Александр Бусыгин - Избранное
Обзор книги Александр Бусыгин - Избранное
Александр Бусыгин
Избранное
Семья Бесергеневых
Глава первая
В июне 1900 года Степан Бесергенев вместе с семьей приехал в Приреченск. За плечами у него, на широком кожаном ремне, висел рундучок с инструментом, в правой руке Степан нес ленточную пилу и фуганок, а левой вел за рубаху мальчонка, то и дело забегавшего вперед.
— Коська, шут немазаный, чего путаешься под ногами? — насупился Степан. Обернувшись назад, он спросил заботливо:
— Не устали, папашка? Может, отдохнуть?
— Еще нет, — крякнул шагавший за Степаном старик, изогнутый в дугу большим узлом, лежавшим на его спине, и еще злей затопал лаптями по грязной дороге.
За стариком, отстав шагов на двести, плелась жена Степана — Елена с ребенком на руках; высовывая из пеленок ножки, он семенил ими, тыкался лицом в грудь матери.
Рядом с Еленой шагал сын Сергей, одетый, как и дед, в дубленый полушубок. Сергей нес ведра, доверху наполненные разной кухонной мелочью.
Елена, беспокойно озираясь по сторонам, часто укорачивала шаги, прикладывалась к чайничку с водой и тяжко вздыхала:
— Господи, все перегорело внутри…
Когда Бесергеневы вошли в Кудаевку, расположенную на окраине Приреченска, Степан выпустил из рук Костину рубашку, вытер пот с лица подкладкой фуражки и весело сказал отцу:
— Скоро будет квартера, папашка!
— Квартера? — встрепенулся старик и, поправив сползавший со спины узел, прибавил шагу.
Кудаевцы только что отужинали, выходили из дворов, вынося с собой скамеечки, усаживаясь на них, и грызли семечки.
Где-то за постройками ударили в колокол.
Старик Бесергенев поднял голову, увидел выкрашенные медянкой купола церкви, вызолоченный крест, — остановился, снял шапку и трижды перекрестился.
В близлежащем переулке заиграла гармошка. Чей-то тоненький голос запел протяжно и противно:
Милый мой по Волге плавал,
Волга-матушка река-а…
Утонул дырявый дьявол,
Затопляет берега-а…
Старик сплюнул на землю и сердито сказал Степану:
— Срамота какая. К вечерне звонят, а они… Господи, прости мою душу грешную…
Степан никак не отозвался на возмущение отца, чем немало удивил его.
«Может быть, Степан тоже научился песни орать и перестал ходить в церковь?» — встревожился старик и сердито, исподлобья, пристально начал разглядывать сына.
…Степан уже пять лет жил в Приреченске, работая плотником на постройках. В деревню он уезжал только на зиму, когда заканчивались сезонные работы.
В этом году, вскоре после пасхи, Степан получил из дому письмо.
«Дорогой наш сыночек Степан Михайлович. Прогневили мы нашего милостивого господа бога и не знаем, что теперь будем делать и как дойдем до могилы. Мы лишились всех земных благ.
Вся весна и лето оказались сухими. Ходили мы в поле крестным ходом с хоругвями, но ни одного хорошего дождя господь бог, наш кормилец, не послал. Прошел маленький дождичек, а потом хлеб прихватило солнцем, хлеб гниет, и сейчас на полях стоит тяжелый дух. И еще, дорогой наш сыночек Степан Михайлович, у нас такая беда: кто-то сунул огонь в солому солдатки Федорки, случился пожар, и сгорел весь наш порядок. И теперь мы с твоим семейством живем у брата моего, а у твоего дяди. А родительница твоя во время пожара спала на полатях и, когда мы опомнились на другой день и кинулись, то ничего не нашли, и попросили батюшку отслужить панихиду. Как ты звал в город, то мы уже и не знаем, что делать, и обливаемся слезами. Только здесь нечего делать. Ежли продать корову с телушкой и лошадь, то из этого ничего не выйдет, пройдет все так на так. Ежли отдать их брату во временное пользование, то он сможет поправить свое хозяйство. А я, как тебе известно, могу работать по плотницкой части…»
В это время в железнодорожных мастерских шел прием новых рабочих.
— Знать, суждено надолго остаться в городе, — решил Степан и, подав заявление о приеме его в мастерские, поехал на родину, в деревню за семьей.
Неторопливой поступью уходил из села старик Бесергенев: он часто останавливался, перематывал сползавшую оборину лаптей и подолгу крестился на церковь. В поезде слова лишнего не проронил, все время морщинил лоб, недоверчиво оглядывал незнакомых ему людей, которые, однако, были очень похожи на него, и не раз порывался заговорить с ними. Они, как и старик со своей семьей, были окружены рундучками с инструментом, узлами, лежавшими и на полках, и на полу, кое у кого на поясе погромыхивал жестяной чайничек и такая же, только сильнее покрывшаяся ржавчиной, кружка, а у некоторых к поясу были подвязаны новенькие, сплетенные из лыка, лапти.
«И куда этот народ бежит?» — вздыхал Бесергенев и еще ниже клонил голову, наливавшуюся тяжелыми, неповоротливыми думами.
И только в Приреченске, услышав звон церковных колоколов, старик повеселел немного.
Словно откалываясь, падали с колокольни удары; звон зыбко путался в тесных улицах и переулках окраины Приреченска.
— Ну, скоро, што ль, квартера? — нетерпеливо спросил он у Степана.
— Устали, папашка?
— Не… К вечерне бы надо сходить. Сегодня ведь суббота, кажись.
Из переулка вышла группа молодых парней с гармонистом во главе.
«Я думала, плывет лебедь…»
пел парень, шагавший за гармонистом, неимоверно запрокидывая голову и размахивая руками, будто бы он кого прогонял с дороги; поровнявшись с Бесергеневым, парень подмигнул старику, хлопнул себя по ногам и, вытянув шею, как гусак, запел что было силы, нарочито коверкая слова:
«Ет-та милова портки-и-и…»
Гармонист был парень лет двадцати восьми, с головой круглой, как арбуз, посаженной на широких плечах. На парне была красная рубаха, подпоясанная тесемочным ремешком.
Взглянув в сторону Бесергеневых, он закричал радостным голосом:
— Степа! Друг!.. Здорово… Расея приехала!
Растянув гармошку, он заиграл марш.
Старик в первую минуту растерялся, а затем пытливо и строго оглядел гармониста. Костя, сунув палец в рот, восторженными глазами смотрел на веселую компанию. Сергей, надвинув фуражку на глаза, выжидающе поглядывал на деда. Елена успокаивала расплакавшегося Петьку и умоляющим взглядом тянулась к Степану.
— Погоди, Митя! — сказал Степан, подойдя к гармонисту.
Гармонист круто оборвал марш и схватил Степана за руки:
— Ну, еще раз здорово! Здорово, Степа!
Заметив, что старик кряхтит под узлом, Митя, передав гармошку приятелю, мигом подскочил к Бесергеневу, перегрузил узел к себе на спину и скомандовал:
— Трогай!
Митя был сыном вдовы-слесарихи Горшковой, женщины необыкновенной доброты. Слесариха родила на своем веку восьмерых ребят, из которых в живых остался один только Митя. С ним Степан встретился в трактире, когда, приехав впервые в Приреченск, целыми днями слонялся по городу в поисках работы. Митя позвал Степана к себе. Слесариха отвела ему комнату, которую Степан и занимал до сих пор.
…— Здравствуйте, здравствуйте, мои хорошие, — встретила Бесергеневых слесариха, — заходите, заходите в комнаты. А ты что же, моя родная, запыхалась так? — обратилась она к Елене и взяла у нее Петьку. — Какой славный мальчонка! — Пощекотала Петьке живот и вслед за Еленой вошла в хату.
— Чего вы шли в полушубках? Связали бы их в узлы.
— А это все едино — что на себе, что в узле, — прохладней не станет, — отозвался старик.
В углу комнаты он увидел икону Николая чудотворца, расчесал пятерней бороду, пригладил волосы на голове, стоявшие торчком, помолился и, опустившись на табурет, расстегнул полушубок.
Митя незаметно куда-то исчез и, минут через двадцать войдя в хату, вытащил из кармана бутылку с вином. Слесариха хлопотала у стола, накрыла его скатертью, расставляла на нем тарелки с огурцами, картошкой и селедкой. Митя, поставив бутылку на стол, вышел в коридор и стал раздувать самовар.
Ели молча. Митя, заметив, что Бесергеневы, кроме Кости, уже убежавшего на улицу, пригорюнились, хлопнул ладонью по столу, от чего со звоном заплясали тарелки, взял гармонь и заиграл что-то веселое.
— А мужики на улице поют! — вбежав в хату, сказал Костя и стал надевать полушубок: — Дождь собирается, — вымочит еще. Я опять побегу на улицу!
— Никуда ты не пойдешь. Я вот те! — пугнул строгостью Степан и снял с Кости полушубок.
Старик расстилал дерюгу в углу комнаты, под иконами: укладывался спать. Рядом с ним — Сергей. Елена кормила грудью Петьку.
— Ложись и ты, сыночек, — сказала она Косте, — день будет, успеешь набегаться.
Степан с Митей вышли на улицу.
