Владилен Леонтьев - Пора охоты на моржей
Латинские буквы Владик освоил быстро и через месяц бойко складывал из звуков слоги, из слогов слова и даже помогал Кальхеиргину, которому грамота давалась нелегко. Вообще Кальхеиргин в отличие от других приятелей Владика жил бедновато. У них в яранге было тесно, душно. Владик даже удивлялся, как это они, все десять человек взрослых и малышей, укладываются спать в таком маленьком пологе. Отец Кальхеиргина был хорошим охотником, но являлся единственным кормильцем в этой большой семье, а заработка старшей сестры Кальхеиргина, которая работала счетоводом-кассиром, не хватало иногда даже на чай и сахар. Да и в семье считали, что она грамотный культурный человек и должна тратить свои деньги на хорошую русскую одежду. Охота не всегда была удачной, и тогда в семье Кальхеиргина было голодновато. Кальхеиргин чаще всех бывал в гостях у Владика. Мать всегда старалась накормить и напоить его чаем, а когда Владик вырастал из своей рубашки или брюк, она отдавала их Кальхеиргину. Кальхеиргин тоже рос, но он был худой и костлявый, и рубашки Владика подходили ему в самый раз. Вот и в школу Кальхеиргин пришел в клетчатой Владиковой рубашке навыпуск, так как заправить ее под чукотские нерпичьи штаны было невозможно, потому что они подвязывались тонким нерпичьим ремешком под самый пах, и когда Кальхеиргин выходил к доске и старательно писал по линейкам буквы, то рубашка подымалась и оголялся смуглый живот с черным пупком. Кальхеиргин был живым и бойким парнишкой.
Татро считался еще молодым учителем и работал всего третий год. Он кончил Увэленскую начальную школу. В начале тридцатых годов полгода проучился в Институте народов Севера в Ленинграде, но заболел и вернулся в родной Увэлен. Дома он быстро поправился, а потом, как грамотного человека, его направили на шестимесячные курсы Комитета нового алфавита на Чукотскую культбазу. Проработав год ликвидатором неграмотности в чукотском поселке Нунлигран, он, как лучший, был назначен в школу учителем. Правда, ему предлагали остаться работать в Нунлигране, но он отказался, сказав: раз он учитель, то ему некогда будет охотиться, а без мясной пищи и жира чукча не проживет, дома же ему всегда с едой помогут родственники, которых у него в Увэлене множество. Его просьбу удовлетворили и направили работать в Увэленскую школу.
Дети сразу привязались к Татро и считали его своим человеком. Он не был таким строгим, как директор школы Павел Матвеевич, который приехал в Увэлен этим летом, или как учительница третьего класса Мария Ивановна, никогда не ругался и не повышал голоса на детей. Они называли его просто: «Татрой!»
Владик был непоседливым мальчишкой и дружил в классе с самыми хулиганистыми ребятами Кальхеиргином и Теркиё. Татро часто шлепал тонкой треснутой метровой линейкой по головам этой тройки. Дети не обижались и не жаловались родителям, так как им самим становилось еще веселее — линейка интересно дребезжала, а от удара не было больно. Потом Татро понял, что линейка не помогает наладить дисциплину в классе, и перестал ею пользоваться.
У Татро так же, как и у детей, в карманах были костяшки. В сентябре утки еще хорошо летели над поселком, их ловили и стреляли, заготавливая на зиму. Когда ребята видели в окно школы, как летят с лагуны утки, то вскакивали с мест, забывали про урок и с криком выбегали на улицу. Татро ничего не оставалось делать, как бежать вместе с ребятами и тоже кидать костяшки в уток. Директор ругал его за это и говорил, что надо приучать детей к дисциплине.
— Что я могу сделать? Если они бегут, я тоже с ними бегу, — отвечал Татро.
— Надо сделать так, чтобы вас слушались дети, а не вы их, — наставлял директор. — Вы же, Татро, учитель!
Татро во всем соглашался с директором, но все равно не мог удержать себя от соблазна поймать утку.
Татро всегда одевался аккуратно и чисто. Пока не было снега и морозов, он ходил в костюме и пальто, а когда холодало, то надевал нерпичьи брюки, торбаза и кухлянку с камлейкой. Брюки у него были пушистые, мягкие, а торбаза красиво расшиты белым оленьим волосом. Татро не пил и не курил, но любил жевать табак-папушу. Когда он что-либо объяснял, то вынимал жвачку изо рта и клал ее за ухо. Нахал Кальхеиргин с жалостливой гримасой на лице просил у него пожевать табаку. Татро говорил, что детям курить и жевать табак нельзя, но не мог отказать Кальхеиргину, совал ему жвачку в рот и заставлял правильно писать буквы. Татро был хорошим учителем, и дети любили его.
Через месяц Татро начал учить ребят русскому языку. Он задавал вопросы: «Что это?»
И дети отвечали:
— Это парта. Это ыстоль.
— Это стол, — поправлял Татро.
Но у Кальхеиргина никак не получалось слово «стол», и он продолжал говорить по-своему: «ыстоль». Трудно давались русские слова и девочкам — хромой Пененеут и курносой Келены. Но Татро настойчиво заставлял их правильно произносить слова.
Когда Татро первый раз задал такие вопросы Владику, тот рассмеялся и ответил, что он знает, как называется парта, стол, школа, и все другие слова.
Татро стал серьезным и наставительно заметил:
— Твой отец сказал мне: учи Влятика так же, как и всех детей. Что это? — показал он треснутой линейкой на классную доску.
— Это доска.
— Что это?
— Это окно.
— А это что? — оперся на учительский стол Татро.
— Это стол.
— Кальхеиргин, скажи так, как Влятик, слово «стол».
И Владик вместе со всеми стал «учиться» говорить по-русски. У него это получалось хорошо, и он помогал ребятам правильно произносить русские слова.
Владик охотно ходил в школу. Там было интересно.
А завтраки, которые в большую перемену готовила уборщица школы чукчанка Панай, казались намного вкуснее, чем дома… Он с аппетитом съедал кусок белого хлеба с маслом, запивал его сладким какао или чаем, а конфеты клал в карман и потом отдавал их своим друзьям, которые очень любили сладкое. А Владик не любил конфеты. Если у Татро дети вели себя свободно и вольно, то тетя Панай умела призвать их к порядку. У нее невозможно было проскочить в школу, не вытерев ноги о тряпку или не обив торбазишки и одежду выбивалкой от снега, у нее не бросишь как попало кухлянку или пальто у вешалки. Она не шумела, не кричала на ребят, но говорила всегда так, что ее невозможно было ослушаться. В школе всегда бывало чисто, уютно и тепло. Она успевала сделать уборку, протопить печи и приготовить завтрак для ребят. Она хорошо знала всех детей в школе, и если кто не приходил на уроки, то шла в ярангу и узнавала причину.
А вообще тетя Панай была странная женщина, не такая, как все женщины в Увэлене. С мужчинами она разговаривала по-мужски, не цокала, как принято у женщин-чукчанок. Да и походка у нее была мужская, твердая и крепкая, она была единственной женщиной-охотницей. Зимою вместе с мужчинами ходила на охоту за нерпой, а летом плавала на байдарах и добывала моржей. Когда над поселком летели утки, она метко стреляла из дробовика, если же в поселке запрещали стрелять, то она так же, как и все, пользовалась костяшками. Панай была вдовой, жила с братьями и воспитывала трех детей. Один из них, ее сын, ходил в школу и учился в третьем классе. Одет он был всегда аккуратно, хорошо учился и был замечательным плясуном и гитаристом.
Директор школы, Павел Матвеевич, оказался совсем не строгим и часто бывал в классе, слушая, как ведет урок Татро. Вскоре Татро перестал при ребятах жевать табак и даже поговорил с отцом Кальхеиргина Чейвытегином и объяснил ему, что детям курить и жевать табак нельзя.
— А что делать, если ребенок просит? — спросил Чейвытегин Татро.
Татро понимал, что ребенку отказать трудно, он сам любил своих детей, но все же посоветовал Чейвытегину не давать табак сыну. А потом Кальхеиргин сам перестал жевать табак, потому что ребята смеялись над ним, сравнивая его со старухой Паап, у которой всегда текли густые желтые слюни из уголков рта.
У Павла Матвеевича был таинственный шкаф. На нем не было замка, но никто никогда туда не лазил, так как все знали, что это шкаф Павла Матвеевича. В большую перемену или после уроков, между сменами, он любил заниматься с малышами. Подзывал их к шкафу и говорил:
— А ну-ка, посмотрим, что там есть.
Дети с нетерпением ждали. Павел Матвеевич умел говорить по-чукотски, был родом из селения Марково, где жили чуванцы и куда часто приезжали чукчи, но в школе с детьми старался говорить только по-русски.
— Сейчас мы посмотрим, посмотрим, что тут у нас интересненькое, — и доставал из шкафа две-три коробки с кубиками. — Посмотрите хорошенько картинки и сложите по ним из кубиков животных, которые нарисованы на картинках.
И дети по двое, по трое складывали из кубиков странных, никогда не виденных ими животных. Они с любопытством и интересом разглядывали животное с маленькой головой, длинной шеей и длинными-длинными ногами. Ребята удивлялись, охали и даже смеялись, что у животного такая тонкая шея и как это она у него не ломается. Павел Матвеевич спрашивал, что это за животное, но дети молчали, а Владику не терпелось, он ерзал на месте и тянул руку.
