Сергей Алексеев - Библиотека мировой литературы для детей, т. 30, кн. 4
— Смотри, Сосойя, твоя красавица пожаловала!
Я посмотрел на берег. У палатки стояла Хатия.
— Хатия! — крикнул я.
Она помахала рукой и что-то крикнула в ответ, в шуме реки я не расслышал.
— Чего тебе, Хатия? Зачем пришла?
Хатия сложила у рта руки рупором и прокричала что-то.
— Иди к ней, — сказал Нодар.
Я вышел на берег.
— Ну что ты орешь?
— Здравствуй, Сосойя! — Хатия протянула руку.
— Будто не виделись сегодня… Знаю я, зачем ты пришла! — я пожал руку Хатии.
— Сосойя, дайте мне половить рыбу…
— Нельзя! Слышишь, как бурлит река? Куда тебе на кош!
— Сосойя, миленький, прошу тебя! — заскулила Хатия.
— Ты что, с ума сошла? — Отия вышел из палатки.
— Бессовестные! — обиделась Хатия.
— На вот тебе рыбы, бери сколько угодно! — Яго поставил перед Хатией ведро с пойманной рыбой.
— Что ты суешь дохлую рыбу! Я хочу сама ее поймать!
— Катись домой!
— Не уйду!
— Зайди хоть в палатку, сгоришь здесь! — попросил я заупрямившуюся Хатию.
— Не зайду!
— Ну и сиди здесь, черт с тобой!
Я вернулся на кош.
— Что ей понадобилось? — спросил Нодар.
— Просится на кош.
— Ну и тащи ее сюда!
— Да ты что!
— Я приведу ее.
— Не глупи!
— Не бойся, не утоплю! — рассмеялся Нодар и полез на берег.
Спустя несколько минут Нодар втащил Хатию на кош и усадил ее рядом со мной.
Мы сидели втроем и ждали, а рыбы все не было. Нодар от нечего делать бросал в воду прилипшие к сетке хворост и щепки и тихо напевал:
Сельдь сказала усачу:
«Коль того я захочу,
Я тебя, усач ты глупый,
Прямо в сеть заполучу!»
— Где же ваша рыба? — спросила Хатия.
— А мы послали ее за одним делом, она скоро вернется! — ответил Нодар.
— В самом деле, куда она исчезла, проклятая? Позор…
Вдруг перед нами шлепнулся подброшенный волной здоровенный усач. Мы с Нодаром схватили рыбу, но она вырвалась из рук и нырнула в воду. Волна снова выбросила усача на кош, а он снова выкрутился. Мы бросились в воду и с трудом удержали взбесившуюся рыбу. Просунув четыре пальца в жабры усача, Нодар вытащил его и поднес к лицу Хатии.
— На вот, на твое счастье!
Усач рванулся, ударил Хатию хвостом в грудь. Хатия ухватила рыбу обеими руками, прильнула к ней щекой.
— У, какая она холодная!
— Только не вздумай дурить, как в тот раз, — предупредил я Хатию.
— Не бойся, ее я не выпущу!
Я отвернулся, и вдруг в глазах у меня зарябило, я похолодел от ужаса: прямо на нас река несла огромное ветвистое каштановое дерево.
— Нодар! Бери шест! — заорал я.
Нодар вскочил как ужаленный.
— Хатия! — бросился я к Хатии.
Но было уже поздно. Мощный толчок опрокинул наш кош. Я успел увидеть, как из палатки, крича и размахивая руками, выскочили Отия и Яго, и тут же провалился в темную, холодную яму. В мгновенье ока рот, глаза, уши забило илом и вода понесла меня вниз по течению. «Вправо… Вправо… Вправо… — бьется мысль в затуманившемся сознании, — еще немного, Сосойя, продержись еще немного!» Я открываю глаза, но ничего, кроме мутной мглы, не вижу… Я глотаю воду и чувствую, что начинаю задыхаться… Вдохнуть хоть раз… А там будь что будет!.. Легкие больше не выдерживают. Я глубоко вдыхаю и…
Я открыл глаза на берегу… Жив? Жив! Но что это? Куда бегут ребята? Что такое? Ведь я жив и невредим?
— Э-э-эй! Ребята, сюда, я здесь! — крикнул я и сам не услышал своего голоса. Потом в ушах что-то лопнуло, зашуршало. До меня сперва донесся шум реки, потом я почувствовал биение собственного сердца и наконец услышал отчаянный крик ребят:
— Хатия-а-а!.. Хатия-а-а!..
— Хатия… — прошептал я и опустился на песок.
Я не помню, как очутился с ребятами. Помню лишь, как меня удерживали Нодар и Отия, как кричали сбежавшиеся люди, как Супса уносила Хатию и как никто не осмеливался вступить в единоборство с неминуемой гибелью…
Потом все увидели, как на противоположном берегу показался незнакомый мужчина, как он подбежал к реке и не раздеваясь бросился в воду. Он то скрывался в волнах, то вновь появлялся на поверхности. Рассекая воду сильными взмахами рук, он гнался за Хатией. Наконец он настиг ее, ухватил за волосы. Супса тащила их до самой нашей школы. Здесь незнакомец пересилил реку, выполз на берег, уложил Хатию на песок и припал ухом к ее груди. Потом он подхватил девочку, шатаясь, вошел во двор школы и осторожно опустил ее на траву. Спустя минуту все село окружило Хатию и ее спасителя. Припав на колено, он массировал Хатию. Я опустился рядом с ним и… обмер. Я узнал бригадира Датико. Он не обмолвился ни словом, спокойно продолжал свое дело, потом стал растирать Хатии виски.
— Хатия! — позвал я. — Хатия! Хатия!
Ресницы Хатии чуть дрогнули. Потом она медленно открыла глаза и тихо, очень тихо прошептала:
— Сосойя…
— Жива? — спросил кто-то.
— Жива! — сказал Датико и встал.
В толпе пронесся ветерок шепота и тут же стих. Наступило гробовое молчание. Датико вступил на середину круга — исхудавший, заросший, в изодранной одежде и обуви. Он обвел собравшихся мутным взглядом. И каждый, с кем скрещивались глаза Датико, опускал голову и отступал назад. Датико стоял и ждал, когда заговорит село. Но народ молчал как могила, и я испугался этого молчания, испугался, как в тот страшный день, первый день войны. Долго ждал Датико, но никто не нарушил безмолвия. Тогда он сорвал с пояса кобуру с револьвером, бросил ее на землю и покорно опустил руки.
Люди по-прежнему молчали.
— Скажите хоть слово! — крикнул Датико с мольбой и дрожью в голосе.
Никто ему не ответил.
— Володя, где ты? Арестуй меня, чего ты ждешь? Ведь ты работник безопасности! Я бросил оружие, сдался. Бери же меня!
Володя Джаши выступил из толпы и остановился перед Датико. Народ напрягся в предчувствии крика, драки, стрельбы. Но случилось нечто более страшное и необъяснимое: Володя повернулся и вышел со двора, ни разу не оглянувшись.
Датико побледнел.
— Бадрия Таварткиладзе, а ты что? Милиция! Почему ты не арестуешь меня? — крикнул он.
Но Бадрии уже не было во дворе, он ушел вслед за Володей Джаши.
— Люди! — вырвался вопль у Датико.
И люди сделали то же, что и Володя и Бадрия. Один за другим они стали молча, не оглядываясь покидать школьный двор.
Датико закрыл лицо руками, упал на колени и громко зарыдал. Я смотрел на Датико и завидовал Хатии, которая не могла видеть, как плачет и тает на глазах этот огромный, сильный мужчина.
— Ты сможешь идти, Хатия? — спросил я.
— Смогу.
Я обнял Хатию за талию и осторожно повел ее со двора. Проходя мимо Датико, она остановилась.
Датико взглянул на нас полными слез глазами.
— Что мне теперь делать, Сосойя?
— Не знаю, Датико…
— И ты не знаешь?..
Я опустил голову.
Датико встал, посмотрел на дорогу. Она была пуста. Датико побрел пошатываясь к воротам. Прежде чем выйти со двора, он еще раз спросил меня:
— Куда мне теперь идти, Сосойя?
Я не ответил ему, ибо не знал, куда ему следует идти. Тогда Датико махнул рукой, повернулся и ушел…
Долго шагал он не поднимая головы. Дойдя до перекрестка, остановился, постоял с минуту и вновь зашагал, но не в сторону леса, а прямо по шоссе. Куда? Вряд ли он сам мог ответить на этот вопрос…
С ревом несла Супса свои мутные воды. По проселочной дороге, блея и мыча, позванивая колокольчиками, возвращалось домой стадо. Там, где скрылся Датико, медленно опускалось солнце.
Я вижу вас, люди!
— Здравствуй, Бежана! Да, я это, Сосойя… Давно я не был у тебя, мой Бежана! Извини меня!.. Сейчас я все здесь приведу в порядок: расчищу траву, поправлю крест, скамейку перекрашу… Смотри, роза уже отцвела… Да, порядочно прошло времени… А сколько у меня для тебя новостей, Бежана! Не знаю, с чего и начать! Погоди немного, вот вырву этот сорняк и расскажу все по порядку…
Ну так вот, дорогой мой Бежана: война кончилась! Не узнать теперь нашего села! Ребята вернулись с фронта, Бежана! Вернулся сын Герасима, сын Нины вернулся. Минин Евгений вернулся, и отец Нодара Головастика вернулся, и отец Отии. Правда, он без одной ноги, но какое это имеет значение? Подумаешь, нога!.. А вот наш Кукури, Лукайин Кукури, не вернулся. Сын Машико Малхаз тоже не вернулся… Многие не вернулись, Бежана, и все же на селе у нас праздник! Появились соль, кукуруза… После тебя сыграли десять свадеб, и на каждой я был среди почетных гостей и пил здорово! Помнишь Георгия Церцвадзе? Да, да отца одиннадцати детей! Так вот, Георгий тоже вернулся, и жена его Талико родила двенадцатого мальчика, Шукрию. Вот была потеха, Бежана! Талико была на дереве, собирала сливы, когда у нее начались роды! Слышишь, Бежана? Чуть было не разрешилась на дереве! Успела все же спуститься вниз! Ребенка назвали Шукрией, но я зову его Сливовичем. Здорово, правда, Бежана? Сливович! Чем хуже Георгиевича? Всего у нас после тебя родилось тринадцать детей… Да, еще одна новость, Бежана, — знаю, она обрадует тебя. Хатию отец отвез в Батуми. Ей сделают операцию, и она будет видеть! Потом? Потом… Ты ведь знаешь, Бежана, как я люблю Хатию! Вот и женюсь на ней! Конечно! Справлю свадьбу, большую свадьбу! И у нас будут дети!.. Что? А вдруг она не прозреет? Да, тетя тоже спрашивает меня об этом… Все равно женюсь, Бежана! Нельзя ей жить без меня. И я не смогу жить без Хатии. Любил ведь ты какую-то Минадору? Вот и я люблю мою Хатию… И тетя любит… его… Конечно, любит, иначе не стала бы она каждый день спрашивать у почтальона, нет ли для нее письма… Ждет она его! Ты знаешь кого… Но ты знаешь и то, что он не вернется к ней… А я жду мою Хатию. Для меня безразлично, какой она вернется — зрячей, незрячей. А что, если я не понравлюсь ей? Как ты думаешь, Бежана? Правда, тетя говорит, что я возмужал, похорошел, что меня трудно даже узнать, но… чем черт не шутит!.. Впрочем, нет, не может быть того, чтобы я не понравился Хатии! Она ведь знает, каков я, она видит меня, сама не раз говорила об этом… Я окончил десять классов, Бежана! Думаю поступить в институт. Стану врачом, и если Хатии сейчас не помогут в Батуми, я сам вылечу ее. Так, Бежана?
