Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2001 #2
Когда подобная аберрация, закодированная в слове “возрождение”, преодолевается, становится ясно, что “холодная война” была лишь одним из звеньев стратегии ликвидации многовекового геополитического соперника. В качестве такого звена она была сплетена в одну цепь и с агрессиями Гитлера и Наполеона, и с “условиями конвенции” Вудро Вильсона, и с тем массированным выступлением Европы против России, которым была Крымская война. Так, историк В. В. Виноградов пишет: “…Великая идея” друзей Турции состояла в том
чтобы загнать русских в глубь лесов и степей. Здесь речь шла… о попрании национальных и международных интересов России и возвращении ее ко временам Алексея Михайловича”.А “план Антанты” (затем, в основном его контуре, хотя и сильно ужесточенный, он был повторен “планом Розенберга”), по сути, членил Россию по тем же самым линиям, по которым намечено было членить ее еще во времена Крымской войны: “Англия требовала отторжения от России Кавказа и других земель, а также запрещения России иметь флот не только на Черном, но и на Балтийском море. Австрия претендовала на Молдавию, Валахию и южную часть Бессарабии” (Всемирная история, т. VI, стр. 484, 485).
То, что сегодня план с лихвой перекрыт (например, Россией утрачены Крым и Приднестровье, на которые даже в бурные послереволюционные годы претендовали лишь самые крайние из украинских и румынских националистов), а главными субъектами его реализации являются вовсе не Англия, Франция и Австрия, а США, выступающие в роли лидера всего западного мира, ничего не меняет в существе дела. А существо это составляет многовековая — почти тысячелетняя — война Запада как интегрального целого, как ощущающей себя единой, несмотря на бесчисленные междоусобные войны, цивилизации (самым активным агентом этого целого порою могло выступать, как известно из истории, и Польско-Литовское княжество) против Руси-России, тоже понимаемой как интегральное целое. Но не как цивилизация, а именно как анти-цивилизация (или контрцивилизация) и даже как олицетворение некой черной “варварской” силы, грозящей уничтожением основ всякой цивилизации вообще*.
В этом отношении Россия в глазах Запада всегда стояла ниже мусульман-ского мира, что в значительной мере и объясняет нынешний, столь многих ставящий в тупик союз Запада с мусульманами в борьбе против Сербии и России. Разумеется, история не движется строго по прямой, а потому бывали и отклонения от этой основной линии, случались временные военные союзы западных держав с Россией против угрожавшего самому Западу врага. Но едва исчезала такая опасность, как враждебность к России и настойчивое стремление сокрушить ее мощь (что невозможно без ее территориального расчленения) тут же возвращались вновь.
Так было после победы над Наполеоном, когда, еще в бытность последнего на о. Эльба, Меттерних вступил в переписку с Людовиком XVIII по поводу создания общеевропейского союза, направленного против слишком уж возвеличившейся России. Наполеон, с триумфом вошедший в Париж на свои последние сто дней, нашел эти бумаги на письменном столе бежавшего короля и переправил
их Александру I. Когда русский император показал Меттерниху его собственное письмо, тот на мгновение лишился дара речи, но лишь получил великодушный ответ: “У нас с вами общий враг — Наполеон”.То же самое произошло и по окончании Второй мировой войны. Когда начал формироваться набросок той коалиции, которая 24 марта 1999 года атаковала Югославию (и вообще НАТО конца II — начала III тысячелетия нашей эры), насущной задачей становилось включение в нее Восточной Европы, особенно Польши.И как тут не вспомнить
(так именовалась советская инициатива, предполагавшая договор СССР, ряда стран Восточной Европы и Бельгии на случай агрессии со стороны Германии) “смертельный удар”.А в январе 1939 года, будучи лично принят Гитлером и Риббентропом, тот же Бек (уже после Мюнхена!), “не скрывал, — как пишет Риббентроп, — что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю”.
Когда видишь такое зловещее сходство даже в деталях, то нелепость отождествления реализации подобных планов с возрождением России предстает особенно кричащей. Не говоря уже о том, что просто детской наивностью, выражаясь деликатно, выглядят все еще имеющие хождение рассуждения о том, будто “холодная война” обязана своим зарождением исключительно чрезмерной “агрессивности” СССР*.
И если в 1945 году замысел так и остался нереализованным, то отнюдь не в силу доброй воли западных союзников, но лишь по причине исключительной тогдашней военной мощи СССР, а также — не в последнюю очередь — глубокой ненависти к немцам в военной форме, которой тогда еще пылала вся Европа.
План не реализовался, но замысел остался — как затаенная мечта, весьма показательное воплощение получившая в увенчанном семью “Оскарами” американском фильме “Паттон”**. Это своего рода страстное объяснение в ненависти к навязанному судьбой союзнику, то есть к русским. Какими дебильными монстрами являются в фильме наши солдаты, какими мерзкими жабами — советские девушки в гимнастерках! И при виде их из уст генерала (этого несколько фальсифицированного героя эпохи высадки союзников в
Нормандии, ибо авторы фильма умолчали, конечно, что от полного разгрома в Арденнах англо-американцев спасло лишь экстренное, притом слезно выпрошенное у Сталина русское наступление на востоке) вырывается поистине вопль души: надо было “нам” соединиться с немцами и вышвырнуть эти “русские задницы” (в тексте именно так!) вон из Европы.Разумеется, дело не ограничилось только фильмами. Сегодня ряд специалистов, и среди них — американский историк Артур Л. Смит, считает, что восстановление послевоенной Западной Германии, возможно, частично финансировалось за счет своевременно перекочевавших к нашим союзникам нацистских активов. Под благовидным прикрытием “плана Маршалла” они в начале 50-х годов вернулись на родину, и, как пишет Артут Смит, вновь замаячили на европейской сцене; немецкими миллионерами “во многих случаях были те же люди, что и прежде”. Такое сотрудничество, далекое от каких-либо моральных озабоченностей, стало органической частью “холодной войны”, а проработку ее стратегии и технологий США вели на протяжении всех послевоенных лет, о чем Буш заявил еще во время своего визита в Западную Германию в 1989 году, выступая в Майнце: “40 лет “холодной войны” были пробным камнем нашей решимости и силы наших общих ценностей. Теперь первая (!) задача НАТО практически выполнена. Но если мы хотим осуществить наши представления о Европе, вызов следующих 40 (!) лет потребует от нас не меньшего. Мы сообща последуем этому призыву. Мир ждал достаточно долго” (ТАСС. А.Д., 2 июня 1989 года). Эстафету сразу принял Г. Коль,
тут же, в Майнце, заявивший: “НАТО — это нечто большее, чем военный союз, прежде всего, он является политическим союзом, верным принципам демократии, свободы личности и господства права…” (там же).Как видим, уже за два года до распада СССР и еще до объединения Германии, до “бархатных” революций в Восточной Европе и до окончательной капитуляции Горбачева на Мальте обрисовался контур той новой концепции НАТО, которая была предъявлена миру 10 лет спустя, на юбилейной сессии Североатлантического Союза, совпавшей с агрессией блока на Балканах. Полная сдача позиций советской стороной была к тому времени достаточна очевидной, а потому уже и речи не было о пресловутой конвергенции, популярной несколько лет назад. О ней для Запада имело смысл говорить в годы силы СССР; с его отступлением началось жесткое утверждение безусловного превосходства ценностей и интересов только одной стороны и их неуклонное продвижение “на Восток”. И потому инструментом достижения подлинных (а не мнимых вроде “крушения коммунизма”) стратегических целей Запада непременно должно было стать масштабное (и резко одностороннее) изменение границ в послевоенной Европе.
* * *
с. 733).Подобное обозначение генезиса концепции нового мирового порядка обязывает несколько иначе, чем принято сейчас, взглянуть на белое движение в России и его союз с Антантой. На этом стоит остановиться несколько подробнее, так как специфическая пропаганда последнего десятилетия по каналам отечественных СМИ сумела внушить массе людей, что всю ответственность за разрушение России в 1917 году несут большевики. И что их противники — не только монархисты, но и февралисты — выступали, мол, как твердые сторонники “единой и неделимой”.
Однако нет ничего более далекого от истины, нежели такое упрощенное представление. Вот что писал, например, более чем недоступный подозрению в каком-либо сочувствии большевикам, но патриотичный свидетель событий — Великий князь Александр Михайлович Романов: “…Главы союзных государств повели политику, которая заставила русских солдат и офицеров испытать величайшее разочарование в наших бывших союзниках и даже признать, что Красная Армия защищает целостность России от поползновений иностранцев. Положение вождей белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что
