Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937
Тук… тук.
Все быстрее и быстрее…
– Варушкин, Гендель!.. Егоров, Ерофеев! Игнатьев, Клифт! – орал человек в полушубке.
Павел вздрогнул и открыл рот. Из гортани вырвался хриплый стон. Совсем еле-слышный. Но офицер, покосившись на Клюфта, удовлетворенно кивнул головой, продолжил:
– Овинников! Оболенский, Одинцов!
Павел зажмурился. Ему стало невыносимо противно. Противно и стыдно! Хотелось плакать от обиды! От несправедливости и мерзости. По щеке покатилась слеза. Она обжигала кожу и казалась на морозе настоящим кипятком. Но уже на подбородке это была обычная холодная и соленая вода.
– Заключенные, слушай мою команду! – орал все тот же тип в полушубке. – Я тут теперь для вас царь и Бог! А значит, если кто-то не захочет мне подчиняться, будет моим личным врагом! А с врагами я обхожусь жестоко! Слушай сюда!
Зэки, затаив дыхание, смотрели на этого выскочку в грязно-белом полушубке и понимали, теперь он их душеприказчик. И как бы нелепо ни звучали из его уст заверения, они и были действительно последней инстанцией в их жизни. Поэтому арестанты всматривались в черты этого человека и пытались найти в них хоть маленький штрих человечности и сострадания. Но, к своему ужасу не находили. А офицер продолжал орать, внимательно обводя эту мрачную колонну людей своим пронзительным взглядом:
– Закон движения в колонне ясен и четок! При движении заключенным не разрешается переговариваться друг с другом, останавливаться без команды, замедлять движения! Не смотреть по сторонам и не дразнить конвойный собак!!! А так же категорически запрещается что-либо спрашивать у военнослужащих! Кроме этого, любое движение заключенного в сторону от колонны будет считаться побегом! Побег в данной ситуации пресекается без предупредительного выстрела вверх!!! В общем, так, вражины долбанные!!! Шаг вправо, шаг влево – пуля в череп! Прыжок вверх – попытка провокации, расстрел на обочине! Мать вашу! Всем все понятно?!!
Толпа молчала. Никто не решался ничего говорить. Все затаили дыхание и испуганно смотрели на офицера. Тот, довольный, молчал. Он словно чувствовал, как оробели эти люди. Он чувствовал, что напугал их. Он ощутил власть над толпой этих зэков. Он ощутил прилив энергии и удовлетворение. Самим собой! Он! Он ведь действительно тут и царь, и Бог! Он тут главный и нет никого вокруг, кто бы мог опровергнуть это?! Никого!
И тут раздался нерешительный голос. Судя по тембру, скорее всего, это был совсем молодой парнишка:
– А по нужде? По нужде, а? Как же, гражданин начальник?! Как, если писать охота?
Офицер, словно расстроившись, что вот так бесцеремонно нарушили эту его внутреннюю идиллию мыслей, покачал головой и медленно подошел к тому месту, откуда его спросил «обнаглевший зэк». Он долго всматривался в лицо этого паренька в фуфайке и, тяжело вздохнув, рявкнул:
– А ссать будешь на ходу! В валенки! Ссы, сколько хочешь! Про это ничего в уставе не сказано! Все слышали?! Кто хочет ссать, тот пусть ссыт на ходу! Остановки делать будем через каждые четыре часа! И все! Не меньше! Развели тут, мать вашу, демагогию! Если мы тут ссать начнем на обочине через каждые пять минут, так и к завтрашнему утру в лагерь не дойдем! А нам по всем нормам нужно успеть до захода солнца! Так что никаких просьб! Никаких поблажек! А теперь слушай мою команду! Налево!!!
Зэки робко и неуверенно повиновались. Колонна повернулась и замерла. Павел украдкой оглянулся. Он стоял где-то в середине этой толпы. А там, к концу этой вереницы, человек сто еще! И впереди столько же! Этап растянулся метров на шестьдесят-семьдесят. По бокам колонны конвоиры с винтовками и собаками. Они лениво смотрели на зэков и ждали команды. Клюфт с удивлением наблюдал и не мог понять, как же они, эти солдаты, пойдут за зэками весь путь до лагеря?! Это ведь длинная дорога?! Судя по словам офицера, часов восемь пешего хода! А значит, километров сорок пути. На двадцатиградусном морозе для многих это превратится в дорогу смерти. А солдаты, неужели они так и будут идти рядом? Но сомнения Павла разрушил слабый гул, перерастающий в рокот. Из-за сарая, что стоял на перроне, выехали два грузовика. «ЗИС 5» с брезентовыми тентами над кузовом. Машины медленно подъехали к колонне. В хвост к этим автомобилям пристроилась черная «Эмка». Легковой «ГАЗ М» поблескивал в лучах восходящего холодного солнца темной полировкой. Старший офицер, что кричал фамилии, лениво повернулся и медленно прошел к легковушке. Он отряхнул снег со своих валенок и, кряхтя, залез на переднее сидение. Перед тем как захлопнуть за собой дверку, махнул рукой. Солдаты засуетились. Половина из конвойных спешно подбежала к грузовикам и стала карабкаться в кузов. Человек пятнадцать рассредоточились вдоль колонны по обеим сторонам.
– Слушай мою команду! – раздался где-то сзади голос.
Зэки невольно стали оборачиваться. Их тут же начали тыкать прикладами винтовок конвойные:
– А ну! Мать твою! Не поворачиваться! Что, правило не слышали?! А?! Не слышали?! – кричали солдаты, усердно колошматя бедных арестантов по локтям и ребрам.
Крики и вздохи пронеслись над толпой. Зэки испуганно втягивали головы в плечи. Не смотреть! Не смотреть по сторонам, а то получишь прикладом! Вот главное! Вот она, правда, этапа!
– Колоннааа, шагооом мааааршшшш!!!.. – пронеслась команда.
И они тронулись. Медленно и лениво. Колонна шевелилась, как гигантский червь. Он, сгорбившись, пополз в сторону леса. Подошвы заскрипели по рассыпчатому снегу. Этот визг перемерзших снежинок звучал особенно противно и страшно. Впереди плечи зэка. По бокам унылые лица «товарищей по несчастью», друзей по этапу! Павел шел вторым слева и ему нет-нет, да и удавалось взглянуть украдкой на соседа. Тот тоже поглядывал на Клюфта. Это был мужчина лет тридцати пяти. Низкий и коренастый, он испуганно моргал, глазами показывая на свои ноги. На соседе надет стеганый тулупчик. Брюки, видно летние, все в дырах. Из этих прорех нелепо белели кальсоны. И на ногах Павел рассмотрел туфли. Обычные лакированные туфли, какие мужчины в нормальной жизни надевали на торжественные приемы, свидания или еще какие-то праздничные мероприятия. Но вот повседневно ходить в таких туфлях было явным абсурдом. Соседа, скорее всего, и арестовали на каком-нибудь банкете. А то и на собственной свадьбе. В общем-то, теперь это было неважно. Важно другое! В такой обуви без обморожения пальцев он до конечного пункта их долгого пути явно не дойдет. Павел тяжело вздохнул и покачал головой, дав понять мужичку, что он ему сочувствует. Тот, молча, опустил голову. Клюфт попытался рассмотреть и конвойного, что шел рядом с ними. Это был молодой парень с красным от мороза лицом. На бровях иней. Губы пунцово-синие. На его физиономии никаких эмоций. Руки в толстых и теплых трехпалых рукавицах сжимали винтовку. Ее лакированное цевье и приклад поблескивали. Солдат шел, то и дело подкашливая. Видно, конвойный был простужен. Паренек изредка поглядывал на машины, которые ехали сзади колонны. Видно, он очень ждал смены и хотел поскорее запрыгнуть в кузов.
– Что это за деревня? А? Кто знает? – шептал кто-то из зэков сзади.
Но в ответ никто не ответил. Тяжелое дыхание и скрип снега. Павел сощурил глаза. Солнце окончательно вышло из-за горы. И тут, за городом, небо было безоблачное! Синь резала глаза! Чистый и морозный воздух. Свет слепил. Дышалось, аж, до боли легко. Так, что грудь немного ломило от переизбытка кислорода. Клюфт косился в сторону деревни. Колонна обходила ее по дороге метрах в трехстах. На больших сугробах вдоль околицы изгородей стояли меленькие черные силуэты. Это были деревенские дети. Мальчишки и девчонки, закутанные в шали и с мохнатыми шапками на головах, тревожно смотрели на идущих людей. Павел толкнул соседа в бок локтем. Тот отмахнулся. Мужчина пялился на свои ноги. Туфли от снега блестели все сильнее и сильнее. Ему, видно было, сейчас не до маленьких деревенских жителей. Мороз наверняка уже сковал его пальцы. Деревня осталась где-то за спиной, а детишки все не уходили. Они провожали взглядом эту вереницу странных людей, бредущих под присмотром солдат. Возможно, такая картина была для них не редкостью, ведь никто из ребят так и не бросился к колонне и не попытался что-то сказать. Скорее всего, раньше конвойные уже отгоняли деревенскую шпану, и никто из них не хотел больше получить тумаков от злых «дубаков».
– Камарчага. Это Камарчага… – послышался шепот.
Кто-то из зэков все-таки умудрился сказать название деревни. И как по невидимому телеграфу, странное и немного страшное название «Камарчага», разнеслось по строю.
«Камарчага, это лишь в трех часах езды от Красноярска! Нас везли совсем недолго! Камарчага, это странное название деревни я уже слышал. Тут где-то должен быть аэродром. Учебный аэродром! Если это так, значит, не все так страшно! Значит, нас ведут на строительство этого аэродрома, наверное?» – мелькнула мысль надежды у Клюфта в голове.
