Владимир Корнаков - В гольцах светает
— Ой, Вычелан...
Урен порывисто поднялась, поправила пушистые волосы, вылезшие из-под беличьей шапки, перебросила на грудь тяжелые косы, потеребила помятые ленточки и снова перекинула их за спину. Поймав взгляд Вычелана, который как бы говорил: «Ой, хозяйка, вместо того чтобы хватать ружье и бежать моим следом, ты любуешься своими черными хвостами», Урен улыбнулась:
— Не торопи свои ноги, Вычелан. Сопки еще во власти сна, и солнце не скоро поднимет полог дня. Не торопись, Вычелан...
Взволнованная, Урен присела на валежину. Пес нехотя вернулся к костру и сердито ткнулся мордой в ее колени.
— Ну, что, Вычелан? — тормошила его Урен. — Что слышат твои уши? Он идет в юрту? Да?
Вычелан скулил, вертел головой, вырывался.
— Разве Вычелан не умеет ждать? Ты видишь, я жду. Когда солнце проложит первую тропку над тайгой, мы пойдем встречать его.
Урен медленно осматривается вокруг, точно приветствуя тайгу, стряхивающую со своих плеч паутину сумерек, небо, роняющее последние хлопья. Она подставляет щеку — и робкая снежинка щекочет кожу...
Снежинка ли это? Слеза ли холодной ночи?
Ой, нет...
Не лебеди ли это? Не белокрылые ли это?
Ой, да.
Их крылья быстры и сильны. Их много, как звезд.
Высоко над сопками их тропа!
Они роняют пух, нежный пух, и крыльями загораживают ночи глаза.
Не потому ли светлеет тайга?..
Урен пела. Среди просыпающейся тайги звенел ее голос. Сперва тихий, грустный, как голос закованного льдом ручейка. Но вот он становится громче. Вот вырывается проталинкой, журчит, звенит под весенним солнцем...
Снежинка ли это, пушинка ли белокрылых,
Но мое лицо хранит ее след, нежный след.
Снежинка ли это, пушинка ли гордых,
Но я сама хочу стать, как она, и лететь, как она.
Там над сопками — моя тропа!
К тому, кто в сердце, — моя тропа!..
Из-за сопок брызнули алые лучи. Урен встала.
— Солнце стелет след над сопками. Пошли, Вычелан!
Пес со всех ног бросился вперед, утопая в облаках снега. Урен на секунду задерживается у дуплистого кедра. На свежем снегу темнеют аккуратные, спаренные наискосок следы-пятачки. Стежка уходит в глубину темного распадка. Урен бросает взгляд на дерево, на блестящие, иссиня-черные ворсинки, оставленные соболем на коре, на обитый лапами снег. Соболь заслуживает того, чтобы гнаться за ним день, два, неделю, только не сейчас... Урен без сожаления уходит от совсем свежего следа зверька, который отнял у нее почти сутки.
Девушка торопится, но идти по ущелью трудно даже ей, привыкшей к ходьбе. Снег — как непропеченная лепешка, посыпанная толстым слоем муки. Жесткая корочка наста подламывается — и ноги проваливаются в липкую мешанину. Хочется поскорее выбраться из неуютного уголка, затертого сопками. Урен спешит, не смотрит по сторонам. След собаки рваной цепью пролегает между деревьями. Вычелан идет прямо к намеченной цели, ведомой лишь ему одному. Куда он рвется? К кому? Кто там впереди? Сын Луксана, а может, не он... Еще ни разу Урен не встречалась с ним в тайге один на один. И не представляет, как будет выглядеть эта встреча. Но у нее жарко пылают щеки и замирает сердце.
Впереди слышится рычание. Вычелан что-то обнюхивает, шумно отфыркивается. Урен снимает с плеча ружье и осторожно пробирается к нему. Вскоре перед ней открывается маленькая прибрежная полянка. Снег разворочен, торчат космы рыжей ветоши. Вычелан с вздыбленным загривком мечется взад-вперед. Так вот что было причиной его беспокойства! Кабаны!
Урен опускает ружье, хочется плакать от досады. Она крепко растирает рукавичкой вспотевшее лицо. По привычке «читает», что произошло здесь ночью. Жертвой была коза. Должно быть, загнанная волками по насту, с израненными в кровь ногами, она нашла укрытие от непогоды и врагов у подножия хребта, под огромным камнем, прикрытым лапами стланика. Здесь на нее и наткнулось семейство кабанов. Коза пробовала спастись. Прыгнула через валежину — ноги не удержали. Она перелетела через голову, оставив две глубокие ямы. Прыгнула еще — и неизвестно, удалось ли ей подняться снова. Дальше ничего нельзя было разобрать: снег перевернут до земли. Прожорливое стадо оставило лишь клочки шерсти...
Не впервые Урен сталкивалась со следами кровавого разбоя. Таков закон тайги — слабые погибают, становятся жертвой сильных. Да только ли звери живут этим законом?
Разве сами люди не следуют ему?.. Да, таков закон тайги, таков закон жизни. Однако в душе Урен зреет смутный протест. Иногда она ловит себя на том, что ей не хочется стрелять в козу. Ведь это животное не причиняет никому зла, а врагов у нее — вся тайга, лишь потому, что она не имеет зубов и ее можно съесть безнаказанно...
Урен стояла на развороченной полянке, мысли ее метались. Перед взором уже стояла другая картина. Занесенная снегом юрта, одинокая печальная эни. И вдруг этот человек, вселяющий ужас и отвращение: «Духи предсказывают солнце над твоей головой. Но солнце встает не из-за этой юрты...»
Сердце Урен затрепетало, потом замерло, словно перед решительным прыжком. «Этот человек принес смерть эни. Плюнь в это беззубое лицо, Урен. Плюнь же! Или ты не видела оскаленной морды хорька, дочь Тэндэ?..»
Вдруг тайга полыхнула алым пожарищем, ослепила. Урен крепко зажмурилась, сердце гулко застучало. Она не шевелилась, ждала: сейчас духи накажут ее за дерзкие мысли, пламя испепелит ее! И вдруг где-то глубоко в сознании проснулся еще один голос. Он все громче восставал против воли духов.
Девушка медленно, с опаской открыла глаза. Не было никакого пожирающего пламени. Над верхушками деревьев висело очень яркое и очень ласковое солнце и смотрело в глаза Урен, прогоняя остатки испуга. Девушка перевела дыхание, беззвучно рассмеялась.
— Солнце встает там, куда смотрят мои глаза. И я ищу того, кто живет в моем сердце! Кто может помешать мне? Вы, сопки? Разве ты, солнце? Нет?
— Не-ет, — откликнулась утренняя тайга. — Не-ет.
— Я хорошо слышу ваш голос! Но где его искать?.. Может, он в своей юрте...
Девушка встрепенулась, жадными глазами взглянула на сопку, из-за которой вырвалось солнце и которая безмолвно преграждала путь к стойбищу.
— Нет. Я не могу идти туда сейчас! — она упрямо сдвинула брови. — Если сын Луксана в своей юрте, я скоро увижу его. Я должна идти следом соболя, чтобы не вернуться с пустыми руками.
Но сердце, сердце говорило другое. Оно бунтовало, звало совсем в обратную сторону! Туда, куда по-прежнему упрямо рвался след собаки. Урен боролась и наконец уступила.
— Я немного пройду следом маленькой воды. Совсем немного и вернусь обратно...
Но она делала шаг за шагом, не имея сил вернуться назад, пока не вышла к узкому, забитому водой и снегом ущелью. Ключ кипел. С вершины наплывала желтоватая наледь, обсасывала снег, сплавляя его в ледяную корку и устремляясь уже скользким руслом дальше. Ниже ущелье переходило в широкий обрывистый распадок, на дне которого торчали вершины затопленных кедров.
Местность была незнакомой. Урен никогда не видела этого ключа. Значит, зашла далеко. Да, ее отделяют от стойбища целые сутки пути! Вон по ту сторону ключа поднимаются белые горы. Это самые высокие горы в тайге — Анугли. Урен там никогда не бывала, но много слышала о них, что не следовало передавать незнакомым людям. Белые сопки грозны и пугают своей неприступностью...
Но что ее удерживает у этого ручья? Она пристально смотрит вниз: там возвышается голая скала! Чем она манит к себе? Почему сердце рвется к ней?.. Костер! Там, над лесом, поднимается дым!.. Урен вздрогнула. Однако второй раз за сутки ей пришлось разочароваться. То было зябкое дыхание кипевшего ключа. Легким куржаком оно плыло над лесом, цеплялось за скалу, растворялось...
Девушка снова рассердилась на себя.
— Я бегаю по сопкам, как та маленькая девчонка Урен бегала за своей тенью. Вычелан! — позвала Урен решительным голосом. — Вычелан!..
«Дррррр-ррр-кк», — плывет над тайгой трескучая песня желны.
— Вычелан! — еще раз кричит Урен, вслушиваясь в тайгу. Тишина. Девушка сжимает теплое ложе ружья, отрывает взгляд от скалы.
Не оглядываясь, Урен идет обратно. Вот гора, за которой где-то далеко стойбище. Вот и табор. Костер еще дымит. А вот и след соболя...
Зверек сразу же спускается в ключ и спешным наметом уходит вверх. Уловка его понятна. Он торопится как можно дальше уйти от преследования, поэтому и выбрал просторную жилу льда...
Теснина, которая все больше сужается, заполнена холодным полумраком, но Урен жарко. Легкая каборожья куртка, кажется, плотнее облегает тело, пот щекочет лицо. Не убавляя шага, она снимает беличью шапку — блестящие прядки волос спадают на щеки.
