Василий Кучерявенко - «Перекоп» ушел на юг
Бударин улыбнулся: вот бы теперь, спустя двадцать лет, собрать сбор всех тех пионеров, послушать, что они посоветуют. «А ведь наш экипаж, — заметил он, — тоже почти весь из молодежи, и многие из моряков тоже, наверное, были пионерами. Как же можно так раскисать!..»
Утром, увидев Олейникова, Бударин сказал:
— Тимофей Захарович, как приготовите завтрак и покормите людей, приходите на отмель, к шлюпке. Проведем партийное собрание.
Пригласил он и остальных коммунистов.
День выдался жаркий. Мерно подымались волны, с шумом накатываясь на коралловые рифы. Достигнув отмели, они рассыпались белой пенной полосой вдоль побережья. Отделенная рифами от моря, зеркалом лежала голубая прозрачная лагуна. Немного поодаль высился отвесный скалистый берег. Темнели вайи пальм, лианы. Летали огромные зелено-синие, желтые и темно-коричневые бабочки. Слышались резкие крики птиц.
Марк Владимирович, идя к берегу, сорвал большую розово-фиолетовую орхидею. Он думал о своих дочерях — вот бы им показать этот цветок!.. Было неудобно с орхидеей идти на собрание, но и бросить ее было жаль, и в душе он корил себя: зачем было рвать цветок, хорош он был на своем месте.
— Положи цветок корешком в ямку с дождевой водой, — заметив смущение Друта, вертевшего в руке орхидею, сказал Погребной. — А то завянет, вишь как припекает. Будешь идти обратно — возьмешь.
Вскоре коммунисты собрались. Бударин, осмотрев всех, улыбнулся:
— Ишь молодцы: побрились к собранию. Чем же вы снимали свою щетину?
— Кто как. Кто и осколком бутылки, — улыбнулся Олейников. — Партийное собрание — дело серьезное. Вот я шел и думал: раз живет партийная организация — значит, и коллектив живет!
Открыли собрание — первое на этой далекой приютившей их земле.
Бударин рассказал о ночном разговоре, нечаянно услышанном им, о своих думах:
— Коралловые рифы и мели не позволяют судам близко подходить к Большой Натуне. Малайцы говорили, что до войны к острову раз в год приходило голландское судно. Забирало каучук, копру, бананы. Придет ли в ближайшее время такое судно — неизвестно. Голландские самолеты тоже не прилетают. Возможно, Борнео и Сингапур уже захватили японцы. Петер Энгерс тоже ничего не знает, хотя ему-то должны были сообщить об этом.
— Мы должны надеяться только на себя, — продолжал Бударин. — Люди с улучшением погоды начнут выздоравливать. Прибавятся рабочие руки, да и за больными легче будет ухаживать. Может быть, удастся всех поставить на ноги. А нам, коммунистам, надо бороться за коллектив. Хоть и мало нас — всего четыре человека, но ведь это четыре коммуниста! К тому же есть среди нас люди с богатым жизненным опытом и крепкие. Вот только Тимофей Захарович контужен, но и он молодцом держится — кормит нас. Попробуем на какой-либо скале установить наблюдательный пункт за морем — вдруг какое судно и пройдет мимо и заберет нас. И в то же время начнем готовить шлюпки к переходу на Борнео. И еще задача — поддержать капитана необходимо. Он сильно болен. Некоторые несправедливо поговаривают, что о себе только думает капитан, забыл экипаж. Неправда это, он много думает обо всех нас, и как раз он предложил подумать о переходе на Борнео, подготовить шлюпки. До Сингапура, где есть наш советский представитель и наши суда, мы в этих шлюпках не дойдем. Все кажется проще, когда сидишь на твердой земле, а это ведь море, и одолеть его не так-то просто. Но мы советские люди и должны уметь справиться с любыми тяготами.
А пока нужно поближе познакомиться с малайцами, поучиться у них жить в джунглях. О питании тоже следует подумать, попробовать разнообразить пищу. Не одному же коку изобретать. Надо присмотреться, чем питается местное население. Пока мы довольствовались больше дарами хозяев острова. Теперь будем сами искать съедобные плоды и растения. Поддержать здоровье — значит выиграть время. И, главное, больше заботы, внимания друг другу. Без этого трудно сплотить прочный коллектив, трудно держаться в островных условиях.
Собрание кончилось, но коммунисты еще долго не расходились. Сидели на берегу, беседовали.
Начинался прилив, волны подступали к берегу, затопляя отмели и впадины. Пора было возвращаться в хижину.
Друт вспомнил про орхидею. Она, несмотря на жару, сохранилась в воде, не увяла. Бударин смотрел на идущих впереди коммунистов и радовался, они будто бы ближе, роднее друг другу стали. И дела, за которые они решили приняться, не казались ему больше такими трудными, и на душе у него становилось спокойно и хорошо.
Вернувшись с собрания, Бударин подсел к больному Демидову. Капитан был бледен. Приступ лихорадки прошел, но голова, видно, еще болела, глаза устало щурились.
— Александр Африканович, — тихо заговорил Бударин, — мы провели партийное собрание. Посоветовались и думаем, что надо бы теперь побеседовать со всеми людьми, подбодрить их… Хорошо бы провести собрание экипажа. Пусть каждый поделится своими мыслями. Давно мы не собирались. Пора и делом заняться. Надо начать чинить шлюпки. Мы смотрели — их можно поправить, Не все, правда. Работа поможет встряхнуть людей. Бездействие хуже болезни валит человека.
— Согласен с вами, Борис Александрович. Меня сегодня отпустила лихорадка; немного приду в себя, тоже поговорю с товарищами. И хорошо, что партийная организация зашевелилась. Проведем профсоюзное собрание экипажа, с комсомольцами посоветуемся, пусть люди почувствуют себя увереннее. Я и сам думал, что надо собраться. — И капитан улыбнулся доброй улыбкой.
Бударин поднялся и сказал:
— Вы уж отдохните до вечера, а я пойду потолкую с людьми.
Коллектив экипажа радостно встретил предложение партийной организации и капитана. Моряки оживились, каждый почувствовал себя значащей единицей коллектива. Видно было, что люди хотят послушать и подсказать, что им делать. Только двое сидели нахмурившись и молчали; казалось, они не верили больше ни во что. Это заметил Бударин.
Краснея и смущаясь, поднялся матрос Евгений Бердан и подошел к Бударину, что-то зашептал ему. Бударин улыбнулся и сказал:
— Женя, а ты не мне одному — всем скажи…
И уже спокойно, обращаясь к собранию, Бердан признался:
— Это я ночью с Бахиревым разговаривал. Говорю это к тому, чтобы на других не думали. Боязно мне как-то стало, ну и вот… так получилось… Теперь самому стыдно.
— И нам стыдно! — выкрикнул кто-то из моряков. — Оставить раненых…
— Стыдно, — ответил Бердан. — Я подал заявление в комсомол, теперь думаю, что мне еще рано быть в комсомоле.
— Ничего. Главное — ошибку понял. Теперь на деле, работой докажи, что ты не подумал, что болтал, — подбодрил его Бахирев.
— Ишь, защитник нашелся, а сам с Женей заодно. Себялюбцы какие нашлись! — бубнил все тот же голос.
— Неправда! Я отговаривал Бердана, — загорячился Бахирев.
— Это верно, — тихо сказал Бердан.
Собрание молчало.
Наконец слово взял капитан. Он говорил о том, что командный состав сделает все, чтобы выбраться с острова. Говорил спокойно, будто собрание проходило не в джунглях, а в привычной обстановке, на судне.
— Я уверен, — продолжал капитан, — что весь экипаж приложит к этому силы… Тут на Бердана нападали, а ведь если ошибка исправлена, и своевременно, то она уже и не ошибка.
И Александр Африканович вспомнил, как моряки выполняли задание на Балтике, участвовали в боевых операциях в войне с белофиннами, и правительство тогда многих моряков, в том числе и его, наградило орденами. Вспомнил он и о том, как во время сильного шторма в 1932 году удалось спасти судно благодаря прежде всего дружной работе и дисциплинированности команды.
— Надо, чтобы мы верили друг другу и коллективу. Это как раз то, что нам всегда и особенно сейчас необходимо, — закончил Демидов.
В этот день люди уснули поздно. Они почувствовали, что в коллективе экипажа произошло нечто новое и важное. Закравшиеся в душу тоска и уныние сменились теперь чувством уверенности в своих силах.
Сближение с малайцами
Бударин поднялся, пригладил руками свои непокорные космы, снял китель, прикрыв им дрожащего от озноба Усаченко, и направился к выходу. Все, кто был здоров в экипаже, отправились вслед за ним на берег. Усаченко проводил товарищей долгим грустным взглядом: как бы ему хотелось встать и быть вместе с ними!
Душно. Воздух горяч и влажен. В зарослях трещат лишь одни цикады, птицы и те умолкли. От накаленных солнцем листвы и плодов пахнет спелой дыней. Густая зелень плотно укутала остров. Лишь кое-где среди лохматых, словно обернутых в мочалу, стволов пальм блеснет кусок моря. Недвижно лежат короткие тени. Прохлады нет даже в самой гуще джунглей. А едва дохнет ветерок, как из мангровых зарослей густо потянет застоявшимися, гнилостными испарениями. Но люди бодры: они теперь знают, что надо делать.
