы послевоенного трудного возрождения деревни. Но удивительна природа человеческой памяти! Муки нужды, даже голода, тяжесть труда, чаще всего все-таки безмашинного, скудость нарядов у деревенской детворы, горечь утрат, особенно военных лет, — все не забылось, не ушло из сердца…
Деревня Юрия Бородкина, то же Шумилино, поля и леса вокруг нее, — это удивительный край, где еще кричат журавли на болотах, где на воротах, карнизах домов нередко встретишь серию искусно вырезанных фигурок диковинных зверей, а на крыши здесь и там «взлетит» резной петух…
О волшебном очаровании природы, обилии безмолвных «жестов», которыми она объясняется с героями романа, — об этом можно говорить бесконечно. В мире нет бесцветных предметов. «Цвет заключен в каждой молекуле жизни» — так говорил когда-то великий русский живописец Константин Коровин. В любой даже внешне будничной зарисовке Ю. Бородкина при вдумчивом чтении обнаруживается не только богатство цветовых оттенков, звучность хорошо взятых аккордов, но и глубоко эмоциональное отношение к внешне бесхитростному, простосердечному деревенскому миру военных и наших, переломных для судеб деревни дней.
Эти особенности писательского дарования Юрия Бородкина проявились уже на раннем этапе его творческого пути. И прежде всего в рассказах писателя, вошедших в его первые книги, появившиеся в Москве и Ярославле, где он живет и работает. Книги Ю. Бородкина «Санькино лето», «Лесной колодец», «Запретная любовь» были тепло встречены читателями. Его рассказы и лучшие среди них — «Сыновья», «Анна», «Плотина», «Свадьба», «Молчановские старики» — явились итогом поездок писателя на родину, творческого изучения перемен, свершающихся в Центральном Нечерноземье.
Рассказы, очерки — Ю. Бородкин нередко выступает как публицист — расширили круг его художнических интересов, необычайно обострили наблюдательность писательского взгляда, обогатили его реалистическую манеру письма. Многое дала ему и учеба у замечательного мастера русской прозы, его земляка В. А. Смирнова, создателя известной серии романов «Открытие мира».
Но, вероятно, богатство и содержательность зрительных впечатлений не были бы столь полными, если бы Ю. Бородкин не испытывал, как и старшие его товарищи по перу, тот же Ф. Абрамов, Е. Носов, С. Крутилин, особого нравственно-гуманистического обязательства и перед былой деревней 40–50-х лет, и перед повой, создающейся сейчас на основе индустриального преображения «русского поля».
Обязательство это удачнее всего определил создатель трилогии «Пряслины» Ф. А. Абрамов. С одной стороны, писателям надо было хоть с некоторым опозданием воздать должное будничному, но великому подвигу обезлюдевшей в годы войны деревни, ее женщинам, старикам, подросткам. С другой стороны, приветствуя и поддерживая современную индустриализацию деревенского труда, вторжение НТР в деревню, Ф. А. Абрамов, создатель замечательной повести «Деревянные кони», писал о том, что очень многое предстоит сделать именно писателям, знавшим деревню военных и послевоенных лет. Трудовые и нравственные традиции, накопленные поколениями создателей первых колхозов; ударников и ударниц 30-х годов, освоивших по примеру Паши Ангелиной технику, пришедшую в деревню с отечественных заводов, традиции бережного отношения к земле, — все это должно было обогатить нравственный опыт молодежи 70–80-х годов, умножить их силы в борьбе за новое. Молодым преобразователям Нечерноземья есть что наследовать в духовном мире отцов и дедов, и литература о деревне должна была укрепить эту неразрывную связь поколений.
Роман Юрия Бородкина — реальное выражение этих же, рожденным личным опытом раздумий о долге современников перед старшим поколением, о путях передачи деревенской молодежи лучших традиций отцов, традиций любви к земле, к делу, которому отдана вся жизнь.
Тревожные годы войны. Износившиеся тракторы ломаются и застывают грудой холодного металла среди поля. Вести с фронта — радостные и часто мучительные, бросающие в отчаяние и слезы… Сергей Карпухин, семнадцатилетний крестьянский парень из села Шумилина, вернулся в один из таких дней домой с лесосплава — действие первой книги романа происходит в 1944 году — и на следующее утро попал на пашню. В романе сразу оживает и весь чудесный уголок костромской земли — дорога на Кологрив, голубые кольца озер среди лесов, зубчатой стеной высящихся на горизонте. Оживают и речки помельче, вроде той же Песомы, огибающей Шумилино, с их застывшим течением, почти неуловимым, — присутствие течения выдает только переливчатый стрежень на быстрине. Но в тот момент ни жаворонок, сверлящий небо, ни пьянящий запах земли, не отвлекают героя. Старенький трактор сломался и стоит в борозде без действия. Совсем необычная это пахота, — тянет плуг бык Бурман, уже побывавший год назад в борозде, — но — ох как неохотно! — смирившийся со своей временной «переквалификацией»…
