Борис Штейн - Военно-эротический роман и другие истории
Однако вечером Мартына поджидало новое испытание, посерьезней испытания нервов и кулаков. Это было, выражаясь высоким слогом, испытание жизнью.
Едва они с Дзинтрой оказались в своем номере, зазвонил телефон. Дзинтра сняла трубку. Это был внутренний телефон гостиницы. «Городских» телефонов в номерах не было. Дзинтра с удивлением посмотрела на Мартына:
– Тебя.
– Товарищ Зайцев? – услышал он приятный женский голос. Акцент его не портил, напротив придавал некую доверительность. – У меня для вас телеграмма. Спуститесь в рецепшен.
– Что за рецепшен такой? – удивился Мартын.
– Это – дежурная часть гостиницы, где нас поселяли, – объяснила Дзинтра.
– Понятно, – проворчал Мартын. – Так бы и говорили – «дежурная часть»…
Мысли его, однако, были заняты другим. Никто в целом свете не мог знать, где он находится. Никто кроме одного человека. Этим человеком был корабельный штурман старший лейтенант Устинов. Только ему сообщен был адрес пребывания артиллериста. На случай экстренного боевого сбора. «Неужели сбор? – думал Мартын. – Корабль же еще не вышел из ремонта, не сдал первую задачу! А может, срочно посылают на подмену? Заболел какой-нибудь артиллерист с плавающего корабля…» Телеграмма была точно от штурманца. Она отличалась лаконичностью и образностью. Вот ее текст:
ПОЛУНДРА В ГОРОДЕ ЛИЗАВЕТА
– Приехали, – сказал Мартын, вернувшись в номер. С этими словами он протянул Дзинтре телеграмму. Девушка долго молчала, думала. Потом посмотрела на Мартына своими прекрасными глазами и спросила:
– А что такое «полундра»?
– Это такое слово неофициальное, – объяснил Мартын. – Морской жаргон. Означает «Осторожно: опасность».
– Понятно, – сказала Дзинтра. – Лизавета – это твоя жена? Мартын кивнул.
– А почему она в городе? И почему полундра?
– Видишь ли, Дзинтра, нас, каждого, раз в сорок дней отпускают на неделю домой. Лиза знала, когда я должен приехать, а я не приехал.
– А кто такая Лиза?
– Лиза – это Лизавета. Ласкательное имя.
– Ах, ласкательное, – нахмурилась Дзинтра.
– Да нет, – забуксовал Мартын. – Не ласкательное в полном смысле. Скорее так: Лиза – это маленькое имя.
– Как это маленькое?
– Ну, например, так: тебя зовут Дзинтра. А если бы я называл тебя «Дзи», это было бы маленькое имя.
– Скажи так, неожиданно попросила Дзинтра.
– Дзи…
Она повторила:
– Дзи… – Прислушалась к себе и заявила:
– Нет, это – ласкательное.
Она сидела на своей аккуратно заправленной кровати, сидела, сидела, и вдруг принялась раскачиваться влево-вправо, влево-вправо. Потом спросила, не прекращая этого непонятного раскачивания.
– Она ждала, а ты не приехал?
– Не приехал.
– А почему?
– Потому что я приехал с тобой сюда, господи!
– Поняла, – через некоторое время сказала Дзинтра. – Твоя жена, твоя Лиза, решила, что начальство тебя обижает, и приехала за тебя заступиться. – Она вздохнула. – Какая хорошая жена!
Однако дело принимало серьезный оборот.
Отпущенный на неделю домой, Мартын не имел права находиться не дома. Место пребывания офицера должно быть известно командованию, куда бы он временно ни отлучался: в отпуск, в командировку, или на побывку. Несмотря на нахлынувшую любовь, артиллерист вовсе не собирался сжигать за собой мосты. «Любовь это не профессия, – думал он, сидя на гостиничной койке, – Нет такой профессии – любовник. Есть профессия – морской артиллерист. Есть почетная профессия – мамонт нарезной артиллерии». В результате этих на удивление разумных рассуждений пришло в рыжую голову решение: нужно дать телеграмму с адресом гостиницы: доложиться.
Маленький курортный городок предоставлял приезжим такое неоспоримое удобство, как круглосуточно работающий телеграф. Именно к телеграфу и направился загулявший капитан-лейтенант. Текст телеграммы он уже мысленно составил: «Нахожусь по адресу…». Далее – адрес. И подпись – Зайцев. «И никуда я отсюда сваливать не буду, – размышлял он. – Вызовут – приеду. Не вызовут, – останусь до конца побывки. А там – будь, что будет».
Но, как говорится, человек предполагает…
Выйдя из телеграфа, он остановился.
Трое преградили дорогу.
Словно поджидали его.
Хотя – откуда они могли знать?
Он сам полчаса назад не знал, что отправится на телеграф.
Трое преградили дорогу.
А больше никого и не было на улице в первом часу ночи.
Трое, один из которых был на голову выше Мартына и на полметра шире.
Настоящий шкаф.
А один был, конечно же, старый знакомый, белобрысый забияка.
Третий не имел отличительных примет, Мартын на него внимания-то и не обратил, поэтому удар нанес по «шкафу».
Упреждающий удар. Даже три удара подряд – молниеносной серией в солнечное сплетение.
Было так: «шкаф» спросил густым басом:
– Ты почему невежливо себя ведешь? – и резко замахнулся от крытой ладонью.
Устрашающе замахнулся.
Устрашающе замахнулся, не заботясь о защите торса, а проще говоря, – живота.
Тут Мартын и провел свою серию. «Шкаф» согнулся, ловя ртом воздух, опустившийся подбородок сам напросился на оперкот. Мартын и врезал. «Тяжеловес» рухнул на землю.
– Один готов! – сквозь зубы процедил Мартын и резко повернулся к остальным противникам.
Белобрысого он нокаутировал в два счета: прямым левой и прямым правой, и оба – в подбородок.
Что же касается третьего, тут Мартын сплоховал.
Тут он просто не учел, что незаметная внешность – это еще не гарантия.
Не гарантия того, что человек, например, не мастер спорта по самбо.
А тот, неприметный, таким классным самбистом, как раз, и оказался.
Молниеносно поднырнул под Мартына и поймал артиллериста на вульгарную «мельницу». Выпрямился, имея противника на шее, и резко обрушил его на тротуар.
Возникла молния.
Ослепительная молния.
А потом стало никак.
Телеграмма с приказанием срочно явиться в часть до Мартына так и не дошла.
* * *
…А ведь оба – жрецы. Лица
Выражают одно: «О, Боже!»
А на деле каждая жрица
Попадает на их ложе.
Я пенял им довольно строго,
Только слышал слова такие:
«Наше дело работать на Бога.
Верят в Бога пускай другие»
Он не пропал, – сказал капитан третьего ранга Бравый. – Вернее сказать, сначала пропал, а теперь нашелся. Завтра должен прибыть на корабль.
– А где он был? – спросила Лиза. – С ним что-нибудь приключилось?
Бравый решил ответить только на первую часть вопроса. Был Мартын недалеко, в пределах Латвии и скоро, как уже сказано, должен прибыть. Что могло приключиться с Мартыном Зайцевым, Бравый, разумеется, не знал. Догадывался, был почти уверен, что артиллерист капитально завернул «налево», но как опытный политработник, избегал в разговоре крутых поворотов. Мало ли как дело обернется! Может, обойдется и без скандала, без персонального дела, партийного взыскания и снижения оценки партийно-политической работы на корабле. Тем более, что жена капитан-лейтенанта оказалась женщиной спокойной и разумной, и прикатила сюда безо всякой истерики, движимая только заботой о муже, как и подобает жене офицера.
– Могу ли я чем-нибудь помочь? – спросила она, и было понятно, что о супружеской измене мужа она даже не помышляет. Замполит Бравый пожал плечами:
– Да нет…
Кресел не было. Были жесткие стулья, стоявшие по обе стороны длинного стола, покрытого зеленой скатертью. Комнату заполняли большие черно-белые фотографии и производственные экспонаты, имелись и крупные модели судов в плексигласовых саркофагах. В углу стояло переходящее знамя. Оно было зачехлено.
Лиза поерзала на жестком стуле. В вырезе кофточки показалась широкая белая лямка бюстгальтера.
– А что это за комната? – спросила она, обводя взглядом экспонаты.
– Это музей истории завода, – ответил Бравый, безуспешно пытаясь оторвать взгляд от этой проклятой лямки. Замполиту было тридцать шесть лет. Внешне он вполне оправдывал свою фамилию.
Худощавый, подтянутый, начищенный-наглаженный – блестящий флотский офицер, никогда в жизни не соприкасавшийся ни с мазу том, ни с тавотом, ни с пушечными смазками. Он был, разумеется, чисто выбрит, от него несло недорогим одеколоном.
– А почему мы здесь с вами? – спросила Лиза, Елизавета Макаровна Зайцева.
– Я попросил ключ у директора музея. Он – мой знакомый, бывший офицер. Не на улице же мне с вами разговаривать. На корабле нельзя, не положено.
– Я понимаю.
Она встала со стула, оперлась рукой о стол. Лямка исчезла, спряталась под одеждой, теперь именно это обстоятельство не давало ему покоя. Вот уже два месяца Бравый не видел жены. Она уехала с дочерью на юг, и Бравый не ездил ни на какие побывки: Негоже замполиту. В ответственный момент заводского ремонта, когда дисциплина личного состава находится под угрозой ослабления – негоже. Ни на какие танцы в Дом Офицеров, а тем более в кафе-рестораны он тоже, разумеется, не ходил. Чтобы не подавать дурного примера. Его подопечные офицеры – хаживали. Как правило, – не загуливались, но как-то «отмокали» от жесткой мужской службы. Где за талию в танце, где просто игривый контакт – слово за слово – «отмокали». Капитан же третьего ранга Бравый не мог себе этого позволить, держал себя в узде. Держал-держал, да вот и не удержал. Повело его с этой лямкой, будь она неладна!
