Анатолий Степанов - Победитель
— И вдвоем мы его не возьмем, Георгий Евгеньевич, - добавил Ганин.
— Я прошу тебя, Валентин.
Кареев встал.
— Перед кем покрасоваться хочешь? Перед собой? Что ж, валяй. Рискуй, коли твоей душе угодно. Только я рисковать не намерен. Я сначала это гнездо обложу со всех сторон, а потом уж тебя к комиссару подпущу. Нас поведет Егор. А тебя, Саня, попрошу сердечно: через час по знаку, приведешь господина поручика. Не хотел я тебя беспокоить-ты свое дело сделал — но что попишешь: у Георгия Евгеньевича Мокашева, видите ли, в одном месте свербит!
— А чего ж не пойти. Я пойду. Я представления люблю.
— Вот мы со стороны и посмотрим спектакль, Кареев хлопнул ладонью по столу — все, мол. — Егор, ты готов?
— Как прикажете, — уныло согласился на все Егор.
* * *
Егор шел впереди, а за ним — по одному — кареевская команда во главе с самим. Нехорошо ночью на болоте. Ненужно громко хлопала вода под сапогами, лезли в глаза корявыми ветками большие болотные кусты, и темнота стояла такая, что очень не хотелось идти. Но шли.
— Выходим, — устало шепнул Карееву Егор. И точно: под ногами была твердь.
— Ни черта не вижу! — тоже шепотом и радостно сообщил Кареев.
—Кустики пройдем и огонь в конце увидим. Если он здесь, конечно.
Они миновали кустики и увидели еле живой желтый огонек.
—Туточки! — возликовал Кареев и приказал идущему следом: Передай — замереть.
—Разводить будем, что ли? — спросил Егор.
—Действуй, — разрешил Кареев.
Кареевские молодцы по очереди и по одному бесшумно уходили вслед за Егором. Осталось двое: Кареев со своим помощником. И тогда Кареев спросил:
—А нам где?
— A вам здесь, — ответил Егор. — Единственный выход закрывать.
— И то дело, — согласился Карeeв. — Иди Мстислава зови. Пусть режет редедю перед полком косожскими.
— Чего? — удивился Егор.
— Чего-чего. Иди поручику сигнал подавать.
* * *
Мокашев и Ганин ждали сигнала. Они сидели, прижавшись спинами к стволу огромной сосны, и мирно беседовали.
—Дорогу-то без Егора найдете? — интересовался Мокашев, а Ганин отвечал:
—Найду. Ходил не раз и ночью тоже. Кроме того, на всякий случай меток наставил — зарубки, вешки светлые. Найду.
— Господин Ганин, а как с вами Карeeв расплачивается?
— Как, как. Золотом, конечно. Ничего другого не беру.
— И много дает?
— Вы что — на тридцать серебренников намекаете? Так Спиридонов не Христос.
— И вы, следовательно, не Иуда.
Ухнула вдали сова. Еще раз. Потом еще.
— Егор, — догадался Ганин и встал. — Пошли.
Ганин шел впереди, а за ним — Мокашев. И хлюпала вода под сапогами, и мешали невидимые ветки, и было темно, и было страшно. Но они шли. Когда их шаги стали бесшумными, Ганин сообщил:
— Пришли.
— Где землянка? — спросил Мокашев.
— Кустики пройдем и увидим.
Они миновали кустики и увидели еле живой желтый огонек. Мокашев вдохнул глубоко и сказал:
— Как повяжу его — позову вас. А не повяжу... так вы сами догадаетесь, что не повязал. Пошел.
Мокашев исчез в темноте.
* * *
Мягко ступая по лестнице, Мокашев спустился в землянку. Вход в основное помещение был закрыт линялой ситцевой занавеской, и свет от коптилки синел и желтел сквозь нее. Мокашев осторожно отодвинул лоскут и заглянул внутрь. Он никого не увидел, только на грубом столе пламя коптилки слегка помоталось из стороны в сторону — от его движения. Мокашев вытянул из кармана пистолет и позвал:
— Яков.
— Ну, — сонно отозвался кто-то из-за кривой печки, за печкой были нары, а на нарах спиной к двери, лежал Спиридонов.
— Не оборачивайся и не стреляй. Если что -я выстрелю раньше.
— Георгий? — глухо предположил Спиридонов.
— Я. И с пистолетом.
— Что делать мне?
— Руки покажи.
Спиридонов показал руки.
— Теперь вставай и иди к столу.
В расстегнутой, без ремня, гимнастерке, босой Спиридонов подошел к столу.
— Садись. И руки на стол, — приказал Мокашев. Устроились напротив. Мокашевский пистолет смотрел черным глазом в грудь Спиридонова.
— Оружием не балуй. Стрельнуть может, — с опаской проговорил Спиридонов. — Положь на стол, хватать не буду.
Мокашев нехотя усмехнулся и положил пистолет на стол. Рядом с правой рукой.
— Поговорим? — предложил он. — Ты же поговорить со мной хотел.
—Обложили, — догадался Спиридонов и поинтересовался подробностями: — Ганин?
Мокашев кивнул и добавил:
— И Егор твой.
—Ясно! О чем говорить-то будем? О погоде, о бабах или о том, где повесить меня сподручнее?
—Скажи мне, Яков, за что ты жизни своей лишаешься?
—Не лишаюсь я жизни. Готов отдать ее за светлое будущее человечества.
—А мое светлое будущее? Где оно? ׳
—Не будет у тебя светлого будущего. Замаран ты.
—А на тебе крови нет?
—Есть.А коли выживу — еще будет. Кровь предателей пролью. Палачей. Мерзавцев. Умрут они, и от этого будут живыми тысячи и тысячи. Слыхал про карающий меч революции? Вот он — в моей руке.
Мокашeв посмотрел на короткопалую мощную пятерню, раскрывшуюся на столе. Затем пятерня сжалась судорожно.
—Кто определять будет: этот — подлец, этот — палач, этот — ангел без крыльев? Ты? И белый цвет из семи основных цветов состоит. Поди определи — белый ли белый цвет. А ты Богом данную жизнь по своей воле отнимать или даровать хочешь.
— Кареев — палач?
— Палач, — вяло согласился Мокашсв.
—Ганин — предатель?
—Предатель.
—Я мерзавец?
—Нет.
—Ты же жизнь мою взять пришел! И мне о Боге, о душе говоришь! Я умру, а Кареев с Ганиным жить будут. Пытать, предавать! Как называются люди, которые цветов не различают? Ну, к примеру, вместо синего им коричневый мерещится, вместо зеленого — красный.
— Дальтоники, — невесело улыбнулся Мокашсв.
— Ты, Георгий, дальтоник нашей жизни. За неправое дело воюешь. Посмотри вокруг, что видишь ты? Ваши лучшие-то люди, вроде тебя, сомневаются, а у нас великое дело повело за собой лучших. Самых честных. Самых добрых. Самых сильных. За правое дело встали люди. Мы победим. Все. Зови Ганина меня вязать.
— Застрелись, Яков. Я тебе дам пистолет.
— Не буду стреляться. Зови Ганина.
— Дело твое, — Мокашев вздохнул безнадежно и, не спуская глаз со Спиридонова, пошел к входу. Отодвинул занавеску, поднялся на две ступеньки, крикнул на волю:
— Ганин, идите сюда!
В землянку осторожно спустился Ганин. Когда он с револьвером в руке весь явился в дверях, Спиридонов выдернул из-под гимнастерки наган и, стремительно падая на пол, навскидку выстрелил. Ганин мягко и медленно оплывал в дверях, а Спиридонов кричал страшным голосом:
— Брось револьвер, Георгий! .
Мокашев с трудом разжал пальцы, и пистолет глухо упал на земляной пол. Спиридонов вставал. Мокашев жалостливо посмотрел на него и сказал тихо:
— Убей меня, Яков. И сам застрелись. Сейчас Кареев явится.
Яков нагнулся, поднял мокашевский пистолет, легко выдернул револьвер из незакостеневшей еще ганинской руки, выпрямился и спросил весело:
— Ты так считаешь?
— Обложен ты. Как медведь в берлоге.
— Ошибочка вышла небольшая. Егор охотников к другой берлоге отвел, в которой не то что медведя- клопов не слышишь.
— Зачем тогда спектакль, дурака из меня делал, зачем?
— Чтоб вот эта сволочь не ушла. Ловкий, подлец!
Они смотрели на Ганина, который стыло и неподвижно улыбался, полуприкрыв застекленевшие глаза. Крови было мало. Мокашев, вспомнив, улыбнулся ернически:
— Недостаточно оказался ловок для жизни сегодняшней. Куда ты его?
— Как — куда? В сердце, конечно.
— Кавалер! — вспомнил Мокашев и достал из нагрудного кармана маленький в белой тряпице сверток. — Возьми кресты свои.
— Ну, спасибо! — обрадованно поблагодарил Спиридонов и спрятал сверток в карман штанов. — Пошли на волю! Противно.
Видимый кусок неба светился. Воздух серел. Подходил рассвет. И тишина стояла такая, что они заговорили шепотом.
— Где Кареев? — спросил Мокашев.
— Напрямик отсюда версты две будет. На другом островке.
— Что же дальше?
— А сейчас узнаешь. — Спиридонов раскидал хворост, кучей лежавший у входа в землянку, достал короткий кавалерийский карабин. — Я думал Ганин ко мне Кареева приведет, а пришел ты...
Гулким выстрелом разорвало тишину. Тотчас же донеслось: нерезко — в отдалении — забил пулемет, мягко защелкали одиночные выстрелы, округло раздались взрывы гранат.
—Кончают Кареева! — закричал Спиридонов. — Егор их всех по пристрелянным точкам развел. А пулемет я сам пристрелял!
Можно уже было и не кричать: выстрелы и взрывы прекратились. Возвратилась тишина. И тогда Мокашев в бессилии, ярости и обиде, страшно ударил Спиридонова в челюсть. Спи-ридонов упал, а Мокашев убежал прочь.
Очухавшись, Спиридонов сел и помотал башкой, чтобы лучше соображать. Встал, сначала пошел, затем побежал. Он бежал и крнчал:
—Георгий! Где ты? Пропадешь! Утопнешь!
Он бежал по еле заметной тропке, изредка останавливался,прислушивался. И опять: — Георгий, где ты? Отзовись! Пропадешь здесь. Утопнешь!
