Виктор Курочкин - Мачеха
Обзор книги Виктор Курочкин - Мачеха
Виктор Курочкин
Мачеха
Когда умерла мама, в квартире стало холодно, нашло много народу. Тети и дяди вздыхали, говорили шепотом и все сморкались в платки. Маленькая большеглазая девочка Лена следила за порядком. Подняв кверху пальчик, говорила:
— Тише, не надо шуметь. Мама померла.
Потом приехала бабушка Авдотья Гордеевна и увезла Лену в деревню.
Щенка Узная принесли к Авдотье Гордеевне в корзинке и вытряхнули на пол. Длинные уши у него болтались, как тряпки, и он был такой лохматый, словно причесали его от хвоста к голове; ходил Узнай неуклюже, постоянно опрокидывал черепок с молоком и часто попадался под ноги.
Когда Лене исполнилось пять лет, Узнаю минул третий месяц. Леночка уже могла без табуретки смотреть в окно, открывать калитку и убегать на улицу, умела рисовать бабушкины очки и знала три буквы: «А», «У» и «крепкий знак».
Узнай тоже кое-чему научился. Например, стягивать с комода салфетку, жевать резиновые галоши. Особенно он любил неожиданно закатиться в курятник, поднять там переполох и до смерти напугать гусыню с выводком.
Когда Авдотья Гордеевна сердилась на Леночку, она называла ее «пигалица тонкая». На Узная Гордеевна топала ногой и кричала: «Пошел вон, собачий сын» — и стегала его веником. Оскорбленный собачий сын забивался под кровать, где долго и горько скулил. Он думал, что на свете самый плохой народ — большие люди. Они таскают за уши, наступают на лапы, берут за воротник, поднимают к потолку и, больно щелкая по носу, похваливают: «Экий хороший пес!»
Постепенно Узнай забывался, засыпал и видел один и тот же сон: пыльный угол в сенях и железную бочку. Кто-то сильно хлопает дверью, бочка долго и страшно гудит. Узнай жмется к мягкой шерсти, и кто-то нежно облизывает его шершавым языком. Проснувшись, Узнай тер лапой глаза и недоумевал: «Что это такое?» Узнай не помнил рыжую собаку Альму. Его отняли от матери, когда он только что открыл глаза. Альма, хоть и хорошая была собака и очень любила своих щенят, тоже не заметила пропажи вислоухого сына: щенят у нее было много, а считать она не умела…
Но не забыла маму Лена.
— Бабушка, зачем меня бедной сироткой зовут? — спрашивала она Гордеевну.
Авдотья Гордеевна поджимала губы, вешала па нос очки и принималась старательно низать петли на спицы.
— Ну-у, бабушка Гордеевна, — теребила ее за рукав Лена.
— Ты не слушай никого, Аленушка. Разве ты бедная? У тебя есть папа. Вот подрастешь, учиться к нему в город поедешь.
— Я от тебя никуда, никуда не поеду, — шептала Лена, запрятав лицо в складки бабкиного платья, а потом, подняв лицо, пытливо смотрела на Гордеевну. — Бабушка, а зачем ты плачешь?
— Да нешто я плачу, глупая! Вишь, глаза засорились.
— Бабушка, когда глаза замусорятся, они всегда плачут?
— Ну, пошел, пошел, прыгай, воробей.
Но воробей не уходил. Забираясь к бабке на колени и загибая пальчики, Лена считала:
— У Люси мама — раз, у Миши мама — два, у Васи — три, у Наськи хлопоухой тоже есть мама. Только у меня нет.
— Да какая же Настя хлопоухая? Нешто так можно, Аленушка! У нее фамилия Лопоухова, — ворчала Гордеевна.
— А вот хлопоухая, и не спорь. Все ее так зовут: хлопоухая, хлопоухая, — и Лена начинала кричать и плакать.
Долго плакать стыдно и неинтересно. Через пять минут ее звонкий крик и заливчатый неумелый лай Узная сливаются с отчаянным гайканьем гусей. Потом Лена, Люся, Маша и «хлопоухая Наська» бегут на колхозный птичник дразнить краснобородого индюка. По дороге они встречают деда Алексея. Сначала от скотного двора появляется огромная, на предлинных ногах тень кривого мерина Сеньки, за ним — телега на таких высоких колесах, словно у нее вместо спиц вставлены жерди. А потом медленно, задевая ветви ив, выплывает облезлая папаха деда Алексея. Дед Алексей самый умный и авторитетный человек у ребят. Говорит он серьезно и никогда не обманывает.
— Дедушка Лексей, куда ты? — кричат они хором.
Алексей останавливает Сеньку, снимает папаху и, щурясь, из-под руки глядит почему-то на небо.
— За отавой.
— А зачем отава?
— Телят кормить.
Ребята тем временем забираются в телегу и по очереди хворостиной погоняют ленивого мерина.
Но самое интересное бывает вечером у колхозного правления, когда шофер по прозвищу Максим Большой, извиваясь, как червяк, заползает под «Победу» чинить рессору. Ребята в это время заседают в машине и гадают: прокатит или не прокатит их дядя Максим?
Так проходят дни. И вдруг опять:
— Бабушка, моя мама была красивая? Бабушка Гордеевна, что же ты молчишь? Мама была красивее агрономши?
Потом Леночка беседует с Узнаем:
— У тебя, Узнай, мама была собака, а у меня — человек. Моя мама была красавица, красивей агрономши.
В тот день Лена и Узнай играли в прятки. Узнай, как это и положено собакам, водил без передышки. Только что Узнай разыскал Лену в дырявой бочке из-под золы, как у дома появился почтальон, хромой дядя Ося, и гулко постучал деревянной ногой по ступеньке крыльца.
— Вот тебе письмо, — сказал дядя Ося и вынул из сумки голубой конверт с двумя марками.
Лена схватила письмо и с криком: «Папа прислал!»— бросилась к бабушке.
Авдотья Гордеевна торопливо вымыла руки и стала читать письмо. Читала она всегда медленно, нараспев. Но сегодня с Гордеевной что-то случилось. Она внезапно замолчала, сняла очки и спрятала конверт за зеркало.
— Иди, Аленушка, погуляй. У меня что-то голову разломило.
Леночка походила по огороду, немножко поиграла с Узнаем, потом опять вернулась к бабке и уткнулась в ее колени.
Авдотья Гордеевна, выудив из Аленушкиной головы сивую репейку спросила:
— Ты меня любишь?
— Люблю. И папу тоже люблю. Давай письмо читать, — протянула Лена.
— Аленушка, ты поедешь с папой в город?
Леночка зашмыгала, вытерла ладошкой щеки и удивленно посмотрела на Гордеевну.
— Мы все в город поедем. Я, папа и ты, бабушка, и Узная тоже возьмем.
Авдотья Гордеевна улыбнулась.
— Ну, пойдем баню топить. Завтра папа приедет.
От радости Леночка запрыгала. Узнай сел на хвост и пролаял, как взрослая собака.
Люся, Миша и «хлопоухая Настя» ходили по домам и, останавливаясь под окнами, распевали, что завтра приедет папа Лены. А когда они об этом прокричали в ухо деду Алексею, тот долго шевелил губами, придумывая сказать что-нибудь доброе, хорошее; но так, видимо, ничего и не придумал, а только сказал:
— Ну, раз папа приедет, тогда вот тебе кнут — и погоняй Сеньку.
С утра Лена с Узнаем встречали папу за деревней, где росли сивый тополь, похожий на веретено, и старая, с замшелым стволом береза, у которой на маковке висело так много грачиных гнезд, как будто ее ребятишки забросали шапками.
На Леночке было красное платье, на ногах красные туфли и белые носочки с красными полосками; щеки у нее тоже раскраснелись, а на самой макушке дыбился большой зеленый бант.
Узнай тоже принарядился: на шее у него болтался пестрый галстук. Узнай, очевидно, чувствовал себя страшно неудобно: беспрестанно вертел головой и ни наступал на галстук грязными лапами.
Сидели они на краю канавы и не спускали глаз с Круглой ольховой рощицы, за которую сворачивала дорога. Леночка знала, что по этой дороге ходят на станцию, а станция, по словам бабушки, совсем недалеко: без малого версты три.
Владимир Петрович появился не один. Рядом с ним шла какая-то тетя в синем с белыми полосами платье и держала в руке папину шляпу. А папа был в белой рубашке с короткими рукавами.
Леночка вскрикнула и побежала так быстро, что, если бы ее не поймал Владимир Петрович, она упала бы и разбила нос. Владимир Петрович подхватил Леночку на руки, подкинул над головой, поймал и, поставив на землю, сказал:
— Вот какая у нас дочь, Вера!
Тетя засмеялась, поправила на Леночкиной макушке бант, потом нагнулась и так крепко поцеловала, что Лена насторожилась и исподлобья посмотрела на тетю. Тетя хотела еще раз поцеловать, но Леночка отвернулась.
— Что с тобой, Лена? — спросил Владимир Петрович.
— А зачем она так целуется? — плаксиво протянула Лена и уцепилась за папин карман, а потом всю дорогу шла с Владимиром Петровичем, крепко держась за его палец.
Авдотья Гордеевна встретила их на крыльце и, поджав губы, сухо проговорила:
— Здравствуйте! Проходите.
Леночка заметила, что бабушка надела новую черную юбку с желтыми кольцами, зеленый жакет, у которого на рукавах и на карманчиках были синие кубики. Горницу Гордеевна прибрала, как в праздник: пол застелила пестрыми домоткаными половиками, стол накрыла скатертью с длинными кистями и поставила кувшин с букетом георгинов.
Папа был непохож на себя. Раньше он приезжал веселый, играл с Узнаем, бегал с Леной по огороду и так интересно обо всем рассказывал, что бабушка грозилась «умереть со смеху». Теперь папа все ходил по горнице, трогал георгины, говорил, какие это красивые цветы, хвалил погоду, удивлялся, как Лена в этом году выросла и поправилась.
