Ольга Покровская - Булочник и Весна
В шальном оживлении, без определённых мыслей и чувств, зато врубив на полную катушку музыку поэнергичней, я стартовал в деревню.
Оставалось совсем немного до Старой Весны, когда мне пришлось затормозить. На подъезде к Отраднову дорога была занята маневрирующим «КамАЗом». Шла расчистка участка под очередной объект пажковского мегакомплекса.
Чуть поодаль дороги, на огороженном фирменной сеткой куске луговой земли, стоял заброшенный бревенчатый барак. Его готовили к сносу – оконные рамы отсутствовали, и на их месте, проём в проём, синело небо.
Я опустил форточку и стал смотреть, как экскаватор вытягивает клешню, готовясь вдарить точно по небу в окнах. Мгновение – и голубой ледок, треснув, посыплется.
Удар оказался хорош. Зря обиженная мною Майя, Мотя, обдирающая со штакетника краску, старушенция, снедь в багажнике – всё загудело и понеслось, утрачивая форму и смысл. Не желая рассыпаться вместе с бараком, я посигналил. «КамАЗ» дал задний ход и освободил проезд.
Прорвавшись по разъезженной глине, я выехал на чистую дорогу и увидел родную местность: вот он холм, и никчёмный мой дом, и синенькое небо над увянувшим лесом – цело. Снаружи всё в порядке, это просто моя голова звенит, как мешок битого стекла.61 На дрова
Въехав в ворота, я открыл багажник и, преодолевая некоторую ватность ног, в два захода отнёс пакеты на крыльцо нового дома. Чувство, что я добровольно нажал delete и стёр нечто жизненно необходимое, владело мной. Во время моей второй ходки в калиточку заглянул Коля.
– Чего это ты закупился? – спросил он дрогнувшим от надежды голосом.
– Того! – отозвался я. – Заходи через часок – узнаешь! – и махнул пакетом с бутылками.
– Праздновать, что ль, будешь? – уже не в силах скрыть радостное предвкушение, пытал меня Коля.
– Узнаешь, говорю! Лучше вон дровишек в мангал накидай!
Коля, сорвавшись, как мальчишка, помчался к своей поленнице, а я сгрузил пакеты на крыльцо и сел на ступеньку. А в чём, собственно говоря, состоит твой роковой delete? В том, что наконец отстал от человека, у которого два года как своя жизнь?
Я слегка пнул ногой пакет – грохотнув, в нём пошевелился праздник. Нет, брат, весь твой хаос, осколки, паника – это всего лишь последние судороги прибитого комара. Нет смысла ослаблять ладонь – только продлишь мучения. Лучше дожми!
Понудив себя подняться, я перенёс пакеты с крыльца в гостиную и направился в кладовку. Там, среди картона и обрезков доски, стояла коробка с разборным обеденным столом, купленная мамой к приезду Лизы. Напрасно – учитывая мою лень и нерасторопность. Мы перекусывали за столиком, сколоченным Ильёй.
Я отволок упаковку в гостиную, нашёл на кухне нож и, разрезав скотч, открыл коробку. Ну что ж – столешница, винты, инструкция – всё просто.
Я взялся за дело с вдохновением, чувствуя в предстоящих манипуляциях налёт магии. Соберу стол – выздоровею! Расставлю бокалы – спасусь!
Илья бросился было помогать, но что-то почуял и остался в стороне, на подхвате. Чётко исполняя мои команды, он вынес прочь самодельный столик, на котором Майя резала хлеб, подал один за другим винты, помог перевернуть и отнести на место собранный стол.
– Поздравь меня! Отрёкся! Всё подписал! Свободен, теперь гуляем! – докладывал я ему, вытаскивая из коробок тарелки и бокалы. Всё это новенькое, выбранное мамой к приезду Майи и Лизы, звенело и поблёскивало в моих руках, как золото, на которое куплю новую жизнь.
Мне хотелось так накрыть стол, чтобы каждый мой друг догадался, что я думал о нём. Коле – стопочку, барышням – бокалы для шампанского, Николаю Андреичу – простор, чтобы положить локти и на них – вдохновенную голову.
Илья с тревогой следил за моими действиями.
– Видишь, и дом пригодился! Хоть с друзьями будем собираться! – городил я, ставя на стол бутылки. – Не сидеть же вечно под небом! Хороший дом, прекрасный, как справедливо сказала Майя!.. – Тут, сбитый внезапным накатом бессилия, я плюхнулся на стул и огляделся. В большом окне синело, промораживая холм, ясное небо. – Ты доску-то убери, Илюх! Люди придут!
Илья послушно приблизился к окну и снял вертикально прислонённый к раме обрезок чернового пола.
– Костя, тут какая-то вещь! – проговорил он, оглянувшись. Я встал и подошёл. Эта «вещь» была забыта Майей – бежевые, с белым ободком, вязаные носки. Я сам задвинул их доской после того, как гости уехали.
Я взял комочек в кулак с твёрдым намерением отнести в сумку с вещами, которую в следующий раз повезу стирать к родителям. Но почему-то никуда не пошёл, а присел на подоконник, виском к стеклу. Мультфильм, в котором из вязаной варежки у девочки получилась живая собака, поплыл передо мной. Я весь ушёл в его скользящий, сладостный бред. А что, из пары носков могли бы выйти вполне сносные клоны Майи и Лизы!
Ну вот и всё. С колотящимся сердцем я встал и оглядел сосновый гроб моего дома. Накренился убранный стол, поплыла фигурка Ильи, замершего испуганно под иконой. Мгновение – и свежие стены посыплются, уложат меня под своё профилированное одеяло.
Без мыслей, подчиняясь одному инстинкту, я выскочил во двор и огляделся. Увядшие листья хрена, которые не одолел я, зато одолевала осень, покрыли завечеревший участок. Под ясным небом, сулящим ночной мороз, Коля разводил в мангале костёр. Пахло белым дымом, сыроватым смородиновым хворостом.
Я отошёл к забору и поглядел на новенький обелиск моему прошлому – в окнах мансарды мигнул солнечный луч. Если бы лил дождь или рвался ветер, разделяя со мной мой внутренний шторм, может, всё повернулось бы иначе. Но спокоен был голубой воздух осени, только грудь моя ходила ходуном.
Быстрым шагом я подошёл к дому и обхватил угол руками, желая своротить. От страшного физического усилия меня прошиб смех.
– Костя, ты чего? – с крыльца окликнул меня Илья.
Не отозвавшись, я быстро пошёл к калитке и через несколько секунд был на краю холма. Приветствую тебя, синий простор, треснувшее и всё же целое небо!
– Подожди! – вылетая за мной, крикнул Илья. – Скажи хоть, куда ты! Купить чего-нибудь забыл? – и, догнав меня, схватил за рукав.
Я дёрнул локтем, не сбавляя ходу.
– Отстань! Иди погуляй пока! И кошку найди, унеси подальше!
Но Илья не отстал, хуже того, вцепился в плечо.
– Да стой же! Прошу тебя! Это всё не то – про что ты сейчас подумал! Ты не верь себе! Это так только!..
Я обернулся и, сильно толкнув его в грудь, помчался вниз по дороге.
Добежав до Отраднова, я выскочил к лесному повороту и увидел на месте барака чёрную груду обломков. Экскаватор выруливал на дорогу – работа была закончена. Я подбежал к кабинке и, выравнивая сбитое дыхание, спросил:
– Отец, свободен?
Распоров шинами холм, мы въехали в гору. «Отец», оказавшийся молодым гастарбайтером, спрыгнул у забора и поглядел на меня с вопросом.
– Вот! – сказал я, обводя участок гостеприимным жестом. – Дом, забор, всё подчистую. Тут у меня будут водокачка и очистительные сооружения. Открываю производство воды. В пластике по десять литров.
Он смотрел на меня, переваривая этот бред, а затем возразил вполне разумно, что такой отличный дом надобно разобрать вручную. Он даже посоветует мне ребят – недорого.
– Тебе денег надо? Или не надо? – спросил я. – Если надо – делай, что сказано.
Он глянул на меня степными глазами и покачал головой.
Я вытащил клок смятых купюр, среди которых были и крупные, и махнул перед ним:
– Парень, ты работать сюда приехал? Или чего?
Он опять посмотрел – с ужасом и жаждой. Оранжево-синий веер захватил его душу. Он набрал воздуху и с витиеватым восточным стоном выдохнул. Я понял, что его совесть была сильнее алчности. Ни за что на свете он не станет разрушать такой хороший дом, ни за какие блага – разве что вот за эти деньги, которые я совал ему в нос. Вот он получит их, купит билет и уедет домой и долго – целую вечность – будет нежиться в окружении родственников.
Посоображав, он изъявил желание видеть документы на дом, право собственности и всё такое. Ну что ж, это разумно.
По вянущей траве – как по полю последней битвы – я пошагал в бытовку за документами и на обратном пути застопорился. На моей тропе угрюмо стоял Коля и, кажется, собирался по-свойски промыть мне мозги.
– Уйди, Колян, Христа ради, ладно? – сказал я и, чуя несметную силу в груди, слегка подался на него корпусом.
Колины коричневые глаза расширились, в мгновение ока он сделался меньше и дальше – как если бы его толкнуло взрывной волной. Тут впервые мне пришло в голову: каково же бывало Майе в моменты моего бешенства, если даже Коля не выстоял!
Я сбегал в бытовку и, распахнув по дороге ворота, забрался в кабину. Сунул въедливому водиле документы – на, успокойся! – и в свистящем, раздувающем сердце накате веселья оглядел участок.
Назревала былинная битва. Штурм двухэтажного чудища о двенадцати глазах. На границе с Колей, там, где были у нас «отворяй-ворота» и рябинка, замер Илья с белой кошечкой на руках. Я знал, что в эти секунды, поняв бессмысленность протеста, он твердит про себя молитву.
