Алексей Кожевников - Том 3. Воздушный десант
Скоком, будто наш дворовый пес Полкан, сорвавшийся с цепи, прибежал я в парк, в избушку. Но избушка оказалась занятой — на скамейке, среди дубовых и кленовых опалых листьев, сидела маленькая девочка. Увидев меня, она вскочила, — знать, сильно испугалась, — и прянула в угол. Я тоже испугался и отпрянул немножко назад.
Долго стояли мы, как завороженные, как немые, удивленно и опасливо обшаривая друг друга глазами. Девочка была с меня, в белой вышитой кофточке, в пестром сарафанчике, в сандалиях на босу ногу. Темноватые волосы перевязаны голубой ленточкой.
Я тогда верил, что и Баба-яга, и Змей-Горыныч, и Красная Шапочка — все, что рассказывается в сказках, есть и в самом деле. Может быть, эта девочка — Красная Шапочка, которая сняла свою шапочку? Не все же время она ее носит! А может, сама Баба-яга прикинулась девочкой? Она — волшебница и может обернуться кем угодно. Ишь какая пестренькая, яркая, как синица, даже ярче.
Я, грязнолапый, в замызганных штанишках и рубашонке, без пояса, нечесаный, показался ей, наверно, нищим. Такого она, пожалуй, не будет хватать: сам голоден, одни кости, в нем нечего есть.
Вдруг девочка заговорила:
— Ты, мальчик, ко мне?
— Нет, — отрезал я сердито, как рубанул топором.
— А к кому?
Я растерялся, — как ответить? А потом решил: если она Баба-яга, я убегу, а если просто девочка, прогоню ее, — и снова рубанул:
— Жить. Это моя избушка.
— Твоя?.. — Видно было, что девочка удивилась. — А мне сказали — ничья.
— Я нашел ее.
— Я тоже нашла. Я тут давно живу.
И верно, избушка была выметена, вымыта, над окнами красиво спускались золотистые кленовые листья, на подоконниках стояли стаканчики с цветами.
— Все равно моя. Ты уходи!
— Я раньше твоего нашла. И мама разрешила мне жить тут.
— А мне — бабушка. Я вот приведу ее, она задаст тебе.
— А я трех бабушков приведу. Они побьют твою. У меня и дедушков три и папков два.
— Про папок ты врешь, двух папок не бывает.
— Бывает. У меня в одной деревне папа Егор, а в другой — папа Коля.
— Не бывает, врешь, — твердил я упрямо.
Она так же упрямо твердила обратное:
— Бывает, бывает. Сперва был один папка Егор. Потом он развелся с мамой и стал разведенный. А папка Коля свелся с мамой и стал сведенный. И оба мне гостинцы дают. — Было видно, что она довольна, гордится этим. — У меня и бабушков три, и дедушков три, и папков два, и мамков… — Чуть-чуть не сказала: «тоже две», пересчитала всех по пальцам, заняла почти целиком обе руки и протянула ко мне: — Вот сколько! А у тебя одна бабушка. У-у-у, как мало!
Я постарался припомнить всю свою родню:
— Мамка есть, папка есть. Дедушка тоже был, он теперь убитый. Тетка есть.
— У меня тетков и дядьков не сосчитаешь, — перебила девочка. — У меня всех больше.
Нет, я не хотел оставаться сраженным и начал перечислять все и всех, что можно было назвать своим:
— Корова есть Звездочка, овечки есть, изба есть…
— Это не человеки. Это не считай! — И девочка даже притопнула ногой. — Человеков у меня больше.
Я решительно был хуже ее. Ну хоть бы в чем-нибудь, хоть чуток быть получше! И тут я вспомнил, что моя мать беременна, можно двинуть в бой, в защиту себе, еще одного человека, и сказал:
— Мне мамка скоро родит брата.
Это немножко сбило с девочки гордость и спесь: брата у нее не было. Но через секунду она снова торжествовала:
— Я попрошу маму, и она купит не одного, а двух братцев.
— Не купит, — уверенно отрезал я. — Купил не хватит.
— Купит. Хватит. — Девочка горячилась и набивала число братцев: — Трех купит. Сколь захочу, столь и купит.
— Ребят не покупают, а родют. Ты, дура, не знаешь.
— Нет, знаю, меня купили. Я в магазине лежала, в коробочке, спячая. А принесли домой, разбудили — стала глядячая, говорячая и ходячая. Вот такая. — И она повернулась кругом: гляди.
— И совсем не так. Тебя мамка родила в больнице. Всех людей родют.
— Не выдумывай. Меня купили. Родют только в сказках.
Поссорились чуть-чуть не навсегда. В тот раз я не стал больше разговаривать и пошел по парку собирать грибы. Собирая, обдумывал, как выжить девчонку из избушки. Поколотить? Нет. У нее столько бабушек, дедушек, папок. Напугать? Это можно. Только вот как? За чем-нибудь отпроситься у бабушки ночью и прибежать сюда с Полканом. Эта придумка понравилась, на ней и остановился.
Если бы кто сказал, что вскоре эта девочка станет моей первой и пока что единственной любовью, я подрался бы с ним, почел бы это непростимой, вечной обидой. Я свирепо завидовал ей и ненавидел ее. А случилось, что она заставила впервые затрепетать любовью мое сердчишко. Она же и ранила его первой изменой.
Домой я пришел сильно расстроенный, озадаченный и сразу же начал выпытывать у бабушки:
— Бывают у человека два отца? Тут одна девочка хвалится, что у нее два папки, разведенный и сведенный.
— Родной отец у каждого только один, и мать родная всегда одна. Неродных, сведенных и разведенных, может быть больше.
— А что лучше — один или два?
— Когда они хорошие, один ли, два ли, тогда одинаково хорошо. А когда плохие, хоть сколько будь, все равно плохо. Все-таки самое лучшее, когда один отец, — в доме меньше скандалов.
— А сколько бывает у человека бабушков и дедушков?
— Родных по двое, бабушка с дедушкой по матери, также и по отцу. У тебя с отцовской стороны умерли. И для тебя это не позор: у всех умирают. Не родных может быть больше. Девочка напрасно задается своими сродниками: не она их завела, они появились без нее.
— А как заводятся ребята? Девочка говорит, что ее купили в лавочке.
Бабушка посмеялась:
— Она шутит над тобой. Всех ребят рожают мамы.
На следующий день я снова помчался в избушку, у меня было чем воевать. Девочка уже хозяйничала там, по-другому развешивала над окошками кленовые ветки.
— Один папка лучше, — крикнул я запальчиво, — меньше в доме скандалов!
— Нет, два лучше: гостинцев, конфетков больше, — отразила мой наскок девочка.
Тут я пустил другой снаряд:
— Не будет у тебя братца. Ребят не покупают, а родют.
— Зато у меня трое бабушков, трое…
Но я перешиб ее:
— А братца не будет, не будет!.. — и с этим победным криком я ускакал собирать грибы.
Но не уходил далеко от избушки, хотел узнать, что делает тут девочка и когда уйдет домой.
Она выбегала из избушки, собирала сухие листья, что-то бынчала себе под нос. Поглядывала и в мою сторону. Я без разгиба шарил по земле, делая вид, что грибов тут не оберешься. Пусть позавидует.
И она позавидовала, тоже вышла собирать грибы. Но грибы не попадались: и было их мало, и я поблизости обобрал все. Она подошла ко мне и спросила:
— Мальчик, как тебя зовут?
— Витькой.
— А меня Таней, Танюшкой. Ты умеешь играть?
— Умею.
— Давай будем вместе!
— А где? В избушке? — Я ни за что не хотел уступать ее.
— В избушке.
Тогда я согласился. Танюшка объявила, что играть станем в «дочки-матери», она будет матерью, я — дочкой.
— Не буду девчонкой, не буду. Уходи из моей избушки. — И я начал теснить девочку к двери.
— Понарошку ведь, для игры, — уговаривала меня Танюшка. — Маленько поиграем и бросим.
— И понарошку не буду. Я — парень. Уходи, уходи!
— А сынком будешь? — извернулась Танюшка.
Тут я сдался: сынком — не девчонкой, сынком можно.
Сперва Танюшка объявила, что я совсем маленький, еще не умею ходить и лежу все время в зыбке. Я разлегся на всю скамью. Она села рядом, на краешек, похлопывала меня ласково и пела колыбельную.
Тпруни-нуни, у Петруни
Была сивая кобыла.
Заскочила в огород,
Съела грядку огурцов,
Распугала молодцов.
Молодцы, молодцы,
Собирайте огурцы!
Я захрапел, как сонный. Но оказалось, что так неинтересно, надо орать на всю деревню, быть уросливым. Тогда я заорал, а Танюшка больно хлопала меня и ругала: «Полоротый крикун! Яд мой вечный… Спи, бессонное чучело!» Кое-как уторкала, я снова захрапел.
Спустя немного начала трясти меня, будить:
— Витя, вставай, пора в школу.
Предполагалось, что прошло много лет и я учусь в первом классе. Танюшка от своей матери знала несколько букв и старательно вдалбливала их мне.
На другой день Танюшка сказала, что мы выросли, нам можно играть в «папку с мамкой», только сперва надо обвенчаться.
— Как это? — Я слыхал по деревне разговоры, что есть люди венчанные и невенчанные, а самого венчания не видывал. Меня беспокоило одно: не пришлось бы играть девчонку.
— Я все знаю, я видела, как венчают. Ты будешь жених, я — невеста, — успокоила меня Танюшка. — Пойдем за листьями, надо сшить подвенечную одежу. Иголку с ниткой я принесла.
