Борис Изюмский - Подполковник Ковалев
Нарастал топот ног. Без гимнастерок бежали на физзарядку.
Сунув полотенце одним концом в карман брюк, держа в руках зубные щетки и порошок, мчались в умывальные и под душ.
Синие одеяла заправляли, как по нитке, и койки замирали в аскетической строгости. Вытряхивали коврики, выстраивали тапочки «ни шагу назад». Уборщики распахивали окна и протирали их.
Дроздов надраивал пол «Яшкой». Это сооружение изобрел он сам. На широкую перекладину длинной палки намотал старую, изношенную шинель, выпрошенную у старшины. Поверх огромного валика с удовольствием садился левофланговый маленький солдат Бесков, и Дроздов с азартом натирал пол.
Азат Бесков довольно улыбался, при этом его небольшие, редкие усики смешно топорщились. Груневу Азат был по душе: веселый, доброжелательный человек, с глазами, поставленными немного вкось и похожими на мохнатые веточки темной ели. Азат стеснялся, что плохо говорит по-русски, и Владлен охотно читал ему вслух, учил русской речи. Вчера Бесков, начистив мундир, сказал Груневу: «У меня солнушко в пугвичках».
…Радио передавало об отважной семерке космонавтов на орбите, о звездах необычной сварки. Дроздов, приостановив «Яшку» восхищенно вздернул голову:
— Наши дают!
Диктор перешел к рассказу о международном симпозиуме в Алма-Ате, посвященном приближающемуся столетию со дня рождения Ленина…
— Товарищ лейтенант, взвод на утренний осмотр построен, — доложил во дворе сержант Крамов.
— Проверить внешний вид, — приказал Санчилов.
Собственно следовало сказать: «Произвести осмотр», — непростительная ошибка. Интересно, заметил ли ее Крамов? Конечно, заметил. Пока он доложит о результате осмотра старшине роты, надо показать конспекты сегодняшних занятий старшему лейтенанту Борзенкову.
Из коричневой полевой сумки с картой, компасом, цветными карандашами Санчилов достал тетрадь, пробежал глазами первую страницу, отправился к командиру роты.
Шаг у Санчилова легкий, чувствуется, что он все же спортсмен, даже ноги «кавалериста» придают походке небрежную бравость.
…Сержант останавливается перед Груневым.
— Ремень затянуть. Эмблемы почистить.
Он отрывает пуговицу, висящую у горла на нитке, подает ее Груневу:
— Пришить.
Дроздов сердито думает: «Запрещенный прием. Увидел бы командир полка, дал бы тебе».
Сержант внимательно смотрит на модника Дроздова. Его ржаные курчавые волосы озорно вырываются из-под пилотки:
— Обросли. Подстричься.
Эта чертова прическа не дает покоя Крамову!
— Прическа «молодость». Рекомендована журналом «Советский воин», — пытается защититься Дроздов.
— Приаккуратьтесь, — неумолимо говорит сержант, — чтоб полный ажур…
Он взглядом упирается в голенища сапог Дроздова:
— Это что за гармошки?
Дроздов отвел глаза в сторону, видно, зря старался с голенищами.
— Почему у вас гимнастерка такая короткая?
— Села после стирки, — бормочет Дроздов.
Он силится одернуть вчера подрезанную гимнастерку, собравшуюся почти возле ремня, но из этого ничего не получается. «Опять прокол будет», — думает Дроздов, имея в виду очередное наказание. Но нет, обошлось. Крамов только сказал: «Сменить гимнастерку», — и прошел дальше.
Дроздов провожает его сердитым взглядом: «На воде заводится! Как командир, так и всегда прав».
До завтрака была политинформация.
В столовой Дроздов, уминая кашу с мясом, мурлычет так, что слышит только Грунев:
— Здесь дают нам прикурить. Смех заставят позабыть…
Грунев, по своему обыкновению, меланхолически ковыряется в тарелке.
— Лавровый лист нашел? — поинтересовался Дроздов. — Ешь, Груня, он калорийный.
Грунев огрызается:
— А гимнастерочку-то, модник, переменил?
— Перезимуем, — беспечно отвечает Дроздов, — сегодня опять на полосе препятствий косточки поломаем. Сколько соли спишешь?
— Сколько надо, столько и спишу. Ты мне не указ!
— Молодец, солдат, капитаном будешь!
Дроздов тянется к кувшину с квасом, пахнущим хлебной коркой.
Крамов, издали поглядывая на солдат, думает: «Дроздов пришел в армию, уже умея читать. Груневу пришлось начинать с букваря. Дам ему сегодня дополнительную нагрузку на полосе препятствий. Прошлый раз он ее прошел уже за две минуты, да сорвался с балки… Поупражняю в прыжках через козла… А потом поучу сборке пулемета с завязанными глазами…»
* * *В одиннадцать тридцать командир полка собрал всех сержантов части.
— Революция в военном деле превратила младшего командира в фигуру особо значительную, — говорил им Ковалев. — Авторитет — не обязательное приложение к должности. Его завоевывают. Не забывайте: теплое слово — в мороз согреет; от холодного — и в жаркий день знобит. Крикливость, нервозность это — еще не требовательность, грубость — признак слабости. А панибратство и демагогия — ваша командирская смерть. Как, впрочем, и очковтирательство.
Подполковник внимательно поглядел на сержанта Мальцева и тот обеспокоенно заерзал.
— Даю вам задание: к завтрашнему дню написать психологические характеристики на двух своих подчиненных и сдать командирам рот.
— Психологические? — растерянно переспросил кто-то.
— Вот именно.
Сержанты переглянулись — заданьице!
Командир полка стал расспрашивать, как готовят они конференцию по огневому мастерству. На ней опытные стрелки должны поделиться своими «секретами».
Кажется, все в порядке. Чтобы внести в беседу разрядку, Ковалев пересказал одну из страниц русановских мемуаров.
— Читал я недавно рукопись офицера царской армии. Есть там рассказ о «цуканье», об издевательстве старших над младшими. На «уроках словесности» вменялось, например, отвечать, какая форма одежды у всех драгунских, уланских, гусарских полков.
«Форма седьмого гусарского Белорусского?» — вопрошал «экзаменатор». — «Доломан голубой, шнуры серебряные, рейтузы красные!»— полагалось отчеканить скороговоркой. Если же ответ давался неверный, следовало наказание. Руки — на бедра, корпус — прямой: «При-се-дай!» До ста раз, до изнеможения.
Ковалев поглядел на Крамова:
— Упаси вас устав и ваша совесть от малейшего даже намека на «цуканье».
«Что он имеет в виду?» — с тревогой подумал Аким.
Отпустив остальных, Ковалев задержал Крамова, разрешил ему сесть.
Владимир Петрович давно присматривался к этому командиру. Неторопливый, но не медлительный, Крамов лишен был воинского изящества. Трудно его иметь человеку с сорок седьмым размером обуви — сапоги ему шили по спецзаказу.
Да, сержанту не хватало внешней молодцеватости, но службу он нес отменно. Как-то Ковалев разговорился с ним: далеко ли слышны шумы? И Крамов совершенно точно назвал: грузовик на шоссе слышен за километр, танк — с трех километров, стук топора в лесу — с трехсот метров. Сибиряк! И характер у этого, совсем еще молодого человека — сибирский.
Сержант любил говорить своим подчиненным: «Делай, как я». Но имел на это право.
— Что читает ваш рядовой Грунев, Аким Семенович? — спросил сейчас Ковалев, и сержанта удивили совсем неслужебный тон командира полка и то, что обратился он к нему по имени-отчеству.
Крамов замялся, затрудняясь ответить:
— Не могу знать.
— Нет, Аким Семенович, можете и должны. А какие фильмы любит рядовой Дроздов?
Крамов, все более удивляясь, только пожал плечами.
— О чем мечтает?
— По-моему, ни о чем, — мрачно ответил сержант.
— Неладно это у вас получается, товарищ командир, — осуждающе сказал подполковник, — неладно и неверно. Много ли разглядишь из-за стены только официальных отношений? Перед вами, Аким Семенович, не робот, а человек со своим характером, духовным миром. Как же можно не интересоваться всем этим? Я ценю вас, как требовательного и знающего замкомвзвода. Но, требуя, и уважай! Как вы полагаете: нужно ли армии доброе сердце?
Командир полка посмотрел выжидающе. Странный вопрос.
— Добреньким быть? — вопросом же ответил Крамов, впервые в жизни не дав прямого ответа старшему начальнику.
— Нет, не добреньким. Но разве новобранцы не нуждаются в том, чтобы рядом с ними был отзывчивый, внимательный человек? Поговорите с Дроздовым, как вчерашний рабочий с рабочим, а не сверху вниз.
— Слушаюсь…
— Нет, тут «слушаюсь» не обойтись. Вы хотите поступать в Высшее командно-инженерное училище?
— Так точно.
— Готовитесь к экзаменам?
— Так точно.
— Думаю, вам следует кое в чем пересмотреть свои командирские позиции. Вы читали книгу «Сержанту о психологии»? Нет? Поинтересуйтесь. Мы ведь порой сами нагромождаем трудности, а затем самоотверженно их преодолеваем.
Ковалев пристально посмотрел на сержанта:
