Анатолий Вилинович - Остап Бендер — агент ГПУ
– Премного благодарен, благодарен… – взял деньги рисовальщик, – Буду ждать приглашения на работу. До свидания, – направился он к выходу.
– До свидания, уважаемый, – ответил Бендер, провожая его до двери.
– Вот так друзья-единомышленники, – заходил по комнате глава конторы. – Увидели, услышали, поняли?
– Да, Остап Ибрагимович, чего уж тут… такой маленький…
– С двумя крошечными чашечками к нему, Адам Казимирович, – сказал и Балаганов. – А стоит тысячи…
– Не рублей, детушки, а валюты! – ткнул пальцем в рисунок Бендер, подойдя к столу.
– Так или иначе, все равно не наш, если по справедливости…
– Наш, не наш, товарищ эксперт, а найти его не помешало бы.
– Это верно, Остап Ибрагимович, – прогладил свои усы Адам.
– Если бы нашли без ведома гэпэушников, то, как продать его на аукционе? – На международном аукционе? – уточнил Бендер.
– Командор, а что такое аукцион?
– Это способ продажи некоторых товаров, Шура. – Гарнитуров, стульев… – вдруг рассмеялся Бендер. – Стульев, камрады. Например, двенадцать стульев из гарнитура, по одному стулу из этого гарнитура, – продолжал смеяться Бендер, глядя на своих друзей, не понимающих причину его смеха. – Ладно, – успокоился Остап. – Как-нибудь расскажу о такой продаже на аукционе. – А сейчас…
– Нет, так вы покупали или продавали, что на аукционе, командор?
– Покупал, Шура, покупал, – усмехнулся Бендер.
– И все же, если по справедливости, покупали что? – допытывался рыжеволосый компаньон.
– Да, интересно, Остап Ибрагимович, покупали что? – задал вопрос и автомеханик их конторы. – Может такой же молочник? – взял он рисунок.
– Да. С двумя чашечками? – задал вопрос и Балаганов.
– Нет. Покупал стулья, – вновь рассмеялся Остап. – Двенадцать стульев из гарнитура, камрады-единомышленники, – перестал смеяться бывший покупатель стульев «из дворца».
– И что, купили, Остап Ибрагимович? – опередил вопрос Балаганова Адам Казимирович.
– Не купил. Денег не хватило. А компаньон мой прогулял нужные деньги.
– И все же, если по справедливости, зачем вам надо было покупать эти стулья, командор? – допытывался Балаганов.
– Скажу, если по справедливости, как вы говорите, камрад Шура.
– Да, пусть по справедливости, Остап Ибрагимович, – подал голос и Адам.
Бендер усмехнулся, достал папиросу, закурил с глубокой затяжкой и, глядя на своих друзей, с нетерпением ожидающих ответа, сказал:
– В одном из этих двенадцати стульев, в сидении, были спрятаны бриллианты.
– Бриллианты!? – в один голос воскликнули концессионеры.
– Да, на сумму не меньше, а может и больше, чем этот молочник, – двинул по столу рисунок Лоев, Остап.
– Да как же так, командор?
– Ну и ну, Остап Ибрагимович, – махнул рукой по усам Козлевич, – не хватило денег… И что же? Стулья продали другому?
– Нет, начали продавать по одному стулью, так как желающих купить все двенадцать не нашлось.
– Вот кому-то достался стул с бриллиантами, командор?
– Не кому-то, Шура, а государству. Стул с бриллиантами купили железнодорожники и на эти бриллианты построили клуб, как стало мне известно.
– Теперь и молочник может достаться государству, – сказал Адам.
– Если найдут его, друзья-единомышленники, – сказал Бендер. – Этот молочник.
– С двумя чашечками, – тихо произнес Балаганов.
– А может нам постараться найти его раньше гэпэушников, Остап Ибрагимович?
– Подскажите. Каким образом, Адам Казимирович? – встал против него Остап, ожидая ответа.
– Да, каким образом, Адам Казимирович? – задал вопрос и Балаганов.
– Еще не знаю, что сказать… – пожал плечами Адам. – Надо, наверное, связаться с уголовниками, я думаю… – неуверенно ответил он.
– А есть ли у вас знакомые эти самые уголовники, а по-простому, воры?
– Здесь нет. В Москве и Арбатове знавал таких. А здесь нет у меня знакомых из таких. В Черноморске нашел бы…
– Таких, нам не надо, нужны здешние, которые обворовали Лоева. Иногородние нам не нужны, друзья-товарищи.
– Конечно, не нужны, командор, – подтвердил Балаганов.
– И еще, думаете, органы: милиция, ОГПУ с этим Доменко не знают местных воров? – заходил по комнате Бендер. Разве у них нет стукача из уголовного мира?
– Конечно, есть, Остап Ибрагимович, – согласился автомеханик.
– И я знаю, что у легавых и этих гэпэушников всегда есть сексоты, командор.
– Вот именно, детушки-искатели. Думаете гэпэушники и тот же следователь Доменко не прошерстили своих осведомителей?
– Еще как, командор.
– Несомненно, Остап Ибрагимович, – согласился Адам.
– Ну, вот… Может какой-нибудь не профессиональный вор, а какой-то случайный, которому подвернулась добыча. Сосед или знакомый рисовальщик, его жены… Родители детей, которые дружат с детьми Лоева, знакомые жены на работе… – рассуждал Остап. – Видите, сколько может быть вариантов установления личности вора?
– А может следователь Доменко все эти версии уже проработал, Остап Ибрагимович?
– Да, командор, а мы будем стучать в уже отворенную дверь. – отметил Балаганов.
– Правильно, Адам Казимирович, и вы, Шура. Надо узнать, что известно по этим вопросам следователю. А уж потом прикинем наши варианты.
Как и предполагали компаньоны, Доменко уже достаточно опытный в сыскно-следовательской работе, в разговоре с Бендером сообщил, что он допросил жену Лоева, которая работала медсестрой в больнице, ее знакомых, соседей Лоева. Короче, из всех вариантов, перечисленных Остапом, не было не одного не проработанного гэпэушником.
– А кто знал о сказочной ценности этого молочника? – спросил Остап.
– Кроме Лоева никто, так утверждает обокраденный, – ответил Доменко. И даже его жена, как он говорит, не знала о ценности этого изделия. Он хранил его, как утверждает рисовальщик, для своего морального художественного удовлетворения.
Никаких других сведений Бендер от гэпэушника не получил.
Когда Лоев пришел в контору «Доларх», чтобы узнать, когда откроется музей археологии, Бендер его спросил:
– Ну что, милиция нашла украденное у вас?
Учитель тяжело вздохнул и ответил:
– Да где там. Ничего. Ни вещей, ни воров.
– Да… – с чувством произнес Остап. – А кто знал о вашем молочнике, о его ценности?
– Никто, никто, Остап Ибрагимович, – заверил рисовальщик. – Даже Екатерине не говорил. Екатерина, жена моя, – пояснил Лоев.
– А ваш свояк? Вы не пояснили, почему так поступили с его салом?
– Не-е, зачем ему знать это.
– Как же вы объяснили ему, что этот молочник дорог вам?
– Сказал, что нужен для моей работы в школе, чтобы дети рисовали натюрморты с ним, что мол, школа заплатит хорошо за него.
– А он поверил?
– А что ему оставалось делать, обмен уже состоялся. Да и сала у него еще с пуд, а то и больше. Кабана заколол, как он говорил. Сенокосилку хотел купить. Да мануфактуры для жены и дочери.
– Он из зажиточных селян?
– Жена говорила, что куркулем его называли, когда советы начали колхозы делать. Так, когда музей открывать будете, Остап Ибрагимович?
– Скоро, скоро, уважаемый. Помещение пробиваем для музея. Обещают выделить по-соседству с нашей конторой. Трудно сейчас с площадями, как известно.
– Понятно, – встал рисовальщик, чтобы уходить.
– Мы вам сразу же сообщим, товарищ Лоев, как только решим этот вопрос. И еще… Вы говорили, что вашего обменщика вы тогда видели на вокзале.
– Да, когда провожал свояка на поезд. А потом когда мне снова пришлось побывать на вокзале и что же, как вы думаете? Мой обменщик – беженец из Москвы, как он мне тогда сказал уже работал, носильщиком на вокзале.
– Это интересно! – воскликнул Остап. – Обрисовать его можете?
– Да как вам сказать… Это когда было…
– И все же набросаете портрет этого беженца из Москвы, как он вам сказал.
– Вот, вот вам бумага, карандаш, – подскочил к Лоеву Балаганов с карандашом и тетрадью, в которой он вел учет вступающих в члены общества археологов.
Лоев присел к столу, некоторое время молчал, полузакрыв глаза и держа карандаш в руке, потом проговорил:
– Нет, извините… Не могу вспомнить лицо его для рисунка… Одежда… фартук… бляха на груди… А вот лицо, не могу вспомнить, – встал рисовальщик. – Извините, товарищи.
– Понимаю, Семен Михайлович, сколько лет прошло… Значит, как музей откроем сразу же пригласим вас. Ждите. До свидания.
Когда Лоев вышел, Адам, который вошел раньше и слышал весь разговор Бендера с учителем рисования, сказал:
– Остап Ибрагимович, а почему бы вам не обратиться к этому самому Шаврову, с просьбой отобрать одну из комнат у магазина торгующего игрушками. Он рядом с нашей конторой. Вот вам и музей археологии.
– Ну, Адам! – воскликнул Остап. – Вы все больше и больше становитесь предпринимателем.
– Ой, командор, ваша правда – воскликнул и эксперт конторы Балаганов – Жизнь нас учит. Так, Адам Казимирович?
