Нотэ Лурье - Небо и земля
При этой мысли Элька повеселела. Она представила себе, как бричка везет ее вниз по извилистой гуляйпольской дороге. Вон уж видны знакомые могилки, насыпь плотины, зеленый, заросший очеретом ставок. И Шефтл стоит там. Он встречает ее… И Эльку охватила щемящая тоска по хутору. По низеньким вишневым палисадникам, густым старым акациям вдоль боковой тропинки, по многочисленным канавкам и пригоркам, заросшим калачиками и полынью… Как же она не собралась навестить милые, родные места, посмотреть, как выглядит хутор, колхоз. Повидаться с бурьяновцами — с Хонцей, Хомой Траскуном, — ох, им есть о чем вспомнить вместе, — с Калменом Зоготом, — а помнит ли, как оба чуть не замерзли ночью в степи? А ее бывшие воспитанники, пионеры — Вова Зогот, Нехамка, Иоська Пискун, — узнает ли она их? И главное — ей очень хочется побывать у Шефтла в доме, посмотреть, как он теперь живет…
Элька шла не торопясь, наслаждаясь тихой июньской ночью. Воздух был прозрачно-синий, небо чистое, без облачка. Крыши домов, верхушки деревьев и заборы бледно светились в лунном свете. Еще сильнее почему-то пахла маттиола. И Эльке стало так легко на душе. Она откинула голову и, закрыв глаза, глубоко вздохнула. Так бы ходила и ходила всю ночь напролет.
Глава десятая
Солнце село где-то за высокими хлебами. Быстро растаяли солнечные блики на окнах, померкли огненно-медные верхушки деревьев. Наконец погасло и закатное зарево, потемнело небо.
… Народ толпился на колхозном дворе, у сельпо, около темных палисадников. Никому не сиделось дома: за затемненными окнами было так неуютно. Каждого тянуло к людям.
Мужчины, пожилые, бородатые, курили без передышки и толковали о войне, о Гитлере. О зверствах в Польше, — говорят, он собирается уничтожить всех евреев… Всех, до одного… А женщины вздыхали, шептались, утирали заплаканные глаза.
Зелде тоже хотелось выйти на улицу, послушать, о чем говорят люди, и заодно узнать, где Шефтл. Вернувшись из Гуляйполя, он только на минутку забежал домой, почти ничего не успел рассказать и тут же убежал куда-то. У Зелды сердце ныло, так ей хотелось выйти, побыть среди людей. Но нельзя было оставлять свекровь.
Она сварила в маленькой кастрюльке бульон, вскипятила молока. Но старуха не хотела есть. Вот разве только немножко вишневки…
Зелда налила рюмку, бутыль пока поставила на комод. И отошла. Пока возилась, старуха задремала. Ну ладно. Пусть поспит.
Уснул и Шолемке в своей колыбельке.
Со двора донесся звонкий смех Курта. «Нехорошо поступила Эльза», — подумала Зелда. Две недели назад Эльза попросила взять мальчика к себе хоть на два дня, сама хотела съездить в больницу, доктору показаться, а до сих пор все нет ее.
Прошло не два дня, а две недели, третья идет. Эльзу, оказывается, положили в больницу, и кто знает, сколько она еще там пролежит. Свекровь ворчит, она не переносит Курта — такой неугомонный, весь дом вверх дном, и Шефтл, кажется, недоволен… «Хоть бы скорее приходил».
Она посмотрела, хорошо ли завешены окна, — не дай бог, щелочка… На всякий случай на окно повесила еще старую бурку Шефтла. Вышла на улицу.
Мимо в расстегнутой белой рубашке, разгоряченный, запыхавшийся, пронесся Курт. Припав к двери сарая, забарабанил обеими руками.
— Дыр-дыр-дыр-дэс — я здесь!.. Я здесь!.. — выкрикивал он, захлебываясь от счастья.
Тотчас из-за колодца выпрыгнул, точно козленок, Шмуэлке и, прежде чем Зузик — соседский сын, которому выпало водить, успел оглянуться, тоже оказался у сарая.
Зузик метался по двору из стороны в сторону, но никак не мог никого «застукать».
«Дети остаются детьми, — подумала Зелда, направляясь к калитке. — Отец Зузика ушел на фронт… Мать Курта лежит в больнице, а они знать ни о чем не хотят… играют в прятки».
Когда Зелда скрылась за калиткой, Зузик подкрался к дому и заглянул в темные сени. Эстерка выскочила из-за двери, вбежала в комнату и спряталась за комод.
— Дыр-дыр… Я тебя видел… Я видел твои ноги! — закричал Зузик. — Выходи, я уже все равно тебя застукал…
Но Эстерка притаилась за комодом. Зузик бросился к ней, со злостью схватил за косички и потащил. Девочка завизжала. Курт услышал это и, разъяренный, влетел в дом.
— Эй, ты! Ей больно!.. Так не играют…
И стал царапать Зузику руки. Взвизгнув от боли, тот перекинулся на Курта. Обеими руками толкнул Курта в грудь, но поскользнулся и боком наткнулся на комод. Вишневка грохнулась на пол. Зузик и Эстерка выскочили из дома, а Курт, обрызганный липкой вишневкой, остался.
Зелда влетела в комнату. Возле комода стояла свекровь, в нижней юбке, и не своим голосом кричала:
— Ой, несчастье!.. Ой, горе!.. Ой, какую вещь разбил, чтоб самого его разнесло в клочья!..
Увидев Зелду, старуха еще громче раскричалась:
— Ну чего стоишь? Смотри, что сделал этот разбойник!
В темно-красной луже лежала разбитая бутыль.
— Господи! Когда же это… Я ведь… Я только что вышла из дому… И как раз сегодня, в такой день…
— Нет, ты только посмотри, что натворил он… — охала старуха. — Новая напасть на мою голову. Вишневки захотелось… Только и знает, что жрет да пьет, чтоб его задавило… Вчера насыпала полную сахарницу, а сегодня и крупинки не осталось… — Забыв о своих болезнях, старуха ползала по полу и, кряхтя, собирала ложкой остатки злополучной вишневки. — Я тебя просила, не бери его! Так нет же, всех она готова пожалеть, всех, кроме меня.
Испуганный мальчик не мог двинуться с места. С затаенной надеждой он ждал, что Зелда заступится за него. Ведь днем никто не захотел, а он баюкал Шолемке, и она сказала, что любит его, потому что он такой послушный. Отчего же она теперь молчит? Почему не заступается?
Но Зелде было не до него, она и не заметила, какими умоляющими глазами смотрел на нее мальчик.
Зелда, со страхом поглядывая на дверь — не идет ли Шефтл, торопливо принялась собирать с пола осколки.
— Видишь хоть, что наделал!
Курт, широко раскрыв глаза, смотрел на Зелду. Как? И она тоже? Мальчик крепко сжал губы, чтоб не расплакаться. Она и не спросила, он ли разбил! А ведь он даже не дотрагивался до комода. Даже не видел, что на комоде стоит вишневка… Ведь он не виноват. Зузик с Эстеркой удрали, а он остался… Ну, пусть… Он все равно не выдаст Зузика. Не скажет. Но вот Эстерка… Удрала! А ведь он за нее же заступился. Раз так, он, Курт, тут больше не останется, он убежит к маме в больницу, пусть тогда Эстерка знает…
Курт кинулся к двери.
— Куда? — Зелда догнала его у самого порога. Не поднимая головы, мальчик старался вырваться из ее рук,
— Смотрите-ка, он еще сердится, а! Ты почему молчишь? Говорить разучился?
Курт перестал сопротивляться, но упрямо молчал. Скажи хоть слово, тут же расплакался бы. А он больше всего боялся, как бы Эстерка (наверное, стоит под окном!) не услышала, что он плачет.
Зелда насильно раздела его, влажным полотенцем вытерла руки и ноги и уложила на кушетку.
— Лежи, не дергайся! Натворил, так хоть лежи спокойно…
Кушетку она обставила стульями, — еще, чего доброго, удерет.
Старуха тем временем собрала с пола остатки вишневки и, кряхтя, потащилась с миской на кухню.
— Ты хоть умри, а завтра отвезешь его к матери в больницу… Больше я его здесь не потерплю.
— Ну ладно, ладно, — старалась Зелда успокоить старуху, — ложитесь, пора уже…
— Попробуй только не отвезти!.. Знаю тебя… Смотри! Я тут пока еще хозяйка.
— Да ладно, разве я спорю…
Зелда принялась за уборку. Прежде всего хорошенько вытерла пол, чтобы Шефтл ничего не заметил. Ему сегодня и без того тяжко. Шутка ли — такая война. Полхутора забрали… А кто знает, что еще будет. И Зелда сама удивилась, что разбитая бутыль с вишневкой в эти минуты заслонила от нее страшное горе, нависшее над страной, над ее домом.
Шефтл пришел поздно. Дети (все трое вернулись поодиночке, не поднимая глаз) уже спали. Старуха была у себя в боковушке. Зелда, поджидая Шефтла, еще возилась на кухне.
— Слава богу, — тихо сказала она, увидев мужа. — Такой день, а тебя нет… Где ты был?… Ты ведь устал, не ел.
— Я не хочу. — Шефтл устало опустился на скамью.
— Надо поесть, — Зелда прикрыла дверь, чтобы не разбудить детей.
— Да не хочу… — Он скользнул по ней отчужденным взглядом. Платье измятое, волосы не причесаны, на лбу морщины… «Как она изменилась… за одни сутки… постарела…» — подумал он с тоской и уныло опустил голову.
__ Нехорошо, — сказал он как бы про себя, — нехорошо, и все тут!
— А, что? — высунула голову из-за занавески старуха. — Что ты рассказываешь?..
— Да что рассказывать… Невесело. — Шефтл медленно обвел глазами кухню, словно уже прощался с домом. — Сегодня на рассвете немцы бомбили Киев и Одессу… Завтра они могут сбросить бомбу и на нас.
— Что ты говоришь?! — воскликнула Зелда, хватаясь за сердце.
