Геннадий Падерин - Ab origine
Обзор книги Геннадий Падерин - Ab origine
Геннадий Падерин
Ab origine
Когда профессионально-терпеливое выражение на лице следователя сменилось явным непониманием, Похламков предложил несмело:
— Может, еще раз? С самого начала?
— С самого начала — это одно, — в голосе следователя тлело раздражение, — а второе — последовательность. Строгая последовательность.
— Последовательность, — кивнул с готовностью Похламков.
— Почему вы то и дело прыгаете с начала на конец, с конца — на середину? Постарайтесь излагать события одно за другим.
— Одно за другим…
— И никаких эмоций и комментариев! Это мне положено комментировать, а от вас требуется голая суть.
— Суть…
Он ждал, не будет ли еще каких пожеланий, но следователь молчал, приготовившись, как видно, услышать эту самую суть, и Похламков, спохватившись, поспешил заверить.
— Я постараюсь!
— Постарайтесь! В ваших же интересах. Итак ab origine.
«Что ты мне свою ученость показываешь, сухарь чертов! — чертыхнулся про себя Похламков. — У такого одна забота — как бы задурить человеку голову».
Так подумал, а вслух, само собой, сказал совсем другое:
— Простите, не расслышал в конце…
— Давайте, говорю, как вы и хотели, ab origine, То есть с самого начала.
Похламков покивал, завел глаза под лоб.
— Считаю, начать надо с утра…
Утро выдалось из рядовых рядовое. Похламков, как всегда, пришел в мастерскую минут за двадцать до открытия, подождал у порога, пока Феня домоет полы и кинет ему под ноги дымящуюся тряпку, потоптался на ней, затем, не надевая халата, сел в кресло, оглядел в зеркале проступившую за ночь седину на щеках и потребовал не оборачиваясь:
— Прибор.
И услышал, тоже, как всегда, недовольное:
— Обождите вы, Иван Федорович: рук ополоснуть не успела — ему прибор!
Тут подошел Валька, начал, по своему обыкновению, паясничать:
— Как ты с начальством разговариваешь, Федосья! Товарищ заведующий мастерской просят подать приборчик, а ты…
— Кончай, Валька, язык шлифовать! — остановил Похламков. — Иди лучше, побрей меня.
— Это мы — раз и два, вот только вывесочку пристрою.
Именно на этом этапе в обычный ход событий и вклинилась необычность, вокруг которой после все и нагромоздилось.
— Какая еще вывесочка тебе потребовалась? — удивился Похламков. — У нас над входом все расписано.
— Там общая, а я над личной хлопочу.
Парикмахерская у них на два кресла: одно возле окна, второе, Валькино, в глубине комнаты, у задней стены. К этой стене он и прикрепил свою «вывесочку» — оправленную в дюраль стеклянную дощечку с красными буквами:
ВАС ОБСЛУЖИВАЕТ МАСТЕР, БОРЮЩИЙСЯ ЗА ЗВАНИЕ УДАРНИКА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА
— А? — произнес Валька хвастливо, усаживаясь в кресло и проверяя, как будет читаться отсюда. — На полбанки художнику пришлось отдать.
— Всего и только? — удивилась Феня, ставя перед Похламковым прибор для бритья. — Так это и делается просто-запросто?
— Ну, не совсем так просто, — возразил Валька. — Сначала в наш местком заявление написал, что хочу бороться, а потом уже…
— И чего вдруг надумал?
— Так куда ни придешь, везде… Или мы хуже людей?
Достал из шкафа салфетку, повязал вокруг шеи Похламкову, принялся намыливать ему лицо. Похламков, пузыря на губах пену, проговорил с ухмылкой:
— Значит, на полбанки? Недорого, в общем-то.
Валька не уловил насмешки, спохватился:
— А что, Иван Федорович, может, и для вас заказать?
— Не надо. Погляжу сначала, как ты станешь бороться.
Валька раскрыл бритву, поправил на ременной точилке и, картинно отогнув мизинец, склонился над Похламковым. Он вел лезвие без лишней суеты, не мельчил движений, но в то же время и не размахивался на полщеки, как поступают иные лихачи; Похламков, профессионально оценивая работу ученика, думал с удовольствием о том, что у парнишки точный глаз и легкая рука.
Правда, отнести его к прямым своим ученикам он не мог, Валька пришел после курсов, но если говорить о доводке, молодой мастер прошел ее здесь, под руководством Похламкова. А умелая доводка никак не малоценнее тех курсов.
Зазвонил телефон, и Валька, отняв лезвие от щеки Похламкова, потянулся к трубке:
— Спутник красоты на проводе!
Похламков поморщился, хотя и сам не понял — отчего. Выражение это слышал из уст Вальки не впервые, только прежде оно вызывало улыбку, а теперь почему-то царапнуло.
Какая-то тень легла вдруг на душу, что-то похожее на обиду или ревность.
Поколение Похламкова числило себя брадобреями — и тем было довольно. Нынешним мастерам подавай высокие материи, они тебе и спутники красоты, и ударники коммунистического труда… Ударник! Неужели это все, как говорит Феня, просто-запросто: на полбанки художнику — и пошел шагать на вершину?..
Валька кончил говорить по телефону и стал намыливать помазок, готовясь продолжить бритье, но Похламков сказал:
— Пустяк остался, сам добреюсь.
— Бритва, что ли, беспокоила? — вскинулся Валька. — Так поправлю сейчас, это же нам — раз и два!
Похламков, не умея объяснить внезапного своего отказа, сослался на клиентов — дескать, сейчас начнут подходить, а мастера, видите ли, охорашивают друг друга.
Но клиенты не торопились попасть на орбиту спутника красоты, и Валька нашел себе занятие — достал со шкафа заранее припасенный кусок ватмана, начал перечерчивать из «Советского спорта» таблицу футбольного чемпионата. Он делал это с прилежанием, хотя, как признавался Похламкову, не испытывал к футболу никаких иных чувств, кроме недоумения: зачем взрослые дяди копируют детей? Таблица же требовалась для поддержания на соответствующем уровне разговора с клиентами из числа ценителей этого вида спорта.
Похламков, подобно Вальке, не принадлежал к числу завзятых болельщиков, однако и его тоже не застать было врасплох вопросом: «Как вчера наши сыграли?». И все же ватман с таблицей представился ему сейчас чем-то вроде фальшивой въездной визы в стан инакомыслящих.
— Черт знает, зачем врем с этим футболом? — вырвалось у него. — Себе врем, людям врем. Для чего?
— Для сервиса, — с лета подхватил Валька, пришпиливая ватман на стену под своей «вывесочкой». — Я вон читал, на Мальорке — остров такой в Средиземном море — в портовых парикмахерских даже специальные инструкции для мастеров существуют, с кем и о чем говорить: с капитанами пароходов — о политике, с первыми помощниками — о погоде и рыбалке, со вторыми помощниками — о спорте, с матросами — о красивых девушках.
— Завидую тебе, Валька: один раз прочитал — и наизусть выучил.
— Не выучил, а запомнил. Все, касаемое моей профессии, намертво запоминаю.
Появились первые клиенты — трое парней, начавших от порога шутливо торговаться между собой, кому из троих томиться в ожидании. Валька вмешался, тоже шутливо пообещав:
— Гарантирую: пока шеф обслуживает одного, я с двоими управлюсь.
— А это не будет в ущерб качеству? — спросил самый бойкий из парней, шагнув к Валькиному креслу; увидел красные буквы на стене, приложил уважительно руку к груди: — О, вопрос снимается!
Валька окинул его цепким взглядом.
— Бритье? Стрижка?
— То и другое.
— Есть то и другое, это нам — раз и два!
И внезапно закричал с восторгом:
— Нет, это же надо: как наша «Сибирь» киевлян-то сделала!
— Да, это была игра! — клюнул парень.
А пока трепыхался на крючке умиления, Валька накинул ему на грудь простыню, оставшуюся от вчерашнего комплекта и успевшую не один раз побывать в деле: повсюду темнели остатки волос.
Похламков кашлянул и, когда Валька обернулся, выразительно посмотрел на простыню. Увы, Вальку это ни в какой мере не урезонило, в ответ он кивнул на кресло самого Похламкова.
Что ж, спорить не приходилось, простынка здесь тоже была не первой свежести. Это так. Но над ней ведь не калились красные буквы. Похламков снова кашлянул, поднял на них глаза: коль скоро твою «вывесочку» люди принимают всерьез и с уважением, будь добр, соответствуй!
Однако Валька, проследив за его взглядом, воспринял немую реплику на свой лад:
— Вижу, надумали, Иван Федорович? Хорошо, сегодня же поговорю с художником.
Повернулся к своему клиенту:
— Как будем стричься: «полубокс», «молодежная»?
Ответа Похламков не расслышал, его заглушили вступившие в разговор Валькины ножницы. И заговорили они на таком профессиональном уровне, что Похламков специально придержал свои, чтобы дать клиентам послушать столь приятную речь. Работал мастер, высокий мастер!
Но что это: Валькин клиент внезапно побледнел и стал заваливаться набок, перевесившись через подлокотник. Валька, продолжая машинально лязгать ножницами, в испуге шарахнулся от кресла.
