Любовь Руднева - Голос из глубин
Андрей, едва шлюпка приблизилась к «Виме», попытался стоя обменяться дружескими приветствиями со своими давними коллегами, но куда там!
Девушка с перевязанной рукой ожидала их у борта, приняли ее прямо на руки, благо была невысокого росточка, тоненькая.
Волнение усиливалось, шлюпку захлестывало, и Сэнди, смахивавшая на подростка-мальчишку, с узким встревоженным личиком, судорожно вцепилась в руку Шерохова.
На судне в лазарете врач срочно сделал ей операцию, обнадежил — фаланга сохранится.
Андрей навестил больную и, как ребенку, долго рассказывал ей, пересыпая речь английскими поговорками, свою любимую русскую сказку о Василисе Премудрой, заговаривая боль Сэнди.
Через два дня, когда они уже переправили девушку обратно на «Виму», Градова при всех — они выходили из кают-компании после обеда — с шутливой укоризной заметила:
— Теперь-то мне все понятно — вы уже в том возрасте, когда интересуются только юными пери, притом малютка Сэнди, конечно, мила.
Андрей сделал вид, что не расслышал нелепую, пошловатую фразу, но невольно подумал: даже поднаторевшие в напраслинах торопятся сами выдать себя с головой.
Градова постепенно сама и перечисляла, что именно она собиралась брать на вооружение в том случае, если он не пойдет на приятную для нее мировую, то есть на сближение с нею.
Но едва вышел на палубу и увидел, как вспархивают, словно воробьи, летучие рыбки под самым носом судна, забыл о мелких напастях.
Отчего-то думалось о том, как много вроде бы знаешь о человеке, которого любишь, а может, скорее всего и не знаешь, а догадываешься, какие в себе он носит миры, о которых и сам не подозревает. Так случилось, что увидел он, когда работал в Ламонте, в Нью-Йорке, портрет русской балерины, жены художника.
Пикассо написал этот с виду пластично спокойный, женственный образ не в свойственной ему в начале двадцатых годов манере. Как бы погруженная в свое внутреннее ви́дение, сидящая женщина с небрежно заколотыми на затылке волосами, с одной движущейся, падающей прядью на шее, с обнаженными руками, сложенными на груди, поразила Андрея сходством с Наташей — одновременно доверчивая и замкнутая в себе. Одетая в белое платье, подобие туники, та балерина договаривала Андрею, какие силы души таятся в Наташе.
Когда жена приехала в Ламонт и он отвез ее в галерею, она долго стояла у портрета, он привлек Наташу, но не уловила она свою удивительную, как казалось Андрею, даже таинственную связь с этим образом.
— Странно, — заметила она, — линии так и текут, плавно, сильно, будто написан портрет в один сеанс, а вмещено тут все — и душевный строй обаятельного создания, и отношение художника, не только влюбленного в модель, а в то, что открылось ему…
Он не решился признаться, что находит в этом полотне догадку художника, делавшую и его, Андрея, счастливым, когда приходил сюда один, в гости к единственной картине. Он подолгу вглядывался в нее и вновь испытывал потребность прийти и свидеться…
Меж тем шла обычная экспедиционная жизнь. Накапливались новые материалы, и чаще Андрей беседовал с американскими коллегами, возвращались они и к исследованиям, которые вместе вели в разных частях Мирового океана, показывали участникам рейса свои слайды — возникали дискуссии.
Желая привлечь внимание к собственным планам, как она выразилась, «вполне конкретным и практическим», Градова вновь, но теперь уже несколько лихорадочно, принялась, по ее выражению, за «свой женский бильярд». Настаивала она уже перед самым заходом в Лас-Пальмас, чтобы Шерохов «затвердил» и заход в Бразилию.
— Вам не жаль времени, какое мы уже затратили на эти дебаты?
— Я не большой любитель, Нинель Петровна, запасных вариантов. Вынужден это повторить вам. Вся-то экспедиция затевалась для исследования Китового хребта и в случае разрешения властей островов Святой Елены и Тристан-да-Кунья…
«Дама под сорок», как любила острить сама собеседница Шерохова, видимо, собиралась дать решительный бой и по-своему подготовилась к нему. Сидя против Шерохова, она ласково поглаживала свои распущенные волосы, — перед этой встречей внезапно переменила прическу и даже цвет волос, сильно перекрасив их хной. Выдержав паузу, она парировала:
— Наш отряд имел варианты работ на случай, если заходы на острова не состоятся. Нам же и директорами обоих институтов, вашего и нашего, именно на такой случай оставлена возможность пойти к берегам Бразилии с заходом, — она чуть ли не пропела, — в Рио-де-Жанейро!.. Кстати, все жаждут поработать близ берегов Южной Америки, ну, и, конечно, пробыть несколько дней в Рио, сами подумайте, когда еще такая возможность представится!
Она полуприкрыла глаза, желая дать Шерохову время, чтоб он все-таки обратил внимание на ее необыкновенно длинные и темные ресницы. В наборе дежурных острот была и такая, давно обкатанная ею: «Жена на берегу, а сейсмологиня на борту». Впрочем, работала она безотбойно, руководила своим многочисленным отрядом умело, но, не имея к тому ни малейшего повода, все еще упорно старалась как-то сблизиться с Шероховым. Считая его ханжой, она не упускала случая вступить с ним в спор и склонила на свою сторону почтенного и тихого профессора, руководителя отряда биологов из Ленинграда.
Шерохов задержался после обеда в кают-компании, когда Нинель Петровна попросила его о серьезном разговоре «с глазу на глаз». По опыту знал, если она зайдет в его каюту, будет крайне трудно прервать беседу и деликатно выдворить темпераментную собеседницу.
Вот и сегодня она начала постепенно раздражаться, в ее голосе появились угрожающие нотки.
— Что ж, если надо, я и самостоятельно свяжусь с руководством своего института, а то и с вашим директором Коньковым, он вроде б вас в последнее время не больно-то жалует. Слыхала, старомодным становитесь, теряете гибкость. Да вряд ли она и была вам присуща.
Градова спохватилась, теперь говорить пыталась будто и шутливо, но уже изнемогала под потоком собственных доказательств, теряла контроль, хватаясь за то, что было под рукой, запасец оказался про всякий случай еще заготовленным на дальнем берегу. И зачастила, «Рио-Рио» уже высверкивало, как острие клинка…
Шерохов встал:
— Я соберу всех начальников отрядов, обсудим вместе, если нам и не разрешат заход на острова, мы должны и можем провести драгировку поблизости от них, поработать с вашей аппаратурой, со сейсмопрофилографами, а ежели пойдем к Бразилии, на переходах потеряем слишком много дней…
— Я же знаю, — она откинулась на стуле так, чтобы показать, какая у нее длинная, «просто лебединая шея, легкие, упругие груди», — все эти постоянные определения, как сокрушенно говорили даже ее почитатели, сама и выкрикивала на чьих-то днях рождения, чуть-чуть перебрав шампанского, и считала такую рекламу собственных прелестей невинной, но конечно же подогревающей шуткой. Теперь она медлила, Повторив несколько раз и многозначительно свое «знаю».
— Вы ищете доказательств для торжества своей гипотезы. Я, конечно, не так поднаторела в английском, как вы, проводя в Америках не то что недели, а иной раз месяцы и годы, но все же уловила тут в дискуссиях, как вы наших американских коллег берете на абордаж своими будто бы и очевидными доказательствами. Они вроде б и соглашаются. Но при их системе субсидирования работ не так-то просто им публично заявить о смене курса, потому они исподволь вроде б и «да» вам скажут, а сами… Но у нас ваша гипотеза о неоднородном строении дна океана заведомо будет отвергнута самыми авторитетными нашими силами. Вы из-за теории готовы жертвовать интересами коллег. Ну пусть мы не так знамениты, как вы, но некоторые из нас, согласитесь, вполне перспективны. И мы же не илоты, мы все значимые единицы, пусть нынче числимся и в одном ансамбле. Кстати, мы тут собрались на паритетных началах, не так ли?..
Она еще раз погладила сама себя по волосам, потом провела ладонью по своей шее, слегка поводя плечами.
Андрей не отводил от нее глаз, зная, если только он отвернется, она подойдет совсем близко, как бы ненароком обопрется о его плечо или возьмет за локоть, не подозревая, каких усилий ему стоит сдерживать себя, не сказать ей какую-нибудь резкую фразу. Он физически не выносил еще с юности того, что, возможно, показалось бы приманчивым некоторым мужчинам. Глядел он на ухищрения Нинели Петровны без тени усмешки, хотя его и подмывало высмеять и грубо оборвать ее. Но остерегался, понимая: дай только повод — и она ко всему присочинит, даже невольно, что-то совсем иное.
И все-таки усмехнулся, но она уловила: вовсе не поощрительно.
— Пока мы еще на пути к Канарам, надеюсь, вы все взвесите. Сумеете ж там удовлетворить свои прихоти и нужды в роскошном Лас-Пальмасе, не так ли, Нинель Петровна? А все более существенное, касательно сути экспедиции, как условились уже раньше, обдумаем совместно, со всеми руководителями нашей федеративной научной республики, — наконец он улыбнулся открыто, радуясь, что сумеет сейчас высвободиться от присутствия этого душного существа.
