Маргарита Хемлин - Про Иону (сборник)
Клара Захаровна сильно переживала, но что сделаешь.
Все друзья сына дежурили при ней беспрерывно, организовали похороны. Протез хотели положить в гроб как вещь, которая и при жизни находилась всегда с Александром Семеновичем, но Клара Захаровна запретила:
– На том свете у него две ноги будет, зачем ему лишняя.
До отъезда оставалась неделя. Квартиру сдали в ЖЭК, мебель растолкали по родственникам, книги раздарили, чемоданы упаковали. Последним, под самую крышку, легло «чудо» – круглая, со сквозным отверстием посредине, жаровенка, в которой Клара Захаровна привыкла печь картошку и курицу кусочками.
Так и стояли два чемодана в пустой комнате.
Ордена и медали Клара Захаровна передала на хранение одному из товарищей сына – окончательной ясности с ними так и не наступило.
Ночью Клара Захаровна проснулась с твердым убеждением, что забыла нечто крайне важное. Протез!
Встала, взяла протез, обняла его, как малого ребенка, и запричитала:
– Ой, в дом отдыха ты поехал! Ой, отдохнуть тебе надо было! Ой, теперь ты отдыхать будешь веки вечные! А мне как жить? Зачем от тебя ехать?
Плакала, плакала так, с протезом в руках, и забылась.
Утром позвонил сын:
– Мама, ты как? Держись. Я тебя жду. Нужно жить, что поделаешь!
– Да-да, сыночек, я так тоже думаю, что надо. И ехать надо. Кому я тут нужна? Ты ж меня не выгонишь?
– Что ты городишь, мама! Ты сейчас в шоке, а здесь отойдешь, поправишься. Я тебя жду! – И положил трубку, хотя Клара Захаровна хотела ему много чего сказать.
В «Шереметьево» Клару Захаровну приехали провожать человек пятьдесят. Родственники, товарищи сына, еще какие-то люди, которых она не знала лично, но которые передавали приветы ее сыну.
Перед самым выездом в аэропорт Клара Захаровна пересмотрела сложенные вещи, переложила из одного чемодана в другой, повыбрасывала кое-что, освободив место для протеза.
Досматривая багаж, таможенник очень удивился:
– Что это?
– Протез моего покойного мужа.
Таможенник вынул протез, осмотрел со всех сторон, постучал костяшками пальцев по металлическим трубкам, взвесил на глазок и удалился, велев Кларе Захаровне ждать.
Ее отвели в сторонку, чтоб не мешала прохождению пассажиров, по преимуществу иностранцев.
Группа провожавших волновалась, про протез никто из них не знал. Переговаривались между собой:
– Ну что там? Зачем старуху мучают?
– А она с собой ничего такого не везет?
– Да откуда! Ничего, кроме барахла. Им лишь бы поиздеваться…
Шло время. Таможенник не выходил. Очередь регистрирующихся и проходящих таможенный контроль иссякла.
Наконец появился таможенник с протезом. Не торопясь, направился к стойке:
– Пройдите, пожалуйста, – позвал Клару Захаровну. Положил протез рядом с чемоданом, перебрал платья, туфли, завернутые в газету. – Проходите, гражданка.
Клара Захаровна принялась застегивать чемодан. Но порядок вещей оказался нарушен, и крышка не защелкивалась, упираясь в развернутую ступню протеза.
Клара Захаровна вынула протез, закрыла чемодан, тут же уплывший за черный покров, и проследовала на посадку.
Она несла протез в руках и умудрилась помахать им, обернувшись на прощанье.
Встреча
Аптека около дома по воскресеньям закрывалась в 16 часов, и Василий Иванович отправился в центр – там аптека работала круглосуточно.
Сошел с троллейбуса и – через сквер, чтобы сократить дорогу.
В Чернигове в начале июня цветет все, что может: акация, жасмин, флоксы, мальвы, дикие розы, медуница и сотни неведомых никому, кроме работников зеленхоза, растений.
Василий Иванович присел на скамейку, снял дырчатую шляпу и зажмурился. Чистый рай!
Просидев несколько минут, открыл глаза и увидел: на другом конце лавочки примостился дядька с кипой газет. Чудной дядька – в несерьезной желтоватой курточке-размахайке, в кепочке с огромным козырьком, в темных очках – рассматривал газеты, решая, с которой начать.
Василий Иванович посоветовал:
– «Деснянку» можете прямо теперь выкинуть! Опять брешуть! А в «Фактах» статья крепкая!
Дядька снял очки. И тут Василий Иванович его узнал:
– Фимка! Ефим! От это встреча на Эльбе!
– Василь?
Обнялись. Василий Иванович не мог поверить:
– Фимка! Ты ж, говорили, в Америке, и давно… Шо тут делаешь? Потянуло! На вареники, значить!
– Фимка-Фимка. А я ж Наумович. В Америке отчества не признают – тоже Фима да Фима. До семидесяти пяти дожил – а все Фима.
– Ну рассказывай! Это ж надо!
– Приехал в родной город, так сказать.
– Сколько тут?
– Три дня. В техникуме нашем был. На Троицкой горе, на Валу, на Десне – катером возили до Днепра. Укачало.
– И что, специально приехал или так, куда по пути? – Василий Иванович смотрел на Ефима и не мог поверить, что видит его.
– Специально. Ничего тут не поменялось!
– Центр! А ты на Лисковцу или к Александровке подъедь – высотки такие, шо дух спирает! По двадцать два этажа каждая! – гордо сказал Василий Иванович. – Растет Чернигов! Скоро до Киева добежит!
– Ты-то с квартирой? – поинтересовался Ефим Наумович. – Я папаши твоего халупу помню.
– Э, халупа! Где та халупа! В семьдесят седьмом получили – трехкомнатную. Огроменная! 53 метра. Хочь собак гоняй. Теперь с Наталкой вдвоем остались – дети поразъехались, мы с ней пануем. Наталку помнишь?
– Помню. Трио строительного техникума исполняет романс Глибова «Стоить гора высокая, попид горою гай». Самодеятельность первой марки!
– Ага. Наталка и теперь поет: «А молодисть нэ вэрнэться, нэ вэрнэться вона». Помнишь: она запевает, а ты по второму разу: «Нэ вэрнэться, нэ вэрнэться…»
Ефим Наумович вздохнул:
– Дураки, накаркали… Ты, Василь, какой был, такой остался.
– А шо, я всю жизнь худой. Это ты в Киеве на руководящей работе живот наел. Мне еще в 68-м рассказывали, видели тебя наши хлопцы. Теперь режимишь? Как я стал. Меньше весу – больше жизни.
– Да я не в том смысле. Вот мы с тобой пятьдесят пять лет не виделись. Фактически с техникума, вся жизнь прошла. А ты так со мной говоришь, будто года два.
– Какая разница – два, пятьдесят два. Сам сказал: прошли-проминули. Ты лучше скажи, как в Америке.
Ефим Наумович в который раз воспроизвел рассказ про то, как устроены дети, какая у них зарплата, как внуки учатся и говорят по-английски без запинки.
– Хорошо! – Василий Иванович стукнул кулаком по колену. – А от я никуда б не поехал отсюда. Ты понюхай кругом – рай! В Америке чем пахнет?
– А ничем.
– Ну вот… Как личная жизнь?
– Смотря с каких пор рассказывать. Жену еще тут похоронил. Она по женской линии умерла, молодая была. Там пробовал сойтись – не получилось. А так ничего – живу отдельно от детей.
Помолчали.
– Не искал меня, то есть нас? – спросил Василий Иванович.
– Не искал. Зачем? Видишь, ты и сам пришел.
– Так то случай, – протянул Василий Иванович. —
Я в аптеку шел, а тут ты – стиляга! Если б не твои газеты – так не узнал бы. И мимо пошел.
– Ну и пошел бы, – раздраженно ответил Ефим Наумович.
– Сердишься? А чего – так склалось, как склалось.
И у тебя семья, и у меня семья. Ну что, до свиданья?
Василий Иванович поднялся, протянул руку. Ефим Наумович отмахнулся:
– Да посиди, сейчас потихоньку пройдемся – ты меня до гостиницы проведешь, вместе в аптеку зайдем, посмотрю, чем у вас тут лечат.
Посидели. Ефим Наумович рассказал про новый дом, купленный сыном, – хорошая кредитная история, потому и позволил себе.
– А давай в «Макдоналдс» пойдем, тут рядом, – предложил Василий Наумович. – Пивка возьмем, черниговского, лучшее в мире, я в газете читал, выпьем за дружбу народов, – и потянул Ефима Наумовича за рукав, как в молодости.
– Вообще-то мне пива нельзя. Да и «макдонадсов» тоже. А-а-а, пойдем! – Ефим Наумович рассовал газеты по карманам и осторожно поднялся со скамейки.
В «Макдоналдсе» Василий Иванович вспомнил:
– Ой, Наталка дома с ума сходит! Я ж на час пошел. Обожди, найду, откуда позвонить… И карточки автоматной нет… Щас на раздаче спрошу…
– Не рыпайся! На! – Ефим Наумович протянул мобильник. – Звони. Кругом – через Америку в Чернигов.
– Освоил! А мне вроде ни к чему, – Василий Иванович взял телефон, повертел, рассматривая, вернул. – Дорого выйдет.
– Говори номер, сам наберу. Темнота.
Василий Иванович диктовал, а Ефим Наумович аккуратно, как-то даже с любовью, тыкал в крошечные кнопки.
– Але! Наталка! С тобой будет говорить супруг, – деланным «телефонским» голосом прогундосил Ефим Наумович.
– Але! Наталка! Это я. Ага. А хто той дурак, шо глупости по телефону говорит, – угадай. Нет. Нет. Фимка! От так тебе и Фимка. Приехал. Ну я тебе дома расскажу, а то тут деньги американские капают.
Схватив Ефима Наумовича за плечо, Василий Иванович убедительно просил:
– Ты к нам завтра приди! Наталка борща наварит, ты ж любишь!
