Александр Филиппов - Когда сверкает молния
— Не может быть такого! — уверенно возразил Николай.
— Я тоже смекаю, что такого не может, твоя же задумка. Об этом все в цеху знают, как ночей не спал, как вкалывал, — добавил Раис и вновь покосился на Николая. — Все же чую подвох, Коль. Я собственными ушами слышал, как кто-то из московской комиссии заявлял, что знать ничего не знает о тебе... Так что держи нос по ветру, — предупредил Раис. — Если что, ты это дело не оставляй на произвол, шуми! Думают, что если простой работяга, так он не гож в изобретатели? Хрен с маслом, еще как гож! Шуми, Коля, а мы поддержим, — возмущался Раис.
Нервы опять не выдержали, разволновался, попросил у ребят сигарету.
— Ты же бросил курить?
— Бросишь тут! Второй месяц не курю... Ну черт с ним, одну можно.
Он взял из протянутой пачки «Памира» одну сигарету, вышел из цеха к курилке — специально оборудованному месту с жестяной бочкой, наполненной песком, со скамеечками под легким навесом. Затянулся табачным дымом. Двухмесячный перерыв тут же дал знать: дурман никотина разошелся по крови, густо замутил голову.
Было раннее утро, узнать все конкретнее — не у кого. Смутное беспокойство опять зарождалось в душе. Сначала словам товарища по работе не придал особого значения, подумал, какая-то неувязка, Раис путает беспричинно. Теперь здесь, в курилке, тревога все больше и туже охватывала его. Так было всегда: при любой крохотной неудаче ему казалось, что окружающие узнали, какую тайну хранит он в себе. «Отец! — сразу же подумалось ему. — Неужели дошло? И в такой день!» Позорная смерть незнакомого человека, приходившегося отцом, черной молнией перечеркнула детство, ударила в какую-то нервную клетку и так осталась в ней гнить-догнивать по сей день. Не в первый раз он впадал в такое смутное, невесомое состояние, когда вся жизнь, что шумела, гремела, вертелась и двигалась рядом, не доходила до него, шла мимо, обходила стороной, не задевая. Будто она существовала сама по себе, и в ней его не было.
А сторонняя, как ему казалось, жизнь часто сулила обернуться добром, манила к себе. Когда монтировалось оборудование в цехе, за границу должна была выехать группа инженеров и с ними — оператор. Руководство наметило Николая. Отказываясь от заграничной командировки, он нашел массу причин, ссылался то на болезнь жены, то на свою занятость и учебу в институте. Боялся, что при проверке в соответствующих органах могут дознаться об отце.
Убедил все-таки, отказался, и вместо него поехал за рубеж Виктор Рабзин.
Больше всех сокрушалась и переживала тогда Света.
Вспомнился и другой случай. В прошлом году ему выделил профсоюз бесплатную путевку в Кисловодск. Сколько было дома возни вокруг этого заурядного события! Света решила отправить дочек к дальней родне в деревню и ехать с Николаем; на месте можно было приобрести курсовку, ночевать где-либо на частной квартире, а дни проводить вместе. У дочек появились свои заботы: они составили длиннющий список на покупки: надо купить то, надо это...
И вдруг за несколько дней до отъезда вызвали Николая в профком, доверительно-ласково стали уговаривать передать путевку аппаратчику из седьмого цеха. Тот только что вышел из больницы, ему позарез нужна была путевка именно в Кисловодск. А других нет в наличии.
В просьбе ничего предосудительного не было. Тем не менее Николай опять заподозрил неладное, подумалось, что дошло до цеха, до руководства комбината, где его к тому времени хорошо знали как толкового рационализатора.
Путевку он отдал. Ее тут же переоформили на аппаратчика из седьмого цеха. Он сильно расстроился, ему показалось, что обиду нанесли умышленно. Отходил душою постепенно, выясняя час за часом, что никто не знает и ничто не прослышано о его прошлом. Просто назрела житейская необходимость и аппаратчику после инфаркта путевка требовалась больше, чем кому-либо.
Так и сейчас, сидя в курилке, он перебрал все детали вчерашнего разговора с Виктором: и когда сумерничали в ресторане, и потом, когда шли домой пустынной улицей. Анализируя каждое слово Рабзина, он не мог уловить в них второго смысла, некоего неопределенного подтекста. Ему было понятно и ясно, почему пустили установку без его участия. И Виктор, само собою, здесь ни при чем. Но не может быть того, вдруг прояснилась мысль! Виктор собственноручно руководил вчера пуском установки и не мог, безусловно, не знать об отсутствии его фамилии хотя бы на титуле документации, так как авторского свидетельства могло пока на комбинат не поступить. Может, не заметил? Быть того не могло! Но почему умолчал? Не хотел обидеть преждевременно? Или не все еще прояснено, просто неувязка какая-то? Всегда считались близкими друзьями и вдруг такая игра в прятки...
Сидеть в курилке не было никакого смысла, не терпелось все выяснить и уточнить, освободиться наконец от тягостного чувства неизвестности. Давно прошла пересмена. «Бывай!» — коротко попрощался, проходя мимо, Раис Даминов. А начальника цеха на месте все не было. Где же он? — тревожился Николай. Ясман обычно на службу приезжал на собственной машине и всегда вовремя. В последние месяцы, когда велась реконструкция, вообще приходил намного раньше. Работы на новой линии и на модернизации установки его волновали не меньше, чем Николая. Тем более и сам он стал одним из соавторов.
Локтев поднялся на второй этаж управленческого здания их цеха. На вопрос, где начальник, толком никто ответить не мог. Одни говорили, что дома, отдыхает после пуска установки, другие предполагали, что на заседании парткома.
— Но парткома пока нет! — недоумевал Николай. — Иначе бы меня обязательно вызвали...
Так и не выяснив ничего, он позвонил на квартиру Ясману. Ответил женский голос. Трубку, по-видимому, взяла жена, так как, по сведениям Николая, у Ясмана никого нет, и живут они вдвоем.
— Израель Львович, — ответили в трубку, — с утра в горкоме.
— Извините за нескромность, — переспросил Николай. — Это говорит его оператор из цеха, Локтев...
— А я вас сразу узнала, Николай Иванович, — зазвучал мягкий голос в телефонной трубке.
— Вы случайно не в курсе, что за вопрос в горкоме?
Жена Ясмана с охотной многословностью объяснила Николаю, что Израель Львович был вызван в горком еще с вечера. По всей вероятности, как догадывалась она, там должны обсуждать все плюсы и минусы вчерашнего пуска модернизированной установки.
Николаю ничего не оставалось, как сходить в управление комбината и выяснить заодно — в котором часу должно состояться заседание парткома с его вопросом о приеме в партию.
Через всю территорию от цеха до центральной проходной комбината, где находился управленческий трехэтажный корпус, идти было далековато. Как в городе на улицах, здесь постоянно курсировали служебные автобусы. Николай поспешно прыгнул в проходящую машину, быстро доехал к зданию с полуовальной аркой.
Прежде всего следовало зайти в бюро рационализации и изобретений, к начальнику. Хотя вряд ли чего вразумительного можно узнать от него, не веря в полезность визита, думал Николай. Но он ошибся в возможностях начальника бюро Давыдовича.
Обтекаемый, обходительный, в смысле обходить сути поставленных перед ним вопросов, Давыдович не нравился Локтеву. И заигрывающая мягкость, и эта неизменная афишная улыбочка — все вызывало неприязненное сопротивление в душе Николая. Но сейчас, в данный момент, он мог хотя бы мельком прояснить, что к чему, развеять преждевременные сомнения и успокоить.
Николай приоткрыл скрипнувшую дверь в небольшой кабинет, тесно заставленный могучими шкафами типа домашних шифоньеров.
Давыдович — черноволосый с проседью, в золотых очках на переносице, с синевой чисто выскобленных щек — одарил Локтева обнаженно-обезоруживающей улыбкой. Проглатывая рокочущую букву русского языка, доверительно пригласил:
— Проходите, товарищ Локтев.
Николай решительно сел на пододвинутый стул.
Здесь, в кабинете начальника бюро с запыленными стеклами окон, Николай бывал много раз. Отсюда начиналась его биография рационализатора, и все хождения по инстанциям начинались отсюда же. Он помнит, как боязливо входил сюда впервые, с какой безропотностью новичка выслушивал нужные, а чаще ненужные замечания. Был под этим сводом пропыленного потолка нерешительно тих и послушен, готовый по первому требованию вносить изменения в собственные идеи. Лишь бы внедрить их в производство!
И вдруг неожиданно для себя Николай обнаружил, как преображается какая-то струнка души и дух сопротивления охватывает все внутри, пытаясь раскованно прорваться наружу. Даже в том, как он кончиком ботинка придвинул стул ближе к полированному столу, явственно ощутил эту рвущуюся к жизни зародившуюся силу.
— Чем могу быть полезен? — спросил Давыдович.
— У меня дело, — начал было Николай, но тот перебил его.
— Без дела, запросто так сюда не приходят...
