Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
Замолчала. Когда она успела схватить полотенце и так его скомкать? Теперь оставалось одно — уйти.
— Мы пойдем.
Бабушка взяла у нее из рук полотенце и тоном, не терпящим возражений, произнесла:
— Попьете чаю и пойдете. Не к чему горячку пороть.
Бабушка пошла в комнату, Нина — за ней. Странно: Виктор исчез. Неужели ушел? Бежать за ним! Догнать!
Но бабушка, глянув на открытую дверь в Колину спальню, сразу все поняла: Виктор стоял у кроватки маленького Кольки. Зорин оглянулся и виновато проговорил:
— Он сильно кричал. Не могу терпеть, когда они так… Я ему соску сунул, он и замолчал. Такой клоп, а понимает. — Проследив за бабушкиным взглядом, пояснил: — Вы не смотрите, что руки у меня черные, это от мазута. Я их мыл, — кивнув на Кольку, добавил: — Вы его маком, чтобы спал, не поите. Вредно.
Давать бабушке советы! Нина испуганно глянула на бабушку. Маленький Колька бабушкин кумир, и гигиена тут на равных правах с богом. Удивилась, услышав оттаявший бабушкин голос:
— Маком я не пою. А откуда вы знаете, что этого нельзя делать?
— У хозяев есть вот такой же. Так докторша их ругала за это дело.
Нина еле сдержалась, чтобы не фыркнуть. Если бы даже Виктор старался расположить к себе бабушку, то и тогда он не смог ничего лучше придумать.
— Ступайте в ту комнату. Я переверну Колюшку и тогда напою вас чаем.
Нина осторожно прикрыла за собой дверь.
— Ну и мозоли у тебя! — сказала она, беря его руку в свои.
— До свадьбы заживут. До нашей с тобой свадьбы.
«Я ужасно счастливая, и у меня, наверное, ужасно глупое лицо».
— Ты что улыбаешься?
— А ты?
Вошла бабушка.
— Вы любите пельмени?
Виктор пожал плечами.
— Я позабыл, когда их ел. Наверное, когда еще бабушка была.
Нина чересчур (она только потом это сообразила) радостным голосом сообщила:
— Витю тоже бабушка воспитывала. Только она умерла.
Лицо бабушки смягчилось.
— Пойди свари пельмени, — сказала она Нине, — возьмешь в кладовке на дощечке.
Нина помчалась в кухню, чуть стул не сшибла. Когда она вернулась, бабушка рассказывала Виктору о Дальнем Востоке, а он дотошно ее выспрашивал и называл бабушку — бабушкой. Вот этого-то она терпеть не могла. Все, даже Варя, называли ее только Екатериной Петровной. А тут — ничего. Терпит.
На улице Виктор признался:
— Понимаешь: я сначала перепугался. Ну, думаю, влип! Когда вы ушли, решил — удеру. Подожду тебя на улице… А тут мальчонка заорал…
— И хорошо, что заорал, — засмеялась Нина. — Бабушка только кажется такой — ну, злой, а она добрая. Маленькая я этого не понимала.
— Про Дальний Восток она здорово рассказывала. Дед твой, оказывается, портартуровец.
— Да.
— Это его портрет — в эполетах, с бородой?
— Да.
— Погоди! Выходит, ты «благородного» происхождения?
Что-то в ней сжалось. Охватило ощущение вины.
— Я не выбирала себе родителей, — сказала и тут же устыдилась: это походило на предательство по отношению к маме, бабушке… — Ты не думай, я от них не отказываюсь. Декабристы тоже были дворяне, Толстой даже граф… Если, если… тебе неудобно со мной… — противно задрожал голос, и Нина замолчала.
Виктор, наверное, все понял, он обнял и поцеловал ее в глаза.
— Дурочка ты.
…Вечером, расчесывая на ночь перед зеркалом косы, Нина старалась представить лицо Виктора: его чуть вздернутый нос, золотую копну на голове, выпуклый подбородок. Закрыла глаза и повторила про себя его слова: «Когда хочу тебя представить, всегда закрываю глаза и вижу как живую».
— Нина, я тебе говорю, а ты не слушаешь, — с досадой сказала Натка. — Ты влюблена! Сознайся, влюблена?
Нина молча кивнула.
— Это в того, про которого ты писала? Да? В золотоволосого? — допытывалась Натка.
Сестры легли и погасили свет. Самое подходящее время для душевных излияний.
— Ты где была?
— Представь: у бабушки.
— А я думала, ты на свидание ходила.
— Я и ходила на свидание. Мы вместе с ним были у бабушки.
— Ужас! Она вас не вытурила?
— Нет. Знаешь, Виктор необыкновенный.
— Ну, теперь рассказывай все подробно, — потребовала Натка. — Он тебе объяснялся в любви?
— Я сейчас не могу рассказывать. Ты не сердись. Потом когда-нибудь. Ладно?
— Ты стала очень скрытная.
— Знаешь, я, наверное, так привыкла… в деревне…
Зато у Натки миллион новостей.
— Во-первых, Африкан полностью — ты заметила? — меня игнорирует. Но я на него чихала. Моя настоящая жизнь проходит в школе. В группе у нас много несознательного элемента. Недобитые нэпманчики. Организовали оппозицию, стали выпускать подпольный журнал. Назвали его «Черный кот», собезьянничали с вузовских «черных котов». Девиз у них — «мы вне программы». Представляешь: к ним переметнулись и две комсомолки — ну, явное сползание с классовых рельсов. Мы провели комсомольское собрание, повесили лозунг «Не позволим срастаться с мелкобуржуазной стихией». А одна девчонка после этого собрания подходит и говорит: «Камышина, можно тебя на одну минуточку?» Мы отошли с ней в угол, а она так зло говорит мне: «А сама-то ты какого социального происхождения? Если, — говорит, — хочешь, мы напомним». Представляешь? Ну что ты молчишь? Разве я виновата? Ведь я отца и не помню. Что же ты? Может, эта девчонка права и я недостойна быть в комсомоле? Как ты считаешь?
— Считаю, что ты говоришь глупости. Петренко сказал, что дело не в том, в какой хате ты родился, то есть какого ты происхождения, а главное то, какую ты пользу народу принесешь.
Сестры замолчали. Неизвестно, какие мысли одолевали Натку, но, видно, беспокойные — она ворочалась, вздыхала.
— Ты спишь? — спросила Натка. — Я приняла решение. Сказать?
— Скажи, — улыбнулась Нина.
Бабушка всегда говорила, что у Натки «семь пятниц на одной неделе».
— Я твердо решила — кончу семилетку и пойду работать на производство, буду врастать в рабочий класс. Я сама, собственными руками заработаю себе социальное положение.
— Только ради этого?
— Не только. Я говорю: буду собственными руками строить социализм.
Интересно! Натку тревожат те же мысли, что прежде так волновали и ее, Нину. Только Натка молодец. Решительнее. Не впадает в отчаяние из-за дураков. А самое главное, добилась своего — комсомолка!
…Совещание разочаровало Нину. Но чего, собственно, она ожидала? Что в докладе заведующий окрнаробразом не только будет ругать ликвидаторов неграмотности за плохую посещаемость, а назовет и тех, у кого хорошая посещаемость? «У товарища Камышиной стопроцентная посещаемость». Неужели она честолюбива? Просто любит справедливость. Глупости, ей еще нечем хвалиться. Она не организовала ячейки ОДН — Общества «Долой неграмотность!» — и СВБ — «Союза воинствующих безбожников». Могла бы, кажется, как другие, додуматься поставить платный спектакль, а средства сдать в фонд ячейки ОДН…
О совещании она забыла, еще не успев сбежать с лестницы. Самое важное сейчас свидание с Виктором.
Уговорила Натку уйти к Юле. «Знаешь, у нас единственный вечер, когда мы сможем побыть вдвоем».
— Заметано, — сказала Натка, — сегодня репетиция «Синей блузы», я — ведущая. После репетиции пойду к Юльке ночевать. Тебе повезло — у нашей бухгалтерии годовой отчет. Мамахен и отчимахен явятся не раньше двенадцати. Я выпытала.
Натка и Юля, рискуя опоздать на репетицию, все же дождались прихода, как выразилась Юля, «Ниночкиного хорошего знакомого».
Уходя, Натка шепнула Нине: «Я думала, что какой-нибудь шкет, а он, оказывается, симпатяга. На ять парнишечка!»
Нина подумала: «Надо поговорить с ней, чтобы не корежила русский язык».
Виктор был чем-то озабочен.
Как только они остались вдвоем, сообщил: уезжает на два месяца. Посылает его окружком ВКП(б). Задание ответственное. Плохо с хлебом. Кулачье устраивает хлебные забастовки. Хлеб нужен не только городам, но и стройкам. Придется организовать красные обозы. Надо торопиться. Ведь в марте дороги ханут (в Лаврушине мужики тоже говорят «дорога ханет»). Уезжает он завтра утром на рассвете.
— По крайней мере, не обидно — ты ведь тоже завтра уезжаешь, — сказал Виктор и, поглядев на часы, добавил: — К девяти меня вызывают в окружком. Выйду в половине девятого — туда нельзя опаздывать. За полчаса добегу.
Значит, им вместе быть всего два с половиной часа. Немного. Почему у них всегда так мало времени? Надо торопиться. Он сегодня, пусть хоть и ненадолго, ее гость. Прежде всего надо гостя накормить. Ужинать накрыла в столовой. Виктор зачем-то пощупал бархатную скатерть, осторожно потрогал фарфоровую статуэтку — японку с веером и с каким-то мальчишеским восторгом сказал:
— Вот это мадамочка! — Походил по столовой, качнул причудливый абажур — китайский фонарь и неожиданно заявил: — Пошли-ка к тебе в комнату, а то у меня от этого мещанского уюта в голове вихри враждебные.
![Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/134500/134500.jpg)
