Никита Павлов - Чужаки
Увидев вынырнувших из тумана партизан, Вальдек схватился было за оружие, но два штыка заставили его поднять руки.
Не зная, с кем они имеют дело, Михаил спросил:
— Кто такой? Какой части?
Вальдек зло посмотрел на Редькина и ничего не сказал. Он выжидал удобный момент, чтобы выхватить из кармана гранату.
Догадавшись о намерении Вальдека, Михаил схватил его за руку и тут увидел на шапке крошечную звездочку.
— Мы партизаны, — сказал тогда Михаил, — идем на соединение с Красной Армией. Помогите нам связаться с кем-либо из командиров.
Вальдек еще раз осмотрел партизан и заметно успокоился.
— Сколько вас? — спросил он у Михаила.
— Двести человек.
— А-а-а, — неопределенно протянул Вальдек.
— Проведите нас к своему командиру, — повторил Редькин.
— Двоих проведу, двести нет, — потупившись в землю, ответил Вальдек.
— Конечно, двоих, — обрадовался Редькин, — зачем же двести, двести потом.
Вальдек сел на пенек, ребята помогли перевязать ему ногу. Потом они с Михаилом пошли вперед, а Ленька вернулся с докладом к Алексею.
Командир роты Ревес встретил сообщение Михаила с недоверием. Откуда партизаны. Он ничего не слышал о них Почему они вышли на его участке, а не в другом месте? После долгих расспросов, Ревес разрешил прийти к нему только одному командиру, остальные должны оставаться за селом. В огородах Ревес расположил все свои пулеметы.
— Чем вы докажете, что вы партизаны? — спросил он пришедшего к нему Алексея.
— Я могу это легко доказать, если вы свяжете меня с командиром дивизии Калашниковым или комиссаром Маркиным. Ведь в вашем селе есть телеграф…
— Маркиным, с Калашниковым? — переспросил Ревес. — Но они сейчас в штабе армии, едемте, я попытаюсь связать вас с ними через штаб дивизии.
Лишь при содействии особого отдела дивизии Ревесу удалось связаться с армией.
Обрадованный Данила Иванович после переговоров с Алексеем предложил Ревесу помочь партизанам устроиться на отдых. Алексею было приказано после отдыха явиться в штаб армии.
Отряд разместился в нескольких верстах от линии фронта в большом чувашском селе. Весь первый день бойцы приводили себя в порядок. Стирали белье, чинили обувь и одежду, мылись в банях.
Ленька исхлестал два березовых веника, задыхаясь, несколько раз выбегал в предбанник, а Михаил все просил «вдарить еще разок».
— Леня! Милый, — который уж раз окатываясь холод ной водой, просил Михаил, — ну еще одну запалку. Вдарь как полагается, чтобы тово… пролетарское сердце от радости замерло.
И Ленька, внимая мольбам друга, обжигая руки, еще и еще раз принимался бить его горячим, как кипяток, веником.
Подставляя под веник то спину, то ноги, то бока, Михаил стонал от удовольствия.
Вечером к Алексею пришел Ревес. Веселый, но озабоченный, он спросил, может ли он поговорить откровенно…
— Конечно, конечно, — заулыбался Алексей, довольный приходом Ревеса.
— Вы партизаны, — начал Ревес без всяких обиняков, — самые стойкие бойцы. Вы едете в штаб армии, и я решил кое-что вам сказать. Почему отдельные командиры полка ведут переговоры с врагом? Почему в полку нет дисциплины? Я, как командир боевой единицы, веду разведку, достаю важные сведения, а штаб полка говорит: не нужно…
Сами знаем. Враг будет скоро наступать, мы не готовы. Как можно воевать при таком командовании полка? Пропадет полк, пропадут люди. Враг много выиграет.
Алексей слушал Ревеса с большим вниманием, беспокойство командира роты за судьбу полка невольно передавались и ему. «По-видимому, в полку что-то неладно, — думал Алексей, — иначе Ревес не стал бы говорить так».
— В вашем распоряжении есть телеграф. Доложите командиру дивизии, — посоветовал Алексей.
— Что телеграф, — возразил Ревес, — разве живой человек хуже? Я хочу, чтобы вы сказали об этом там в армии. В полку измена, как вы не понимаете?
— Товарищ Ревес, но вы тоже должны понять: мне могут не поверить. Ведь я здесь всего один день. Ревес стоял возбужденный.
— Но это важное дело, его так оставлять нельзя. Измена на фронте, вы понимаете?
— Понимаю и даю вам слово, что передам наш разговор там, в армии.
— Маркину передайте, говорят, он политкаторжанин, одной со мной партии. Я ему верю. Такие, как он, не подведут.
— Хорошо, я передам лично Маркину.
Ревес достал кисет с махоркой, предложил Алексею закурить, — Скажите ему, белые совсем скоро перейдут в наступление. У них постоянная связь с начальником штаба полка Грабским. Царский офицер, надо было расстрелять, а ему перебежчику от белых, доверили штаб полка. Теперь это штаб измены. Командир первого батальона Курочка предлагал мне начать бунт. Он хочет быть командиром полка, потом дивизии. Тогда, говорит, у нас будет полная свобода. Анархист — ему все равно, что белые, что красные.
— Знает ли об этом командир полка? — спросил Алексей.
— Не знаю. Может, он и хорош, но он всегда пьяный.
— Что же сказали Курочке вы?
— Что я сказал? Я сказал, что если будет бунт, то мои шесть пулеметов расстреляют батальон. Я коммунист, верю Ленину, Маркину тоже, Курочке нет.
— А как красноармейцы? — снова спросил Алексей.
Ревес погасил Догоравший окурок, пристально посмотрел на Алексея.
— Красноармейцы так, как везде. У меня в роте семь национальностей, все они рабочие, все будут умирать за Советскую власть.
Алексей поднялся, протянул руку.
— Мне нужно сейчас же ехать.
— Да, да. Именно сейчас, — заторопился Ревес. — Я помогу. В роте есть пара хороших запасных коней. Завтра будете там, у Маркина. Передайте ему: интернациональная рота будет до конца стоять за Советскую власть.
Алексей позвал Редькина, познакомил с Ревесом.
— Мне приказано срочно быть у товарища Маркина.
Ты остаешься командиром отряда. Приказываю держать отряд в боевой готовности.
Редькин вытянул руки по швам.
— Есть держать отряд в боевой готовности.
— И еще одно условие, Михаил: без меня ты не выполняешь никаких указаний, идущих от командования полка.
Глава тридцать пятая
В штабе армии Алексей пробыл недолго. Дело, о котором просил его Ревес, приняло неожиданный оборот.
Выслушав доклад Алексея, Калашников поблагодарил его за проведенные партизанами операции.
— Ничего другого не скажешь, молодцы, — пожимая ему руку, говорил командарм, ласково смотря в лицо.
Все, что вами сделано, заслуживает похвалы. Я лично считаю результаты операции отличными. Да, да, очень хороши. Я так и доложу… — Командарм помолчал и добавил:
— Конечно, вам следовало бы отдохнуть. Если бы не эта проклятая кутерьма… — и замолчал, что-то обдумывая.
Алексей забеспокоился. Калашников может на этом разговор закончить, а он еще ничего не сказал о просьбе Ревеса. И, воспользовавшись паузой, Алексей сказал:
— Товарищ командир армии, я обязан сообщить вам очень важный разговор с командиром интернациональной роты — Ревесом.
Калашников поднял утомленные глаза, закинул за ухо упрямую прядь волос.
— Говорите, я слушаю. — Ревес уверяет, что начальник штаба третьего полка; Грабский — изменник, что он самостоятельно ведет с белыми переговоры и передает им важные сведения. Командир первого батальона Курочка предлагает ему начать бунт, что…
Командарм властно махнул рукой, и Алексей умолк на полуслове, решив, что его не хотят слушать.
— Знаю, знаю. Жаль, что вы опоздали с сообщением.
Беспорядки там начались несколько часов назад. Теперь дело не в сообщениях, а в том, как исправить положение.
В кабинет вошел Маркин, поздоровавшись с командармом, он сел около стола.
— Слышали, товарищ комиссар, про третий полк? — спросил командарм Маркина.
— Да. Вот только сейчас узнал.
Калашников сдвинул брови и зашагал по дорожке. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Алексей решил, что сейчас разразится буря. Но услышал ровный, спокойный голос:
— Пришла пора проверить работу особых отделов. Я прошу вас, Данила Иванович, заняться этим делом немедленно. Они или спят, или делают не то, что нужно, — и вдруг кулаком по столу. — Потерять целый полк без единого выстрела, это черт знает что такое…
Как бы продолжая мысль командарма, Маркин сказал:
— Просмотрели. Я сегодня же займусь вашим поручением. А сейчас мне хотелось бы посоветоваться, как спасти полк.
Командарм подошел к столу, что-то написал на листе бумаги, но тут же зачеркнул, снова написал и снова зачеркнул. Потом, повернувшись к комиссару, сказал:
— Я прикажу комиссару дивизии организовать отряд из коммунистов. Комдиву приказано быть в первой бригаде, возможно, потребуется сила.
