Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
Она поднялась на Кировский мост и поразилась тому, что опять все кругом кажется иным, не таким, как запомнилось, — а уж она ли не знала здесь каждый изгиб реки, каждую крышу на дальнем берегу!
День был яркий и тихий. Солнце укрылось за облачной дымкой, и его скрытый, но сильный свет равномерно и отчетливо освещал и зеленовато-серые камни Петропавловских бастионов, и матовый шпиль, и две ростральные колонны, выступающие на фоне строгого здания Военно-Морского музея и старинных домов Васильевского острова; в этом обнажающем свете, не дающем ни блеска, ни теней, особенно легки и четки казались арки мостов, переброшенных через Неву, и ее разлетающиеся голубые рукава, и видны были маленькие волны, омывающие серый корпус знаменитой «Авроры» возле Нахимовского училища, и далеко-далеко, вдоль всей Выборгской стороны — десятки заводских не дымящих сегодня труб, как бы впечатанных в ярко-белое небо.
Аня прошла памятное место у решетки и тихонько рассмеялась — вспомнился ледоход, ветреная ночь, объяснение с Гаршиным. Впрочем, она тут же и поморщилась оттого, что может встретить его сегодня у профессора. Вчера Любимов спросил ее при Гаршине, идет ли она к Михаилу Петровичу, а Гаршин сказал:
— Зайду и я, пожалуй. Давно не был у старика, он уж и то обижается...
Только бы он не вздумал действительно прийти!
Она завернула за угол, уже торопясь, так как было без пяти четыре, и прямо налетела на Воловика:
— Откуда вы, Александр Васильевич?
— Оттуда, куда и вы спешите, — сказал Воловик; видно было, что он сегодня в счастливом, возбужденном настроении. — Меня тоже на пельмени оставляли, да не могу, Ася ждет. Ох и старик! — тотчас начал он рассказывать. — Видите, какой пакетище уношу? Три книжки да три журнала, везде закладки сунул и карандашом отметил, что прочесть. А если вы, говорит, молодец, как я предполагаю, то вы и многое другое там прочитаете. И чтоб не откладывать! Даю вам неделю сроку!
Так как Аня не успела прочитать новые статьи, рекомендованные ей недавно Михаилом Петровичем, она не без робости позвонила у солидной, обитой клеенкой двери. Дверь открыл сам Михаил Петрович.
— Раздевайтесь, проходите ко мне и посмотрите, что я вам отобрал для вашего кабинета, — оживленно говорил он. — А я — пельмени лепить.
— Вы?!
— Обязательно! Люблю, понимаю в них толк и одним женщинам не доверяю.
— А можно мне помочь?
— Ни в коем случае. Идите, и скучайте в обществе знакомого молодого человека.
На вешалке висело пальто с насаженной на ставший дыбом воротник серой кепкой. На ком она их видела? Неужели Гаршин так-таки и пришел?
Профессор провел ее в кабинет. Она с порога огляделась и густо покраснела. На краешке дивана, бочком, подобрав длинные ноги и втянув голову в плечи, в позе неудобной и несвойственной ему, сидел Алексей Полозов и смущенно улыбался ей навстречу.
— Ну и прекрасно, — сказал профессор, — Алексей Алексеевич мне уже сообщил, что вы оба члены партбюро, так что у вас найдутся общие темы.
И он пошел на кухню, где жена и домашняя работница в четыре руки лепили пельмени. Он не стал помогать им, а только с удовольствием пересчитал пельмени.
— По пятьдесят штук на человеко-единицу, — сказал он. — По-сибирски — маловато, по гостям — хватит за глаза. Как ты думаешь, Поля? — обратился он к жене серьезным тоном, хотя глаза его смеялись. — Зову в гости двух инженеров. Первый приходит, узнает от меня, что будет второй, сообщает мне, что они вместе в партбюро, и при этом густо краснеет! А потом приходит второй инженер, видит первого и тоже краснеет. Что это значит?
— Они, должно быть, поссорились в своем партбюро, — с улыбкой ответила Полина Степановна и стряхнула с пальцев мучную пыль. — Миша, подверни мне рукава, помоюсь и — к столу!
В профессорском кабинете было тихо. Алексей по-прежнему сидел в неудобной и несвойственной ему позе на краешке дивана и, по-видимому, совсем не собирался заговорить и не испытывал от молчания ни малейшей неловкости. Он разглядывал Аню, все еще стоявшую у двери. На ней было праздничное легкое платье коричнево-золотистого цвета с более светлыми золотистыми цветами и листьями, оно падало большими трубчатыми складками, чуть колеблясь у ног, просвечивающих сквозь чулки. Алексей очень внимательно разглядел все это, хотя позднее, когда остался один, не мог вспомнить, как она была одета, помнил только впечатление праздничности, легкости, какое она произвела на него.
Аня рассердилась на себя за то, что покраснела, и постаралась принять независимо-недоступный вид, но из этого ничего не получилось. Она поняла, почему он молчит, сидя в такой на редкость неудобной позе, и поняла скрытую насмешку профессора — как же он был неуклюж, милый человек, и как хорошо, что он смутился!
Молчание затянулось, и чем дольше оно длилось, тем труднее было заговорить прежним, товарищеским языком. И с точки зрения вчерашних обычных отношений никак нельзя было объяснить, почему она не подошла к нему и не протянула ему руки, как принято между товарищами, и почему он не встал ей навстречу, как того требует вежливость.
Он поднялся наконец, с удовольствием распрямив ноги, и остановился перед нею, склонив набок голову и разглядывая ее быстро меняющееся лицо.
— Вы сегодня такая, что я даже не знаю, как с вами обращаться, — сказал он со своей обычной, чуть насмешливой интонацией.
— Как с членом партбюро, — быстро ответила Аня и засмеялась. — Я не знала, что вы будете здесь.
— Я и сам не знал. Мы зашли с Воловиком по поводу механизации сборки, — вы знаете, — а Михаил Петрович оставил — и никаких! Ну, я особенно и не сопротивлялся.
— Отчего? — с веселым вызовом спросила Аня.
Он не поддержал этого тона:
— Из-за того, что мне с ним очень интересно. Какой знающий и живой человек! И сколько у него книг, которых я даже не видал!
Они оба занялись рассматриванием книг, начав с разных концов уставленной книжными полками стены и постепенно приближаясь друг к другу.
— Как вы догадались, что из-за вас? — вдруг спросил Алексей, внимательно разглядывая корешки.
Она не знала, что ответить, и уткнулась в книгу.
Расстояние между ними медленно сокращалось. Оставалось не больше метра, когда Алексей решительно шагнул к ней и потянул к себе ее руки.
— Хватит вам в книги смотреть, — сказал он. — Скажите мне лучше что-нибудь хорошее.
— О чем?
— Обо мне. Или о себе. Или о нас.
— Я нахожу, что вы самый славный из членов партбюро.
— Вы скупая. Если бы вы меня спросили, я бы взял другие масштабы.
Он держал ее руку в своей и старательно сгибал и разгибал ее пальцы, так старательно, как будто ему очень важно было узнать, хорошо ли они гнутся. Оба одновременно отскочили друг от друга и уткнули носы в книжные полки, услыхав за дверью громкий голос профессора:
— Гости-то мои поди соскучились. Сейчас я их приведу!
— Какое у вас тут богатство собрано, — не своим голосом сказал Алексей и наугад схватил одну из книг.
Книга оказалась интересными редким изданием, и он продолжал уже спокойнее: — Я ее как-то нашел у букиниста, но она дорого стоила и у меня не хватило денег. А когда я прибежал снова, ее уже, конечно, продали.
— Настоящие книжники покупают редкие книги случайно и дешево, — с живостью откликнулся профессор. — Надо знать, где и что искать.
И он начал показывать книги, которыми гордился, сообщая о каждой, как нашел ее и за сколько купил. Чтобы похвастаться интересным изданием, он то проворно вскакивал на особую скамеечку, которую ловко передвигал ногой вдоль полок, то приседал на корточки и, начав рассказывать, забывал подняться.
Стоять над ним было неловко, и Аня попросту опускалась на пол рядом с ним и через его плечо разглядывала книги. Трубчатые складки ее платья разлетались при этом золотистым шатром, из-под которого выглядывали острые каблучки. Алексей, стоя рядом, смотрел только на Аню, и голос профессора будто проваливался куда-то, а что он рассказывал, Алексей и не слышал.
Маленькая седая женщина появилась в дверях и со вздохом сказала:
— Ну, ясно. На полу! — и протянула руку Алексею. — Здравствуйте. Здороваюсь с вами первым, потому что вы еще не на четвереньках и, следовательно, способны заметить мое присутствие. Я — Полина Степановна, жена этого библиофила. А вы — инженер Полозов, бывший ученик Михаила Петровича?
Она вошла в такую минуту, когда все будто провалилось куда-то, и Алексей с трудом справился с собой, чтобы поздороваться.
— Почему бывший? — воскликнул Михаил Петрович, вскакивая и помогая Ане подняться. — Мои ученики остаются, моими учениками до тех пор, пока не начнут сами меня учить. А этот еще не начал.
И он подхватил под руки Аню и Полозова:
