Самуил Гордон - Избранное
Гарберу не перед кем оправдываться. Он вольная птица. Уже десять лет, как вольная птица. Ему, конечно, давно уже следовало бы жениться. Однажды к тому уже шло, но она оказалась разведенной. Ныне развод — обычное дело. Ему помнится с юности, что у них в городе развод был редкостью. На разведенную женщину смотрели с подозрением, как на женщину со скрытым пороком. Разведенной было гораздо труднее выйти второй раз замуж, чем вдове, хоть будь разведенная и моложе, и красивей. Глупый это, конечно, предрассудок, но отделаться от того, что впиталось в тебя с детства и юности, не так-то просто.
Дверь кабинета наконец открылась, и оттуда вышел маленький человек в больших очках. Александр хотел спросить у него, как зовут врача, — совсем вылетело из головы ее отчество, — но в ту же минуту из кабинета послышался громкий голос:
— Входите!
Гарбер наскоро, обеими руками пригладил еще густые волосы с мальчишески беззаботной улыбкой, которая как бы вросла в складки его продолговатого лица, ступил в кабинет.
— Присаживайтесь, — доктор показала на свободный стул, не поднимая глаз от тетради, куда записывала что-то.
Александр едва удержался, чтобы громко не рассмеяться. Да, сосед его не так прост, как кажется. Он, видно, тертый калач, любит людей разыгрывать.
Первое, что отметил Гарбер, войдя сюда, было то, что женщина в белом халате с пятнами йода на рукаве гораздо старше, чем описал ее Зайцев. Ей наверняка могло быть больше сорока. Глаза у нее почти без ресниц, голые, лицо вытянутое, бледное, словно его сроду не касалось южное солнце. Но голос у нее как у молодой девушки.
— Ваша фамилия? — словно пропела она, отрывая глаза от тетради.
— Гарбер Александр Наумович.
Она полистала бумаги на столе и повернулась вместе со стулом к пациенту.
— У меня еще нет ваших документов. Я сейчас выясню. Дайте мне, будьте добры, свою санаторную книжку.
— У меня ее нет.
— Когда вы приехали?
— Сегодня ночью.
— Если так, то вы, значит, еще не были на встрече с главным врачом. Книжки выдает он. Встреча происходит в кинозале, на четвертом этаже. — Она взглянула на часы. — Сегодня я уже не успею посмотреть вас, я принимаю до двенадцати. Вам уже придется пожаловать сюда еще раз завтра в это же время.
— Идет, — ответил Александр, пряча смех, рвавшийся у него из глаз.
В большом кинозале с высоко висевшей под потолком бронзовой люстрой были заняты лишь первые два ряда стульев. На остальных рядах там и сям сидели поодиночке люди, которые, очевидно, как и он, опоздали к началу встречи. Александр подсел к одному из них в последнем ряду. От него узнал, что встречу проводит не главный врач, а его заместитель и что он, Гарбер, ничего не потерял, поспев лишь к концу встречи. Разве что не услышал острот, от которых смешно разве только самому выступающему.
И в самом деле: у заместителя лицо все время сияло от удовольствия. Если бы собравшиеся не переговаривались между собой, встреча, наверное, продолжалась бы еще пару часов, хотя о целебных водах говорилось на ней меньше, чем о правилах поведения. Заместитель, едва ли не самый молодой среди присутствующих, поучал тех, кто был много старше его, как себя держать, как себя вести, сопровождал ответы на вопросы, которые сам себе задавал, избитыми остротами, шутками.
Прислушиваясь к его словам, Гарбер почувствовал досаду оттого, что природа порой обходится так несправедливо с человеком. У заместителя вполне миловидное лицо, добрые глаза, приятный голос, не исключено даже, что он толковый врач, иначе не занимал бы, наверное, такую высокую должность. Но природа переборщила в нем с самовлюбленностью. Как он не понимает, что говорит чересчур много, что остроты его избиты, что они, как говорится в таких случаях, уже с бородой. Отдыхающие, как и он, Гарбер, не раз слышали большую часть из них и в других санаториях, где отдыхали в прежние годы. Но там их, помнит Александр, рассказывали остроумно, а глупая шутка, если ее умно рассказать, становится остроумной, даже если это такая глупая история, как та, которую только что рассказал заместитель, о семидесятилетней женщине, которую за поведение пришлось выписать из санатория за две недели до срока: она возвращалась с прогулок после полуночи, когда санаторий уже закрыт, и влезала в палату через окно.
Когда заместитель своим ясным и приятным голосом произнес: «Александр Наумович Гарбер» — и протянул ему белую санаторную книжку, часы уже показывали двенадцать. Придется ему, стало быть, идти к врачу завтра.
Возвращаться в палату Гарберу не хотелось. День был жаркий, солнечный, и он озорно, как мальчишка, сбежал по широкой длинной лестнице, ведшей к фонтану и к цветочным клумбам, присел на скамью возле клумбы, куда солнце еще не добралось, вдыхая полной грудью душистый свежий воздух, и просто так, без всякой цели, разглядывал фланирующую публику.
— Можно присесть?
Гарбер обернулся и увидел перед собой Романа Васильевича. Голова его была обернута полотенцем, как чалмой.
— Где вы так долго были? — спросил Александр.
— Сегодня на ванны огромная очередь. — Зайцев снял с головы полотенце, подложил под себя, вытянул ноги, чуть не задев ими цветы на клумбе, и многозначительно спросил: — Видели нашу Зинаиду?
— Видел.
— Ну?
— Да, и вправду есть отчего потерять голову.
— А что я вам говорил?
Александр смотрел на него широко раскрытыми глазами — ни тени улыбки на лице. Его сосед, очевидно, настроен продолжать розыгрыш, так он доставит ему удовольствие.
— Она много расспрашивала о вас. Скажите правду, уж не вы ли тот Борис Борисович?
Зайцев чуть не зашелся от смеха:
— Послушайте, я и не подозревал, что вы такой шутник.
— Не знаю, кто из нас больший шутник, я или вы, Роман Васильевич.
— Я вас не понимаю.
— С каких это пор вы вдруг перестали понимать?
— Честно говорю вам.
— Вы сыграли со мной шутку, но я не в обиде.
— Какую шутку?
— Подсунули мне Лию вместо Рахили и еще спрашиваете.
— Какую Лию?
— Вы никогда не читали Библию? Не слышали истории о том, как обманули Якова, подсунули ему Лию вместо Рахили?
Роман вдруг ткнул Александра локтем:
— Вот она.
— Кто?
— Ну, она… Тише. — Зайцев показал ему рукой на молодую женщину в белом халате, спускавшуюся по лестнице. — Вы не узнаете ее? Это ведь наш врач, Зинаида Игнатьевна, у которой вы сегодня были.
Александр перевел взгляд с незнакомой женщины на Романа:
— Я у нее не был.
— А у кого вы были?
— Не знаю.
— Я уже догадываюсь у кого. Вы сказали врачу, из какой вы палаты?
— Она меня не спрашивала.
— Ну, ясно. Вы были у врача по правому крылу нашего этажа, а кабинет Зинаиды Игнатьевны в левом крыле. Горе с нашей медицинской сестрой. В голове у нее одни только парни. Уже не первый раз она путает. Постой… Что у нас сегодня? Вторник, кажется. Ну, а во вторник наш доктор Зинаида принимает до часу, вы, пожалуй, еще можете успеть.
— Завтра тоже успею.
— Но потеряете из-за этого ванну.
— Я ведь сказал, что приехал сюда не лечиться.
— Зачем же? Крутить любовь?
Они взглянули друг на друга и весело рассмеялись.
29
В новом приглашении, которое на другое утро Александр Гарбер нашел у себя на кровати, был указан и другой час, и другой кабинет. Но приглашенных сегодня к доктору собралось столько, что Гарберу пришлось ждать гораздо дольше, чем вчера. Он был пятым и мог снова заняться игрой в составление слов. Но в голову ему лезла история, происшедшая с Борисом Борисовичем и доктором Зинаидой Игнатьевной. Странный молодой человек его сосед по комнате. Зачем, скажите, он опять вспомнил эту историю? Не иначе, вероятно, не вполне уверен, что с ним, Александром, не произойдет то же самое, и хочет его заблаговременно предостеречь. Гарбер не понимает, почему это так волнует Романа. Уж не хочет ли тот дать ему понять, что не все еще рассказал? Но Роман мог, кажется, и вчера заметить, что ему незачем предостерегать его. Доктор не показалась ему женщиной, из-за которой он может потерять свободу. Она далеко не из тех красавиц, в кого влюбляются с первого взгляда. А быть может, она не произвела на него особого впечатления по той причине, что по тому, как обрисовал ее Зайцев, он ожидал увидеть перед собой совсем другую. Сказать по правде, он, по сути, почти и не видел ее. Роман Васильевич указал на нее, когда она стояла высоко на лестнице. Но если бы она и поражала красотой, которую он не встречал еще в жизни, то и тогда не потерял бы головы, как этот Борис Борисович, тем паче что вообще не собирается в кого-то влюбляться и уверен, что тут все зависит от него. Только он сам над собою господин.
