Владимир Тендряков - Собрание сочинений. Т. 2.Тугой узел. За бегущим днем
Жора разгорячился, стал размахивать руками. У Василия Тихоновича, сидевшего рядом с Иваном Поликарповичем, раздувались ноздри, проступал хрящ на носу. А я не удивлялся и не обижался на Жору. Бессмысленно негодовать, как бессмысленно озлобляться на корову, истоптавшую цветы в палисаднике: не ведает, что творит, чего уж…
Черная, в жестких прямых волосах голова Василия Тихоновича прислонилась к седой шевелюре Ивана Поликарповича. Василий Тихонович что-то горячо доказывал. Иван Поликарпович с серьезной озабоченностью кивал в ответ, И когда Жора Локотков, снова слепо натыкаясь на стулья, задевая за плечи сидящих, прошел в глубь комнаты, к дверям, подальше от меня, поднялась жилистая, со вздувшимися суставами рука старого учителя:
— Можно мне?
Он встал, длинный, сухой, в мешковатом выгоревшем пиджаке, на темном сморщенном лице выделяются белые усы.
— Упрекаете, а за что?.. Вы, Полина Федоровна, упрекаете Бирюкова за бессовестность, приписываете ему даже подлость. А я не могу осудить Бирюкова! Я бы точно так же поступил на его месте. Человек со всеми потрохами отдал себя делу. Степан Артемович собирается поставить на этом деле крест и делает, как вы все знаете, по-своему энергично. Он даже не останавливается перед тем, чтобы показать Бирюкову: «Вот бог, вот порог, простись, милый, со школой». Должен Бирюков защищать свое дело? Должен! Честь ему и слава, что он неуступчив. Вам, Полина Федоровна, кажется, что он, отстаивая свои идеи, пользуется недозволенными приемами. Так нет этих недозволенных! То, что сделал Степан Артемович, обязан был сделать каждый из нас. Никто не сомневается, что Степан Артемович не мог поступить как-то иначе, точно так же не мог иначе поступить и Бирюков. Уважаемая Полина Федоровна, разрешите сообщить вам маленькую подробность, которую я сейчас только что услышал от Василия Тихоновича Горбылева. Статья Бирюкова написана и сдана в газету за несколько часов до того, как Бирюков узнал о спасении дочери. В тот момент он просто не мог рассчитывать на болезнь Степана Артемовича. И, что знаменательно, статья до сих пор не появилась в газете. Бирюков не проявил активности, он ждал выздоровления Степана Артемовича, чтобы еще раз поговорить с ним, убедить его. Затормозить же работу до выздоровления Степана Артемовича, который грозил выкинуть из школы, значит отказаться от дела, утопить его в угоду приличию. Слишком большая цена такому рыцарству… Наш юный коллега Егор Филиппович Локотков только что заявил: наше дело учить, а не заниматься поисками, пусть-де ищут другие. Ждать, чтобы кто-то для вас нашел новое, преподнес его на тарелочке — кушай, дружок, не подавись, будь примерным новатором. И так думать в ваши годы! Представляю, каким новатором вы со временем станете… Бирюков, быть может, и для меня угроза. Мне в свои без малого семьдесят лет переучиваться-то поздновато. Но что бы ни случилось, а я не лягу бревном на дороге у этого парня. Обскачут нас с тобой, Степан, молодые, пойдем на пенсию, будем в тишине и покое капустку на огороде выращивать. Такова жизнь…
— О чем разговор, — своим слабым, спокойным голосом возразил Степан Артемович, — если придут здесь к выводу, что я способен сажать только капусту, а не руководить школой, покорно соглашусь, ни упрека, ни жалобы не услышат.
— Эх-хе-хе, смирение паче гордости! — вздохнул Иван Поликарпович, опускаясь на свое место.
Коковина, восседающая рядом со Степаном Артемовичем, заявила:
— Время позднее. Всех нас завтра с утра ждет работа. Будем закругляться. Хотелось бы услышать Бирюкова. Я бы попросила вас, Андрей Васильевич, выйти к столу…
Поведение Коковиной показалось мне несколько неожиданным. Я нисколько не сомневался, что Коковина всей душой на стороне Степана Артемовича. Она его защищала в прошлый раз, она знает, что я в своей статье бью не только по Степану Артемовичу, но и по ней самой, — не может она встать на мою сторону, исключено! Тогда почему она предлагает оборвать обсуждение как раз в тот момент, когда высказались в мою защиту, когда разбиты те, кто нападал на меня? Почему она не пытается выпустить еще одного, двух, пять ораторов, которые бы возразили Ивану Поликарповичу, поддержали Степана Артемовича, вместе с тем поддержали бы ее, Коковину? Кто-кто, а Коковина опытный лоцман, знает, в какое время и куда повернуть руль…
Но мне предоставлено слово, размышлять некогда, я вышел к столу.
— Здесь идет спор не о том, прав я или не прав. Просто не нравится тот факт, что я пытаюсь что-то искать. Зачем искать, когда и так у нас все хорошо, зачем идти вперед, когда можно стоять на месте? Вот позиция Степана Артемовича. Он не опровергает меня, он заявляет: «Бирюков мне мешает, увольте его». Увольте без доказательств, без опровержений, примените высшую меру педагогического наказания — отстраните от преподавания. Все это, товарищи, смахивает на суд Линча! Я требую доказательств! И вы не имеете права отказывать мне в этом! Вот мое слово.
Я направился от стола.
— Еще раз прошу слова! Разрешите! — взметнулась отчаянно рука Жоры Локоткова.
— Да Ведь вы уже высказывались, — возмутилась Коковина.
— Но я должен признаться…
Однако Коковина не удостоила его ответом, озабоченно взглянула на часы, энергично вдавила в пепельницу очередной окурок, поднялась:
— Разрешите мне, так сказать, обобщить итоги обсуждения.
Она направила поверх голов непроницаемо бесстрастный взгляд, начала с внушительной размеренностью:
— И до меня здесь говорили и о личности Бирюкова, и о его деле, но как-то недостаточно четко проводили границу между этими двумя различными темами нашего обсуждения. Попробуем разделить, попробуем разобраться. Итак, я начну с обрисовки Бирюкова как личности. Вы, товарищ Бирюков, нетактичны в высшей степени! Вы дерзки, вы несдержанны! Вы нескромны, заносчивы! Вы самовлюбленны до предела, мните себя чуть ли не новым пророком в педагогике! Вы преисполнены самого грубого неуважения ко всяческим авторитетам! И все эти ваши недостатки переносил Степан Артемович. Да, да! Поглядите, как он выглядит. Поглядите, как сдал этот человек за последнее время. Чьих рук это дело? Что заставило слечь в постель этого энергичного человека? Только ли несчастная случайность, где Степан Артемович проявил себя героем? Кто подточил этот стальной характер?.. Бирюков! Я вижу, вы морщитесь! Вам не нравятся мои слова. Вы любите критиковать и, ох, как критиковать! Мы все терпим вашу критику. Разве я не знаю, что вы в частных разговорах не очень-то лестно отзывались обо мне? Разве я не догадываюсь, какие выпады находятся в той статье, что лежит в редакции нашей газеты? Лежит! Но кто знает, не сегодня-завтра она выйдет в свет, и мы познакомимся… Что мы — весь район познакомится с вашей милой манерой обрушиваться на людей. Но мы терпим, мы молчим. Да, да, мы молчим! Лично я ни единым словом не упрекала и не упрекну вас за критику, пусть несправедливую, пусть нетактичную, пусть высказанную с чрезмерной заносчивостью. Я вытерплю, я смолчу… Так сносите же и вы со всем достойным вас мужеством нашу принципиальную критику! Вот, товарищи, вам фигура Бирюкова во всей, так сказать наготе. Фигура, достойная всяческого порицания. Но, товарищи!.. Должны ли мы из этого сделать вывод, что дело, которым занимается Бирюков, не стоит внимания? Должны ли мы крест-накрест перечеркивать его стремление внедрить новое, изведать неизведанное? Никоим образом! Товарищ Бирюков, быть может, в чем-то и не прав, в чем-то ошибается. Значит, мы должны поправить его, уяснить ошибки вместе с ним. Да, да, вместе с ним засучив рукава мы должны трепетно холить те ростки, из которых, кто знает, быть может, вырастет в будущем новая педагогическая система. Мы все сочувствуем Степану Артемовичу, глубочайшим образом уважаем его, понимаем, что ему нелегко расставаться со своими старыми понятиями, но из этого не следует делать вывод, что Степан Артемович во всем прав, что он ни в чем не ошибается. Вы знаете мое безграничное почтение к вам, к вашему опыту, Степан Артемович, к вашему трезвому взгляду на жизнь, к вашей решительности. Но давайте здесь, дорогой Степан Артемович, при всех, как честные люди, положа руку на сердце, взглянем правде в глаза. Вместо того чтобы принять из молодых, неопытных рук нужное дело в свои руки, в руки старого педагога, вы отворачиваетесь. Не ошибочно ли это поведение?.. Что за категорическая постановка вопроса: или я, или он? Мы уважаем ваши заслуги, Степан Артемович, уважаем вашу преданность своей школе, мы ценим тот факт, что школа поднята вами на достойную высоту, но тем не менее мы обязаны остановить всякого, кто тормозит движение вперед!
Коковина негодующе гремела, а ее слушатели недоуменно замерли. Крутой поворот ее речи был неожиданностью не только для меня.
Степан Артемович, сидевший рядом с ней за столом, побледнел еще сильнее, еще резче выступили морщины на его квадратном лице, глаза, болезненно блестящие, бегали, сопровождая энергичные взмахи рук Коковиной.
![Владимир Тендряков - Собрание сочинений. Том 5. Покушение на миражи: [роман]. Повести](/uploads/posts/books/134063/134063.jpg)
