Иван Вазов - Повести и рассказы
— Все равно… Очень приятно. Вы давно здесь?
— Он приехал третьего дня, — ответил Балтов.
— Кельнер!.. Еще два пива и один коньяк… А вы изволили приехать в столицу впервые?
— Впервые.
— Что же так — посреди зимы?
— Так уж получилось.
— Ну, и какое же впечатление произвела на вас София? — равнодушно, почти машинально спросил Жорж, разглядывая рисунки на объявлениях в немецкой газете.
— Замечательное впечатление, — ответил Аврамов с жаром.
— То есть как это замечательное? Чем же она вам понравилась? — произнес Жорж слегка недовольным и укоризненным тоном, положив газету на столик.
Аврамов немного смутился и ответил:
— Чем? Прежде всего мне понравились улицы, красивые здания, богатые магазины… Город уже стал походить на столицу…
— И культура наша тоже понравилась? — спросил Жорж со смехом.
Аврамов удивленно взглянул на него.
— Почему же нет? И культура тоже! — вмешался Балтов, приходя на помощь провинциалу. — Где же и быть культуре, как не в столице? Уж не в Бейлер-чифлике{219} ли?
Жорж с жадностью опрокинул рюмку коньяку, впился решительным и воинственным взглядом в Балтова и сказал негромко:
— Культура?.. Скажи лучше — еврейское засилье, немецкое засилье, дурацкие моды и прожигание жизни, а никак не культура! Ни тени ее нет… Надо быть слепым, чтобы не понимать, что такое наша культура… Его высокоблагородие приехал из провинции; немудрено, что все его чарует и восхищает… Но кто смотрит в корень, кто знает, на чем построены все эти столичные декорации, тот видит только фальшь, позолоту и расточительство… Господин… простите, запамятовал, как вас величают.
— Аврамов.
— Господин Аврамов, поймите, что вся эта роскошь не даруется нам свыше — за нее надо платить миллионы левов; а имеем мы эти миллионы?.. Нет. Кто же их нам дает? Немцы! Иначе говоря, мы все больше и больше влезаем в долги… Да, каждая новая улица, каждый дом или богатый магазин — это новое звено в цепи экономического рабства, которой нас опутали немцы и евреи; каждое платье, шкаф, безделушка, иголка, которыми нас снабжают бесчисленные гешефтмахеры, — это кусок хлеба, отнятый чужеземной эксплуатацией у бедного болгарского ремесленника и торговца, это — последний смертоносный удар по нашей умирающей промышленности. А все эти пышные балы и празднества, которые теперь в моде и разоряют нашу аристократию — праздную аристократию, — опустошают болгарскую мошну, как эпидемии опустошают города… И все, все, что мы видим, что делаем и что называем прогрессом, — все это только обезьянье подражание, и ведет оно к нашему экономическому и моральному подчинению иностранцам… Вот какие дела, господин Балтов… Покорно благодарю за такую культуру… По мне лучше бы наша столица походила на Бейлер-чифлик, но болгарские миллионы оставались бы в Болгарии… Культурными мы можем стать и позже. А сейчас мы нищие…
Закончив эту горячую речь, Жорж сдвинул шляпу со лба и гневно постучал тростью по столику, призывая кельнера.
Аврамов все еще смотрел ему в рот, так он был удивлен и потрясен всем, что услышал.
— Прости, Жорж, — спокойно проговорил Балтов, — но ты, как всегда, экзальтирован и все преувеличиваешь или извращаешь… Все это крайности.
— Я говорю правду, Балтов! Ведь я не адвокат!
— Ты говоришь парадоксы, слегка сдобренные правдой…
— Я говорю всю правду и только правду — попробуй меня опровергнуть…
— Zwei Glässer Bier[52]… и еще рюмку коньяку с закуской, — повернулся Жорж к кельнеру, явившемуся на его зов.
— Хорошо, предположим, ты говоришь правду, но все это очень старые истины, допотопные истины, и не ты их открыл — не считай себя Колумбом, — живо возразил Балтов. — Не в красноречии дело — что пользы в словах? — а в том, чтобы искоренить зло… найти лекарство от него… И если ты сделаешь это великое открытие, я тебе руку поцелую… Но на мой взгляд все, что происходит у нас, неизбежно должно происходить: мы будем подражать западноевропейцам, мы будем заимствовать у них моды и занимать деньги, пока сами не станем на ноги… Никто не смог выдержать напор времени, даже Китай, — и мы не выдержим… Мы все знаем, что это так… Но где лекарство, где лекарство, вот что ты мне скажи!
— Дай мне власть, дай мне силу, и я найду лекарство.
— Хорошо, предположим, что в твоих руках законодательная и исполнительная власть страны! Предположим, что ты всесилен. Как же ты помешаешь немецкому мусору засорять нашу родину?.. Да не забывай и о договорах{220}.
— Договоров я не касаюсь… А я издам такой закон: всех государственных служащих, и гражданских и военных, от рассыльного до министра, словом, всех тех, кто раз в месяц получает жалованье от казны, а также их семейных, обязать носить одежду из тканей болгарского производства. И армию тоже. Не выполняющий этого предписания не может состоять на государственной службе. Ты меня понимаешь? Предположим теперь, Балтов, что мой закон выполняется неукоснительно. Что же происходит? А вот что: самое меньшее сто тысяч человек, тратя в среднем по двести левов в год на поддержку болгарской промышленности, будут ежегодно оставлять в Болгарии двадцать миллионов левов, и это только покупая один вид товара — ткани! А теперь эти миллионы попадают в чужие карманы… Через пять лет Болгария будет преуспевающей и богатой, многочисленные города и селения расцветут, воспрянут к жизни; прялка, ткацкий станок, машины, фабрики предоставят работу и хлеб тысячам и тысячам честных семейств… Настанет благодать божия… Ну, что ты на это скажешь?.. А твои договоры пускай себе остаются в силе… Скажу больше: чтобы не раздражать венских и будапештских дипломатов, я буду беспошлинно пропускать австрийские и венгерские ткани в столицу… И пусть эти ткани покупают боянские шопы и уволенные чиновники, что целыми днями сидят, голодные, в кофейнях, читая газеты, да девять сотен софийских метельщиков, что кричат «ура» по всякому поводу.
Жорж умолк и с видом победителя воззрился на Балтова, словно ожидая каких-то возражений и готовясь повергнуть их в прах. Но Балтов не отозвался и, зажав в зубах папиросу, молчал с насмешливым видом. Он понимал всю непрактичность идей Жоржа, но не пожелал ему возражать. Возможно, он и раньше слышал и от Жоржа и от других лиц подобные филиппики против зла и подобные планы борьбы с ним, не осуществимые и не исполнимые в настоящее время. Аврамов же не мог сдержать своего восхищения этими замечательными идеями и спросил:
— Но в таком случае почему у нас не примут этих разумных и правильных мер? Ведь это спасло бы наше отечество. Неужели у нас не хватает патриотизма! Вот, например, Народное Собрание…
— Народное Собрание, бай Аврамов?.. — перебил его Жорж, нахмурившись. — Если бы Народное Собрание, вместо того чтобы выносить целую кучу ненужных решений, издало во время последней сессии такой закон, это спасло бы Болгарию… И тогда Болгария обязана была бы воздвигнуть памятник каждому депутату при жизни… Но дело в том, что Народное Собрание… Впрочем, довольно; как говорится: «Не буди собаку, залает»… Вы сказали: патриотизм, отечество… Ах, бай Аврамов, сразу видно, что вы из провинции. Там, в Добриче, быть может, есть еще спрос на такие товары, как патриотизм и отечество; а в Софии евреи-старьевщики, и те не дадут за них ни гроша. Эх вы, провинциал, провинциал… Здесь каждый, кто может, дерет шкуры, пользуется своим положением, набивает карманы… И все за счет народного добра… Понимаете?
Тут Жорж внезапно прикусил язык, так как сидевший за соседним столиком очень важный господин с бакенбардами и черной толстой палкой в руке встал и повернулся в его сторону.
Господин, очевидно, собирался уходить; он посмотрел на Жоржа и протянул ему руку.
— Жорж, ты читал ноту? — спросил он, лукаво усмехаясь.
— Да, русские опять бросают слова на ветер… Пожалуйте к нам, присаживайтесь… Не угодно ли кружку пильзенского пива? — предложил Жорж чрезвычайно любезным тоном, подвигая стул важному господину.
— Спасибо, Жорж, мне пора на ужин… Кстати, ты тоже получил билет на завтрашний вечер?
— Получил и приду… Выпейте хоть рюмку коньяку…
— Мерси, мерси, я спешу…
Господин с бакенбардами стал пробираться между столиками сквозь уже редеющую толпу посетителей и вскоре ушел.
Лицо у Жоржа внезапно стало тревожным. Он сказал Балтову шепотом:
— Балтов, как это мы его не заметили? Ведь он сидел у нас за спиной!
— Это Даскаров-то? А я его видел и думал, что и ты его заметил, — равнодушно отозвался Балтов. И, посмотрев на часы, он поднялся.
— Куда ты? — спросил его Жорж.
— Иду ужинать.
— Подожди, пойдем вместе.
— Да, да, пойдемте, — сказал и Аврамов, но только пошевельнулся, а с места не встал — болтовню Жоржа он, должно быть, предпочитал ужину.
