Карпов Васильевич - Маршальский жезл
Перед занятиями все идут к радиоприемникам и репродукторам. Не по желанию - хочешь не хочешь, а в обязательном порядке. Каждый солдат должен послушать новости, узнать, что происходит в стране, в мире. Слушай и понимай, как важна и необходима сейчас твоя служба.
А потом - семь часов учебы в поле, в классе или на стрельбище. Сегодня - политическая подготовка два часа, тема занятий «Империализм - источник войны». Эту тему мы будем изучать в течение восьми часов - за два часа в таком сложном вопросе не разберешься. На прошлых занятиях мы узнали об агрессивной сущности империализма, экономических и социально-политических причинах возникновения войн.
После политических занятий два часа «Оружие массового поражения противника и защита от него». Это тоже целый предмет, как физика или анатомия в школе. Сюда входят ядерное и химическое оружие.
Сегодня из всей этой сложной науки будем изучать такой раздел программы: «Понятие об ионизационном методе обнаружения радиоактивных излучений. Назначение и устройство индикатора радиоактивности, рентгенометра, радиометра».
Потом два часа технической подготовки в автомобильном парке: «Назначение двигателя бронетранспортера, его размещение и крепление. Назначение системы смазки и питания двигателя».
В заключение один час физической подготовки - гимнастика.
Это мы любим, а бывает - штурмовая полоса и кроссы. Они нам не по душе: там приходится выкладываться до изнеможения. Гимнастика на снарядах по сравнению с кроссом - удовольствие.
После окончания занятий: «Почиститься!», «Умыться!», «На обед становись!», «Шагом марш!», «Запевай!», «Что-то не весело поете, пройдем еще кружок». Спеть надо хорошо, иначе старшина Май не раз проведет по плацу. «Справа по одному в столовую марш!», «Садись!». Времени на обед отведено ровно столько, чтоб спокойно поел, выпил чайку или кваску. Зазевался - сам виноват: «Встать!», «Выходи строиться!», «Становись!», «Запевай!».
Самый короткий час в сутках - это час отдыха. Не успеешь закрыть глаза или вчитаться в книгу, летит команда: «Приготовиться к чистке оружия!» А там самоподготовка: полтора часа на уяснение пройденного за день и приготовление заданий на завтра.
Час личного времени. Ужин. И вот уже: «На вечернюю поверку становись!»
Первым старшина Май вызывает зачисленного навечно в списки нашей роты Героя Советского Союза:
– Денисов!
Помощник командира взвода, который стоит на правом фланге, громко и торжественно докладывает:
– Герой Советского Союза Денисов пал смертью храбрых в бою за независимость нашей Родины!
И каждый раз у меня в эту минуту мурашки пробегают по спине и охватывает какая-то внутренняя строгость; я невольно подтягиваюсь и стою затаив дыхание. Происходит такое со мной ежедневно, каждый раз будто впервой, привыкнуть к этому невозможно.
Затем в алфавитном порядке выкликает старшина всю роту. «Агеев!» - «Я», «Воробьев!» - «Я», «Кузнецов!» - «Я». Причем по этому «я», хотя и произносится оно коротко и почти одинаково, старшина Май узнает каждого. Мы удивляемся, как он помнит наши голоса. Однажды Вадим и я договорились: я откликнусь за него, а он за меня, - хотели проверить Мая. Агеев по алфавиту раньше Соболевского, поэтому Вадим крикнул «я» первым. Мне за него отзываться не пришлось, потому что старшина тут же спросил:
– А где Агеев?
– Здесь, - отозвался я.
Май все понял:
– Агееву и Соболевскому по одному наряду вне очереди.
И вечером, когда другие ребята смотрели кино, мы с Вадькой драили туалет.
После поверки старшина читает новые приказы, объявляет наряд на следующий день. Потом команда: «На прогулку шагом марш!», «Запевай!». Начинается соревнование, на которое никто никого не вызывал. Роты ходят и состязаются в пении. Одни пытаются заглушить соперников громкостью, другие берут мастерством. Наша рота поет средне.
После прогулки - вечерний туалет. И наконец дежурный по полку сигналом трубы разносит самый приятный приказ: «Отбой!»
Вот так будет 365 дней за год и 730 за два, с той лишь разницей, что изменятся темы занятий, иногда вклинятся учения или несение караульной службы.
Что же, отпечатать 730 дней под копирку, внести разные занятия, и будет моя книга готова? Вот тут-то и приходит мысль: кому нужна такая книга? И даже обида охватывает: неужели так однообразна и неинтересна солдатская жизнь, что о ней писать нечего!
Не может быть, просто я не разобрался еще как следует в армейской жизни! Чему нас учили в школе на уроках литературы, да и в критических статьях я не раз читал: главное, в художественном произведении должна быть какая-то проблема или конфликт.
Где они у нас, конфликты? Наверное, в сфере строго регламентированной военной службы их просто не должно быть? Но ведь есть начальники и подчиненные, так сказать, «они» и «мы», воспитатели и воспитуемые! У них есть тайны от нас, у нас - от них. Да и «мы» - тоже масса неоднородная. Вот наше отделение, например, - группа людей, связанных общим делом, единой задачей, одним словом - коллектив. Однако выполняет свои обязанности, служит каждый из нас по-своему. Потому что все мы разные. На нас форма одежды одинаковая, а под формой этой мы, как говорится, индивидуальности.
Может быть, в этом и есть конфликт: нас хотят сделать всех одинаковыми, а мы внутренне сопротивляемся! Вот хотя бы я - «не все заглатывай, с ходу», во мне, да и в других ребятах, постоянно топорщится какая-то настороженность.
Армия требует однообразия в форме одежды, в заправке постелей, в понимании уставов, тактических приемов. Значит, и мыслить мы должны одинаково?
Откровенно говорю, это мне не нравится. Поэтому, наверное, и поднимается внутреннее сопротивление, не хочется, чтобы тебя «приводили к общему знаменателю».
Однажды вечером, когда я думал об этих своих затруднениях, ко мне подошел замполит Шешеня и весело спросил:
– Как живем?
Не сдержался я, сказал:
– Не радостно.
– Почему?
– Не хочется штамповаться. Я себе нравлюсь таким, какой есть.
Замполит хорошо понял, что я имею в виду, стал разъяснять:
– Во-первых, вы не один живете на свете. Не обижайтесь на прямоту - вы как человек, как личность еще окончательно не сформировались. В вашем характере еще многое недостроено - кое-где прорехи, а кое-где выступают острые углы, а порой даже мусор обременяет. Вот и надо вам помочь подшлифоваться, пообчиститься. Армия не штампует, не подгоняет всех под один шаблон. Мы лишь добавляем вам новые хорошие качества, которых у вас нет. Главное, чего многим вам, молодым, не хватает, - это социального понимания окружающей жизни и своих поступков. Вот мы и учим вас правильному, марксистскому отношению к действительности и умению владеть современной военной техникой и тактикой. А что касается вашей индивидуальности, пожалуйста, сохраняйте ее на здоровье! Скажу больше: современное военное дело стало таким сложным и разносторонним, что любой человек за время службы в армии только обогатится и ни в коем случае не утратит своих хороших качеств. Вот так, товарищ Агеев.
Слушал я его и думал: вроде бы он прав, но, с другой стороны, ему так по должности говорить полагается, другого он просто не может сказать. А что, собственно, другое? В чем суть этого другого? Почему обязательно нужно отрицать, не соглашаться с тем, что сказал Шешеня? А если он прав? Ведь я подошел к однообразию солдатской жизни лишь с одной стороны. У инженеров, артистов, ученых и даже космонавтов тоже день на день бывает похожим, можно ведь и о их жизни сказать так: проснулся, умылся, позавтракал, пошел на работу, пообедал, опять поработал, пришел домой, поужинал, посмотрел телевизор и лег спать. Но книги-то об этих людях захватывающе интересны. Значит, нужно искать что-то между этим «поел», «поспал» в делах и думах человека.
Ну что ж, попробую поискать!
* * *
Сидели мы в курилке, все наше отделение, отдыхали. Только сержанта не было. Не помню, с чего началось, - заговорили о героизме. Нужно ли для совершения подвига быть особенным человеком или это под силу каждому? Любопытно, что все сошлись в одном: подвиг может совершить каждый. Но в доказательство приводили самые разные доводы, иногда прямо исключающие друг друга.
Первым выпалил Дыхнилкин:
– А чего толковать, в песне поют: «У нас героем становится любой!»
– Значит, и ты можешь? - иронически спросил Куцан.
– А что я, рыжий? Сказано: все, значит, и я.
– Силен герой!
– Еще неизвестно, кто на фронте героем станет! - огрызнулся Дыхнилкин. - Думаешь, тихушник какой-нибудь, мамкин сынок, который сейчас дисциплинированный? Да он первый в штаны напустит.
– Любой не может, песня неправильно говорит! - горячо начал Карим Умаров. - Как так любой? Есть такой люди, совсем гнилой… - Карим замахал руками, подбирая слова: - Ну как это по-русски, в серединка, внутренности гнилой!
