Анатолий Афанасьев - Посторонняя
Обзор книги Анатолий Афанасьев - Посторонняя
Посторонняя
1
Оглядываться на прошлое — пустое занятие. Воспоминания ничему не научат, зато допьяна напоят сладкой тоской. С другой стороны, как не оглядываться, если прошлое, в сущности, единственное, что нам подвластно.
С капитаном они прочно обосновались в «Ливадии», захудалом ресторанчике. До того покружили по городу и его цветущим окрестностям. Сергей Иванович полюбил капитана и уже не выяснял каждые полчаса, по какой линии они родня. Родня и родня, чего там. Близкая ли, дальняя — своя кровь.
Молоденький капитан возник в кабинете Сергея Ивановича сразу после планерки. Он сиял пуговицами, пугал желтозубой улыбкой и настойчиво совал Певунову под нос какие–то замусоленные справки, путано объясняя, что адрес ему дала в Мурманске двоюродная тетка Певунова, некая Клавдия Никифоровна (про такую тетку Певунов слышал впервые), а он, капитан, приходится той тетке племянником. Сергей Иванович долго ему внимал, вежливо щуря глаза на погоны, потом, царственным жестом отстранив справки, спросил:
— Так вы, значит, отдохнуть к нам прибыли?
— Точно! — кивнул капитан и заржал, как боевой конь, услыхавший звук трубы.
Начальник торга южного курортного города Сергей Иванович Певунов давно привык к неожиданному появлению и дальних родственников, и полузабытых приятелей, каких–нибудь случайных собутыльников, и всяких прочих людей с записочками, поклонами от кого–то из Москвы, Ленинграда и т. д. У него был отработан до мельчайших подробностей ритуал приема незваных, нежданных гостей, их ублажения (он не любил ни с кем понапрасну ссориться) и одновременно корректного, но твердого отстранения от себя. Большинство посетителей пользовались его услугами не безвозмездно, и подношения, так называемые «сувениры», он принимал с равнодушием, но и с привычным приятным еканьем в груди. Испытывал даже легкий укол досады, коли «сувенира» не оказывалось.
— Жить негде?
— Точно! — вторично обрадовался капитан.
Сергей Иванович тут же позвонил в гостиницу знакомому администратору и заказал одноместный номер на… «ээ-э, ваша фамилия?»… Кисунько Ивана Сидоровича. После чего с любезной, но и как бы поторапливающей улыбкой развел руками: все, дескать, чем могу быть полезен. Капитан, сияющий, как ландыш, ловко выдернул из портфельчика пузатую бутылку коньяка. Сергей Иванович, точно не видя стоящей перед ним бутылки, по–прежнему любезно и холодно морщась, протянул ему руку.
— Все же как–то… — в растерянности пробасил капитан. — Может быть, это… вместе пообедаем? Родственники все же. Мне Клавдия Никифоровна…
— Дела, — перебил Сергей Иванович, чуть снижая уровень доброжелательности. — Дела, голубчик, пропади они пропадом. Ни минутки свободной. Наплыв–то какой нынче. А так бы всей душой. Ну, горячий южный привет уважаемой Клавдии Никифоровне.
Лицо капитана мгновенно померкло, словно солнце его светлых глаз вытянулось через уши. Метаморфоза была поразительной.
— Все понял, — сказал он, — спасибо за гостиницу.
И направился к двери.
— Э-э, — окликнул Сергей Иванович, не привыкший к столь откровенному проявлению чувств во взрослом человеке. — Я все же постараюсь к тебе заглянуть… часикам к шести. Жди!
В «Ливадию» они явились около восьми, а сейчас было начало одиннадцатого. Август придавил город чернильной душной мглой. Оркестранты в голубых рубашонках, исполняя модное «уголовное танго», все, как один, глядели в потолок, скорее всего от стыда, ибо звуки, которые они извлекали из своих электроинструментов, напоминали зубовный скрежет, усиленный динамиками до вселенской истерики. «Ливадия» — ресторанчик так себе, бросовый. Публика тут случайная, второй–третий раз по доброй воле редко кто сюда заглянет, не считая ханыг. Им здесь приволье. Пасутся как на лужайке. Принесенные с собой бутылки достают не таясь. Гул голосов, какофония звуков, столбы дыма, ад. Сергей Иванович привез капитана в «Ливадию» единственно по той причине, что в ресторане работала метрдотелем преданная ему женщина Зинаида Петровна, наперсница некоторых давних увлечений. Естественно, устроились они за привилегированным столиком, отделенным от общего зала бамбуковой ширмочкой. Они могли видеть всех, их — никто.
На ужин им подали икорку в хрустальной вазочке, обильные овощные салаты на фаянсовых блюдах, мясное и рыбное ассорти, на горячее — баранью котлетку на косточке. Пили холодную водку из запотевшего зеленого графина и пепси–колу. Где–то в половине десятого капитан начал заговариваться, раза два промахнулся окурком в пепельницу. Сергей Иванович только все больше бледнел, да глаза налились бычьим багрянцем.
— Это юг, да? Юг? — спрашивал капитан. — Вот — мечта! Я же северянин. Ни разу не был на юге. Никто не верит. Чесслово. Не верят. Все были, а я нет. Но — служба. Или — или. В прошлый отпуск совсем собрался, да мама заболела. К ней поехал, под Псков. Там грибы, рыбалка. Но — не то. Нет. Здесь — да! Это да!
— Закусывай давай.
— Ты человек, Сергей Иванович. Я вижу. Почему так — увидел и сразу угадал, человек. Да! Я людей вижу. Насквозь. Как рентген.
— Сколько тебе лет, капитан?
— Тридцать. Чего, мало? А тебе?
— Мне пятьдесят два, сынок.
— У-у.
Капитан малость надоел Певунову, и ему никак не удавалось сообразить, почему он сидит с ним целый вечер, хотя ему надо бы сейчас быть дома. Впрочем, не первый раз на него такое накатывало. Все было под рукой у Певунова, чего душа ни пожелает, а сердце ныло иногда неизвестно по какой причине. Он жизнь доживал, а сердце щемило по–молодому, по–щенячьи. Иногда, конечно. Редко.
Зинаида Петровна крутилась в поле зрения. Сергей Иванович доброжелательно на нее поглядывал. Вот удивительная женщина. Продать может хоть отца родного, но не задешево. Нет, не задешево. В цене — ее добродетель.
Капитан поник, устало опустил плечи, тыкал окурком в помидор. Уши алели над ровно остриженной головой. Певунов пожевал балыка. Капитан сидел в неестественной позе, склонившись над столом, того гляди клюнет носом в тарелку. Сергей Иванович нагнулся и увидел, что капитан плачет. Крупные синевато–прозрачные капли струились к подбородку.
— Ты чего? — изумился Певунов.
— Мамка–то померла. Да. В прошлом году. Я уехал, а они возьми и помри. Без меня, без никого. Соседи схоронили.
— Вот что, — сказал Певунов. — Собирайся. Отвезу тебя в гостиницу.
Капитан переборол слабость воспоминания, укрепился на стуле, и сразу стало видно, что это не загулявший мальчишка, а офицер. Глаза сверкнули подозрительно и трезво: что такое?
— Ничего, ничего, — успокоил Певунов. — Отдохнуть, отдохнуть тебе надо с дороги, брат.
Сам он чувствовал прилив сил необычайный. Он боялся подступающей ночи. Ночью его подстерегала бессонница. Уже с год, как он мучился ею. Не спал ночь, две, три подряд, а если и спал, то просыпался на рассвете и подолгу в полной неподвижности со странным томлением в груди разглядывал потолок. Это было почти как смерть.
Капитан чокнулся с ним, обнадежил:
— Все в порядке. Караул не дремлет.
Неожиданно легко поднялся. Певунов понимающе ему улыбнулся, показал: прямо и налево. Потом с некоторой завистью следил, как ловко провинчивается среди танцующих пар только что чуть не уснувший за столом капитан. Приблизилась любезная Зинаида Петровна:
— Не надо ли чего, Сергей Иванович?
На губах лукавая усмешка.
— А-а, — отмахнулся Певунов. — Скажи лучше, как у тебя. Ладите с мужиком или все так же?
— Хуже, Сергей Иванович. Гораздо хуже. Озверел ведь он совсем. Не иначе психопат. К каждому столбу ревнует. Рукам стал волю давать.
Зинаида Петровна скорчила гримасу оскорбленной невинности, отчего лицо ее вытянулось и стало похожим на птичий клюв.
— А ты повода не давай.
— Как же, нужен ему повод. Ему главное любящей женщине огорчение причинить.
Певунов не выдержал, хмыкнул:
— Это ты, что ли, любящая?
— А хотя бы и я! — задорно ответила метрдотельша. — А то нет?
Певунов не принял вызова, заключавшегося не столько в словах, сколько в красноречиво напоминающем взгляде, отвернулся со скукой.
Капитан — вот это да! — причалил за столик с двумя девушками, пухленькими блондинками. В глазах его горел серый охотничий азарт. «Шустер», — одобрил Певунов.
— Прошу любить и жаловать! — громко объявил капитан, усаживая слегка упирающихся девиц. — Вот, Сергей Иванович, гражданки доставлены мной для прохождения курса молодого бойца.
Одну Певунов знал: Рая, официантка из этого же заведения, румянощекая хохотушка, курортная бабочка; вторую видел впервые — синеглазая, с вызывающе вырисованными яркой помадой губами, красивая, статная. Из–под свитера груди выпирали так — того гляди вырвутся на волю.
— Ты откуда, как зовут? — строго поинтересовался Певунов.
Девица насмешливо фыркнула.
