Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937
Павел посмотрел направо. И действительно, там виднелись столбы с колючей проволокой. Это была ограда поля аэродрома. Клюфт напряг зрение. На ровном пространстве, правда, очень далеко, стояли маленькие, совсем как игрушечные, силуэты самолетов. Горбатые бипланы и тупоносые истребители. Посредине аэродрома величаво высился большой аэроплан с шестью двигателями на крыльях. Скорее всего, это был какой-то транспортный ТБ. На его хвосте, покрашенный в красный цвет, виднелся номер. Возле самолета копошились люди, они грузили ящики. Но колонна не повернула к аэродрому. Слева осталась и дорога, которая вела к еле-заметному зданию. Скорее всего, это был дом руководителя полетов. Сбоку торчала вышка, на которой стоял часовой. А колонна зэков шла мимо. Мимо! И надежда на то, что их гонят обслуживать или строить аэродром, рухнула.
«Значит, ведут куда-то вглубь тайги! Но куда?! Там впереди река Мана. Там впереди только лесхозы и глухие таежные деревеньки. Неужели ведут на лесосеку? А?!!» – с горечью подумал Павел.
Арестанты поворачивали головы, рассматривая самолеты. Конвойные зло шипели:
– Бошки не поворачивать! Не поворачивать! Секретный объект, не поворачивать!
И они отвернулись. Они уткнулись к себе под ноги. Шли, шли и шли…
Павел потерял счет времени. Час, два – сколько километров продлился их путь? Уже сменились конвойные. Грузовики с усердием урчали где-то там, сзади и временами подталкивали бамперами уставших зэков. Черная «Эмка», медленно переваливаясь с кочки на кочку снежных ухабов, ползла самой последней. За замерзшим стеклом не было видно лица старшего конвоя. Но никто и не хотел его рассматривать. Сейчас все думали о другом – когда же будет привал? Павел почувствовал, что нестерпимо хочет «по нужде». Мочевой пузырь наполнился и уже нестерпимо давил в пах.
– Начальник, когда привал?! Невтерпеж! Начальник! Давай отстой! – пронеслось, где-то впереди.
– А ну, суки! Молчать! Команда шагом марш была! На ходу! На ходу ссыте! Еще раз заикнешься, выведу к обочине и расстреляю! Там ссысь, сколько надо!
Павел с грустью понял, что остановки для туалета в ближайшее время не будет. Но сколько еще идти? А? Вытерпит ли он до привала? Слышались стоны. Люди матерились и чертыхались. Конвойные ругались и временами подгоняли прикладами. Павел опустил голову вниз и смотрел себе под ноги. Он начал считать шаги. Так было легче вытерпеть. Моча требовала свободы и пыталась найти выход самостоятельно. Клюфт, сжав зубы, морщился и из последних сил напрягал мышцы внутри.
«Считать шаги. Считать! Так легче! Считать шаги!» – ухало в голове. В глазах потемнело.
Раз, два. Шаг, три. Десять, двадцать пять. Павел зажмурился. И тут его толкнули в бок. Сосед кивнул себе на живот. Павел невольно покосился и увидел, как мужик, вытащив свой член, мочится на ходу. Этот человек нашел решение проблемы! Он мочился себе под ноги! Струя журчала, падая на ботинки впереди идущего арестанта. Желтые капли отлетали забавными брызгами. Но зэк, что был впереди, не оборачивался. Он просто шел и шел. Павел посмотрел вниз – снег в желтых разводах. Идущие в авангарде колонны зэки тоже мочились на ходу. Какая нелепая и страшная картина! Действительно, как стадо животных, они шли и мочились на ходу!
– Бее! Бее! – вновь показалось, что звучит этот тревожный и обреченный звук отары овец, идущей на убой.
– Бее! Бее!
Павел сглотнул слюну. Было противно и в то же время невыносимо терпеть. Если он выльет мочу в штаны, через двадцать минут они станут «колом». Замерзнут и превратятся в ледяные сапоги! Клюфт окоченевшими пальцами попытался расстегнуть ширинку. Это удалось не сразу. Но все, же удалось. Через пару минут Павел облегчился себе под ноги, так же, как и окружавшие его соседи. Моча забрызгала ботинки, и желтые капли моментально превратились в маленькие блестящие камешки льда. Они на морозе выглядели, как сказочные россыпи драгоценностей. Сбоку раздались всхлипывания. Это рыдал какой-то молодой арестант. Совсем юный парень хныкал как ребенок. Конвойный то и дело матерился на него.
– Он не может расстегнуть штаны. У него нет прорешки. У него комбинезон. Он обоссался… – шепнул сосед.
Павел зажмурил глаза. Он представил, как в валенки этого человека стекла его же собственная моча. Она хлюпала в войлочном плену, впитываясь в портянки.
«Хорошо, что на этапе нет Пермякова… он бы уже погиб. Он не выдержал бы… Они мучают нас для чего-то! Не могут же они мучить нас просто так?! Ради чего-то они все-таки мучают нас! Просто так нельзя издеваться над человеком! Просто так издеваются душевно больные люди! Маньяки! Не могут же все эти солдаты и офицеры быть маньяками?! Не может же полстраны быть маньяками? Больными? Но для чего, же они мучают нас? Ради какой такой цели?!» – подумал Павел и покосился на конвоира.
Тот поймал его взгляд и, вздохнув, кивнул вперед. Павел сначала не понял, что солдат подает ему какой-то сигнал. Но военный еще раз кивнул головой по ходу движения. Клюфт посмотрел вперед. Где-то в километре от дороги виднелись избы. Это было село. Оно разбросалось по пригоркам пологой горы. А сбоку, совсем рядом с дорогой, высилась большая белая церковь. Вернее, это было все, что осталось от некогда крупного собора. Возможно, самого высокого здания в округе.
Белые, изящные линии колокольни нелепо завершались тупым обрубком. Куполов не было. Вместо них полуразрушенные стены кирпичной кладки. Стекол на окнах тоже нет. Да и вообще церковь выглядела как «больная тифом». Видно, ее пытались снести, но не смогли. Стены с трудом, но выдержали натиск «воинствующих атеистов». Стая ворон кружилась, как ни в чем не бывало. Черные большие птицы дико кричали, завидев приближение колонны и машин. А зэков вели к церкви. Павел понял: это и есть их первый привал на пути в зону. У здания собора колонна изогнулась и, упершись в стену, остановилась. Команда над головами разнеслась как облегчение:
– Стой! По одному внутрь заходи! – крикнул какой-то офицер.
Его до этого момента не было видно. Он выскочил перед строем, как «чертик из табакерки». Зэки поспешно начали толкаться у больших ворот. Два солдата со скрипом отворили створки и отскочили вбок. Толпа хлынула внутрь собора. Люди с облегчением гудели и весело приговаривали соседям о наступившем блаженстве. Но тут, же облегченные возгласы сменились разочарованным воем. Все, кто оказывался внутри, медленно и нехотя проходили к центру полуразрушенного здания.
В церкви оказалось холодно так же, как и на улице. Да и как там могло сохраниться тепло, если не было ни одного целого и неразбитого окна и печки. На полу лежали огромные кучи сена. Вместо алтаря поленья досок и бревен. Стены облуплены, исписаны какими-то мелкими надписями. Над головой дырявая крыша. Резкие хлопки крыльев голубей и ворон, и стон… стон… стон…
Люди причитали от ужаса увиденного! Многие падали на холодное сено у ног и плакали. Некоторые зэки, обреченно раскинув руки, пытались сгрести с каменного пола мусор и траву. Но кто-то из арестантов примостился в углу и с наслаждением справлял нужду «по-большому». Эти полусогнутые фигурки, сидящие на корточках и испражняющиеся в разрушенном храме, были нелепым и страшным видением! На них дико и обреченно со стен смотрели полустертые лики святых, сохранившиеся на остатках росписи собора.
Павел стоял и созерцал все это. И ему стало плохо. В глазах потемнело. До плеча дотронулась чья-то рука.
– Ну, что? Вы, я вижу, согласны? Вы, я вижу, решились?! Вы молодец… – прошептал знакомый голос.
Павел не хотел оборачиваться. Он знал, «кого» сейчас увидит. Он увидит дьявола-искусителя! Да, да, дьявола! Может, он как раз и выглядел так «в том» саду с яблоком в руке?
Но это был Фельдман. Он вновь повторил вопрос. Он был настырен:
– Вы не сильно-то принимайте все это близко к сердцу. Лучше вон к двери давайте подходите. Сейчас там должны пайку принести, – Борис Николаевич подтолкнул Павла в бок.
Тот отмахнулся. Он захотел ударить этого человека. Он так сильно захотел его ударить! Но тут у его ног упал какой-то старик в длинном пальто. Седовласый мужчина, уткнувшись непокрытой головой в пол, начал громко читать молитвы. Он то и дело поднимал голову вверх, смотря в прореху разрушенной крыши. И почти обезумевшими глазами искал что-то там, в небе… Он искал и не обращал внимания на всех, окружавших его. Он стоял и молился все громче и громче. Его губы четко и ровно выкрикивали слова святого писания:
– Люби ближнего и ненавидь врага! А я говорю вам: не переставайте любить своих врагов и молиться за преследующих вас, чтобы вам оказаться сыновьями Отца вашего, который на небесах, ибо он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных! Ибо если вы любите тех, кто любит вас – какая вам награда?!!
Мужчина опускался и бился головой о каменный пол. Он крестился размашисто и с каким-то остервенением. На его впалых и уставших глазах выступили слезы. Павел стоял и иступлено слушал эту страшную молитву в полуразрушенной церкви.
