Феоктист Березовский - Бабьи тропы
В полночь стали затихать и человеческие суматошные голоса. Кое-кто из белокудринцев успел уже вернуться со своим добром в избы. Погорельцы, сидевшие около своего добра за гумнами и на выгоне, кормили и укладывали ребят под открытым небом.
А мужики и парни всю ночь напролет возили с речки к пожарищам воду бочками и заливали тлевшие головни и огненную золу.
Глава 22
Еще раз поднялось и запылало над урманом солнце, посылая на землю улыбки трепетных и благостных лучей, согревая теплом своим природу и светом своим освещая и обнажая картину разгрома и разорения белокудринского.
Там, где стояли избы Панфила Комарова, Якова Окунева, стариков Солонца и Рябцова, горбились кучи золы и углей, вокруг которых валялись крупные головни, а на месте домов Гукова, Клешнина и вдовой солдатки Теркиной из груд угля и золы торчали лишь печи с обломанными трубами. У Ивана Гамыры сгорели все дворы и пятистенок, но каким-то чудом уцелел обуглившийся амбар. В тот амбар парни перетащили труп убитого Гамыры, над которым ревела теперь вся семья. Неподалеку от усадьбы Гамыры стояла обуглившаяся изба убитого Ивана Хрякова; тут со двора тоже доносились плач и причитания. Близ пожарищ, вдоль улицы, валялись обгоревшие бревна, головни; земля была засыпана углем и пеплом.
Народ поднялся сегодня спозаранку — лишь только вспыхнула заря первым румянцем. Все утро разбирались и таскали свои вещи белокудринцы с гумен, с выгона и с речки обратно в деревню, в свои избы.
В эту ночь и все утро Панфил не смыкал глаз, бегал по деревне, отдавал приказы, ставил караулы около амбаров с хлебом, отпускал беднякам муку и картошку.
Бабы обмывали трупы своих убитых мужиков, обряжали их в чистые холсты, клали в передние углы — на столы и скамейки и голосили, причитая. Ходили бабы из избы в избу, смотрели на разграбленные белобандитами долга, на опустошенные закрома, на разорение, падали друг другу на грудь и заливались слезами. Чувствовали, что прошла через их жизнь кроваво-огненная полоса и в три дня спалила в них все старое, обновила их души и сделала их родными и близкими друг другу. Только теперь, глядя на обгорелые головни, на свои разоренные гнезда и на кучу покойников деревенских, поняли они по-настоящему, на чьей стороне правда и с кем им дальше идти. В это погожее, ласковое утро доплакивали бабы около покойников свои последние слезы и постепенно закипали местью лютой к врагам своим вековечным, которых только теперь по-настоящему разглядели.
Глава 23
После похорон очистили белокудринцы улицу от остатков пожара. Разместили погорельцев по пустым домам, брошенным богатеями. Стали к выборам готовиться.
К этому времени вернулись из красноармейского отряда кое-кто из партизан вместе с дедом Степаном и Маланьей и рассказали, что белобандиты окончательно разбиты: кулачье с частью офицеров скрывались в тайге, офицерский штаб мятежников вместе с попом, окруженный в Чумалове, заперся и отсиживался в церкви; вместе с ними сидели в церкви Супонин и Валежников, остальные белокудринские богатеи разбежались по заимкам звероловов.
Рассказывали прибывшие, что пробовали партизаны брать церковь приступом, но потеряли несколько человек ранеными и теперь, окружив церковную площадь, день и ночь караулили запершихся беляков и ждали добровольной их сдачи. Офицеры все время отстреливались с колокольни из винтовок и из пулемета. А из города приказывали взять их живьем и доставить в чека. Осада церкви продолжалась уже почти неделю. Руководил ею знакомый белокудринцам Капустин. А помощником у него состоял Павел Ширяев.
Передавали вернувшиеся мужики и о том, что в Чумалове готовились к волостному съезду Советов: приспосабливали для съезда помещение школы, готовили квартиры для депутатов.
Белокудринские партизаны и разоренные мужики опять от утренней зари и до глубоких вечерних потемок пластались в работе, восстанавливая свои разоренные гнезда и устраиваясь на новых местах; а вечерами собирались в дом Валежникова, где помещался теперь ревком и жили две семьи — Панфила Комарова и Никитки Солонца. Обсуждали мужики план борьбы со своей деревенской разрухой, намечали кандидатов в сельский Совет и на волостной съезд.
А бабы, кончив дневную работу, бегали вечерами по деревне из дома в дом, укромно собирались по две и по три и подолгу шушукались. Больше всех суетились Маланья и Параська. Им помогали Акуля, Анфиса, Секлеша и Лиза Фокина.
Глядя на них, мужики тревожились;
— Опять чего-то суетятся бабы.
— И девки с ними.
— Бегают, язви их, собрания у них какие-то тайные.
— Как бы опять чего не вышло!..
Другие успокаивали;
— Так это они…
— Теперь не пойдут на дурь…
— Маланья коноводит…
В день выборов со всей деревни потянулись бабы в дом Валежникова. Сбились в переднюю комнату — все в одну кучу. Пока обсуждалась повестка, бабы таинственно молчали. Изредка перешептывались:
— Смотрите не сдавайте…
— Чего уж… Знамо, не уступим…
И лишь только хотел Панфил начать речь о выборах сельсовета, как из толпы баб вышла Маланья и, обращаясь к нему, потребовала:
— Дай-кось, Панфил, высказать…
— Постой, — остановил ее Панфил, — спервоначалу я докладывать буду. Потом высказывать будете.
— Я от всех баб требую, — решительно заявила Маланья, повышая голос и сдвигая шапку со лба к затылку.
— Чего надо-то вам? — с досадой спросил Панфил.
Маланья поняла его слова как разрешение и, обращаясь уже ко всем мужикам, заговорила:
— Вот, мужики… Настрадались мы… вместе с вами… Теперь требуем… чтобы выбирать на съезд и от нас, от баб. Вот… весь наш сказ. А не согласитесь, не дадим — не дадим выбирать.
— И в волость не пустим! — закричали бабы, поддерживая Маланью.
— Не дадим!
— Не пустим!..
Панфил растерянно смотрел на кричавших баб и говорил, запинаясь:
— Да разве мы против? Вся наша большевистская партия за женщин… Что ж тут такого? Чего шуметь?
Он повернулся к коммунистам и партизанам, сидевшим вокруг стола:
— Как вы, товарищи?
— Пусть назначают, — заговорили мужики. — Кто ж им мешает?
— Мы не против. Только надо бы после…
Панфил повернулся к бабам:
— Может, повремените? Когда в конце собрания от себя будем выбирать депутатов, тогда и от вас. Такой порядок.
Бабы снова загалдели:
— Не хотим после…
— Сейчас!..
Панфил подумал, почесал за ухом и, взмахнув рукой, крикнул:
— Ладно! Назначайте фамилии…
— А сколько от нас будет? — спросила Маланья.
— Можете назначить двух или трех, — ответил Панфил.
Никишка Солонец, писавший протокол, схватил председателя за рукав:
— Постой, Панфил Герасимыч!.. От нашей деревни всего-то пять депутатов требуется. Инструкция ведь из уезда…
— Ладно, — досадливо отмахнулся Панфил. — Пять выберем от мужиков… и трех от баб. Подумаешь, большое дело… пять ли, восемь ли…
— Правильно! — отозвались со всех сторон партизаны.
— Не в этом дело…
— Правильно!..
Панфил обернулся к бабам, сгрудившимся перед столом:
— Назначайте, бабы! Можете трех…
Повторяя одни и те же имена, бабы закричали:
— Маланью!
— Параську Афонину!
— Анфису Арбузову!
Панфил опять взмахнул рукой:
— Ладно!.. Я голосовать буду. Приступаем…
Он обвел глазами стоявших и сидевших мужиков и сказал:
— Прошу и мужиков… чтобы все голосовали…
Затем особенно торжественно обратился к собранию:
— Кто за Маланью Семиколенную… за Прасковью Пулкову… за Анфису Арбузову… чтобы выбрать их на первый чумаловский волостной съезд Советов… прошу поднять руки!
Сплошным частоколом взлетели над головами руки мужиков и баб. Панфил посмотрел через головы в дверь, ведущую в соседнюю комнату, и спросил:
— А там как? Голосуют? Все?
Из соседней комнаты ответили:
— Голосуют!
— Все подняли!
Панфил опять обернулся к бабам и, улыбаясь, сказал:
— Ну, вот… и выбрали от вас! Можете быть в полном покое.
— Когда выезжать в волость-то? — спросила Маланья.
— В четверг выезжать, — ответил Панфил. — Через три дня.
Подвязывая платки, бабы повертывались спинами к столу и проталкивались сквозь толпу мужиков к выходу.
— Постойте! — пробовал остановить их Панфил. — Теперь от мужиков надо выбрать… за мужиков голосовать…
— Ладно, — отмахивались бабы, проталкиваясь вперед. — Обойдетесь и без нас. Одни голосуйте.
Панфил безнадежно махнул рукой.
Так и остались мужики одни для выборов сельского Совета и пяти депутатов на волостной съезд.
