Василий Шукшин - Том 3. Рассказы 70-х годов
– А мой отец подвернулся под горячую руку. Так?
– Да почему?
– Специально дожидался меня у магазина… – подсказал старший Чукалов.
– Мне было интересно узнать, почему вы… подхалимничаете?
Дальше Сашка двигался рывками, быстро. Игорь сгреб его за грудки – этого Сашка никак не ждал, – раза два пристукнул головой об дверь, потом открыл ее, протащил по площадке и сильно пустил вниз по лестнице. Сашка чудом удержался на ногах – схватился за перила. Наверху громко хлопнула дверь.
Сашка как будто выпал из вихря, который приподнял его, крутанул и шлепнул на землю. Все случилось скоро. И так же скоро, ясно заработала голова. Какое-то короткое время постоял он на лестнице… И быстро пошел вниз, побежал. В прихожей у него лежит хороший молоток. Надо опять позвонить – если откроет пожилой, успеть оттолкнуть его и пройти… Если откроет Игорек, еще лучше – проще. Вот, довозмущался! Теперь бегай – унимай душу. Раньше бы ушел из магазина, ничего бы и не было. Если откроет сам Игорь, надо левым коленом сразу шире распахнуть дверь и подставить ногу на упор: иначе он успеет толкнуть дверь оттуда и удара не выйдет. Не удар будет, а мазня. Ах, славнецкий был спуск с лестницы!.. Умеет этот Игорек, умеет… тварь поганая. Деловой человек, хорошо кормленный.
Едва только Сашка выбежал из подъезда, увидел: по двору, из магазина, летит его Вера, жена – простоволосая, насмерть чем-то перепуганная. У Сашки подкосились ноги: он решил, что что-то случилось с детьми – с Машей или с другой, маленькой, которая только-только еще начала ходить. Сашка даже не смог от испуга крикнуть… Остановился. Вера сама увидела его, подбежала.
– Ты что? – спросила она заполошно.
– Что?
– Ты опять захотел?! Тебе опять неймется?! Чего ты затеваешь, с кем поругался?
– Ты чего?
– Какие дяди? Мне Маша сказала: какие-то дяди. Какие дяди? Ты откуда идешь-то? Чего ты такой весь?
– Какой?
– Не притворяйся, Сашка, не притворяйся – я тебя знаю. Опять на тебе лица нету. Что случилось-то? С кем поругался?
– Да ни с кем я не ругался!..
– Не ври! Ты сказал, в магазин пойдешь… Где ты был?
Сашка молчал. Теперь, пожалуй, ничего не выйдет. Он долго стоял, смотрел вниз – ждал: пройдет само собой то, что вскипело в груди, или надо – через все – проломиться с молотком к Игорю?..
– Сашка, милый, пойдем домой, пойдем домой, ради бога, – взмолилась Вера, видно, чутьем угадавшая, что творится в душе мужа. – Пойдем домой, там малышки ждут… Я их одних бросила. Плюнь, не заводись, не надо. Сашенька, родной мой, ты о нас-то подумай. – Вера взяла мужа за руку: – Неужели тебе нас-то не жалко?
У Сашки навернулись на глаза слезы… Он нахмурился. Сердито кашлянул. Достал пачку сигарет, вытащил дрожащими пальцами одну, закурил.
– Вон руки-то ходуном ходют. Пойдем.
Сашка легким движением высвободил руку…
И покорно пошел домой.
Эх-х… Трясуны мы, трясуны!
Хмырь*
Ехали в курортном автобусе по живописным местам. Все смотрели в окна, любовались пейзажем… А двое, на заднем сиденье, совершенно не интересовались пейзажем, а интересовались друг другом.
Начал проявлять интерес мужчина, бесцветный, курносый, стареющий хмырь… Такие, курносые, с круглыми глазами, попадая на курорт, чудом каким-то превозмогают врожденную робость, начинают сыпать шутками-прибаутками, начинают приставать к молодым женщинам, и все громко, самозабвенно, радостно. Они считают, что на курорте так надо. Можно представить, как смутился бы этот, на заднем сиденье, если бы ему сейчас сказали: «Слушайте, это же глупо, скучно, пошло». Но… робким везет: не попал же он на такую! Хмырь, будем его так называть для ясности, хотя вообще-то он не хмырь, так вот Хмырь был, наверно, убежден, что все у него выходит остроумно, весело, непринужденно. Эта, на заднем сиденье, понимала все именно так. Эта… назовем ее молодая Здоровячка, эта от души кокетничала, хихикала, может, даже волновалась. Такие обычно стоят на обочине трактов, на станциях, здоровые, не то что глупые, но… не интеллектуалки, смотрят на проезжающие машины, поезда и чего-то терпеливо ждут. Даже не тоска у них на лице, а спокойное ожидание. Может, и ждут-то вот такого вот, когда с ней громко, прилично станут шутить, когда она сможет, наконец, показать, что она тоже умеет шутить и тоже может нравиться.
Хмырь начал с того, что пересел к ней с переднего сиденья. Прошел он по проходу автобуса прямо к ней, не скрывая того, а, напротив, как бы говоря своим веселым видом: «Пошел охмурять. Следите». Сел.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – сказала Здоровячка, немного удивившись.
– Почему в одиночестве?
– Почему?.. Я смотрю.
– Так это без толку – так смотреть. Красивые места надо, знаете, смотреть вместе с кем-нибудь… – Хмырь поначалу еще пулял туда-сюда взгляды – все приглашал посмотреть, как он охмуряет. Но Здоровячка так легко, охотно пошла навстречу соблазну, что Хмырь, удивленный и обрадованный, перестал обращать внимание на других. Скоро им обоим стало хорошо.
– Нет, вы говорите неправду.
– В чем же это я говорю неправду? Докажите.
– Спорим.
– Хи-хи-хи… Спорим. На что?
Хмырь секунду, две, три думал… И завернул:
– На американку.
– Как это?
– Кто проиграет, тот… В общем, если я выспорю, я что хочу, то и делаю, если вы, то вы. – Тут Хмырь, несколько ошалелый от собственной дерзости, посмотрел на всех, но как-то смутно, неопределенно. – Ну?
– Ох вы какой!
– А что? Ну что? Что? Боитесь?
– Ничего я не боюсь!
– Боитесь, боитесь. Эх вы!..
– А чем вы докажете?
– Чего «докажете»?
– Что одиноким хуже.
– Нет, давайте на американку, тогда докажу.
– Ох вы какой!..
– Ну какой? Какой? Я обыкновенный, но одиноким хуже, я вам докажу. Давайте?
– Нет, вы так докажите.
– Нет, так неинтересно. Так… чего так? А вот давайте на американку.
– А что вы сделаете?
Этот паша на заднем сиденье опять некоторое время думал. Он даже завозился на месте.
– Что я сделаю? Что я сделаю?
– Ну?
– Не скажу.
– Нет, скажите. А то так…
– А что «так»?
– Так опасно.
– Да ничего не опасно!
– Нет, докажите просто так, без американки.
– Только на американку.
Хмыря уже ненавидели в автобусе. Один какой-то старенький интеллигентный ревматик сказал себе и соседу рядом, огромному мужчине с юбилейной медалью:
– Прямо максималист какой-то: все или ничего.
– А?
– Да вон… максималист сидит.
– Он не максималист, какой максималист. Он прохвост. – Огромный мужчина не оглянулся на заднее сиденье. – Таких учить надо.
– Бесполезно, – сказал старичок.
– И эта… дура… – Громадина с медалью качнул укоризненно головой.
А те двое, забыв все на свете, не чувствуя ненависти к себе, трещали и трещали. Хихикали. Играли.
– В кино идете сегодня? – шел дальше Хмырь. – М-м?
– Иду.
– Идемте вместе?
– А что, вы один дорогу не знаете?
– Нет.
– Знаете… Притворяетесь только.
– Да не знаю, я серьезно говорю!
– Ой?..
– Неужели вам трудно дорогу показать?
– Хорошо, дорогу я покажу. А билеты будем отдельно брать. Да?
– Хорошо. Вы на какой ряд будете брать?
– Ишь вы какой!.. Хи-хи-хи!
Хмырь тоже счастливо рассмеялся:
– Какой?
– Хитрый.
– Не хитрый, а одинокий. Вот я вам и доказал, что одиночество – это плохо. Видите, я все средства пускаю, чтобы не быть одинокому.
– Я этому одинокому сегодня по шее дам, – тихо сказал огромный человек старичку.
– Не надо, что вы! – запротестовал старичок.
– Не здесь, не в автобусе, а когда приедем. Никто не увидит.
– Не надо. Зачем?
– Не могу слышать… Прямо тошнит.
Старичок потянулся к уху соседа и сказал, изумленный:
– Ей же нравится!
Огромный человек промолчал. Он не знал, что сказать на это.
– И потом, как вы ему по шее дадите? За что?
– За наглость. Что жену обманывает на курорте…
– Ну… это, знаете… Нет, нельзя. Что вы?!
– Он же прохвост!
– Нет, давайте так: я беру два билета, на себя и на одного моего знакомого товарища, и жду вас возле кинотеатра. Вы приходите… И мы проходим в зал и садимся вместе.
– Почему вместе?
– Да потому что нет у меня никакого товарища!
– Ишь вы какой!
Опять смех.
– О-о! – застонал громадный мужчина. – Уши вянут.
Старичок, его сосед, тихонько засмеялся.
Мужчина повернулся к нему, удивленный. Старичок уткнулся в ладони и хохотал. Отсмеялся и снова потянулся к уху удивленного соседа. Зашептал:
– Вы слушайте, слушайте – это же ужасно смешно.
– Что тут смешного? – тоже шепотом, серьезно спросил огромный человек.
