Джулия Тот - Гном
– Ты, наверное, мой сосед по комнате – я тебя не видел на прошлой неделе, и по-русски говоришь.
Веселый – удивленно, но все также с улыбкой, посмотрел на Сережу и протянул руку:
– Тебе, гном, с такой логикой в заведении этом делать нечего. Меня зовут Дима Штурман, – он пожал протянутую Сережей руку и уже в ответ на радостное: «Сергей Матвеев», – совершенно искренне ответил:
– Приятно познакомиться, сосед. Я видел, ты торопился, дай мне ключ, я вещи отнесу и найду тебя, чтобы вернуть.
Сережа, протягивая ключ, улыбаясь, думал, что жизнь – очень странная: как могла она свести их в одном колледже, да еще в одной комнате – его, карлика, и невероятно высокого Диму. И что почему-то ему совсем не обидно, что тот называет его гномом.
Сережа видел Диму в учебном здании, целый день окруженного одноклассниками и студентами из других классов, болтающего и смеющегося со всеми подряд, и очень удивился, когда, вернувшись в комнату, застал соседа там:
– Привет, а ты что здесь сидишь, настроение потерял? – Сережа улыбаясь, сел на кровать, напротив Димы.
– Нет, не потерял. С тобой будем знакомиться? Кто первый?
Сергей нахмурил брови, пытаясь понять вопрос, но все же переспросил:
– Что – первый?
– Рассказывать о себе кто первым будет – ты или я? – при этом он уже рылся в оставшейся не распакованной сумке и, выудив оттуда огромную шоколадку «Тоблерон», распечатал ее, разломал на невероятное количество кусков и, только положив ее на стоявшую между кроватями тумбочку, уставился вопросительно на Сережу.
– Ладно, давай ты первый, – Сережа ответил, не понимая, какая разница, кто начнет, просто потому, что не хотел заставлять Диму ждать.
Они проболтали о своих не таких длинных – Диме было шестнадцать – жизнях до поздней ночи, съев все сладкие запасы, и уже лежа в постели, Дима поднявшись на локте спросил:
– Слушай, гном, только не обижайся, я спросить хотел – а почему ты такой маленький? У тебя лицо же не карлика, они же, знаешь, курносые такие, чудные, неуклюжие. А у тебя – плечи широченные и ходишь ты нормально, – он смотрел на Сережу не весело, а серьезно и ждал ответа, и Сергей, подумавший сначала отшутиться, решил сказать Диме правду. Выслушав Сережу, опираясь на локоть и не пошевелившись, пока тот не закончил, Дима откинулся на подушку, и только через несколько минут, решивший, что друг заснул, Сережа услышал его голос:
– Не могу понять, как ты пережил вообще это, и живешь с этим… Я бы не смог, скажи мне кто-нибудь, ну, конечно, когда я поменьше ростом был, что я таким останусь.
– Дим, а вот скажи мне, – Сережа миллион раз хотел задать этот вопрос и родителям и всем людям, с которыми встречался за эти два последних года, но решился на это только сейчас, зная, что новый друг не будет переводить тему на другую, не будет врать, а просто попытается ответить, – у тебя рост аж сто девяносто шесть – в твои шестнадцать. То есть, расти ты еще будешь, и никто на тебя пальцем не показывает, хоть ты Эйфелевой башней светишься и в коридорах и на улицах. Все считают, что это хорошо. И никому в голову не приходит подумать, что из-за того, что ты – длинный такой, ты никогда не найдешь работу. Ну, конечно, только если двери маленькие будут – не возьмут. Девушки тоже тебя обожают, хоть им и лестницу за собой таскать придется. Но никто никогда не смотрел и не будет смотреть на тебя как на больного калеку. А если кто-то как я – с нормальным лицом и телом, но маленького роста, то вся жизнь для меня просто закрыта? – он замолчал, испугавшись вдруг, что Дима заснул, а ему очень хотелось услышать, наконец, хоть какой-то ответ на мучивший его эти два года вопрос.
– Гном, откуда же я знаю? Ты вспомни всю историю этого человечества – всегда люди боялись не похожих на остальную толпу, сжигали их и все такое… Высоких все-таки больше, чем, уж извини, с ростом как у тебя. Значит из толпы выпадаешь ты, значит бояться будут тебя. По каким уж причинам – извини, может лет через десять поумнее и серьезнее стану, смогу ответить. Но вот что уже сейчас наверняка могу тебе сказать – ты, гном, хоть в сто раз меня умнее, талантливее, жизнь у тебя будет в тысячу раз сложнее моей, – он помолчал и уже немного веселее добавил:
– Давай спать, мы теперь вместе, на много лет, что-нибудь придумаем! Мир, конечно, нам с тобой менять не по карману, но отгородиться от его плохой стороны можно попробовать.
Подскочив, как мячик и в секунду сев на кровати, Сережа уставился в темноте на Димин силуэт:
– Дим, мы что, друзья теперь? – в голосе его было столько удивления, что Дима тоже сел:
– Конечно, а что тут плохого?
– Дим, а тебе не тяжело будет с карликом в друзьях быть – появляться везде?
– Гном, ты что, какая мне разница: мой друг метр двадцать или Гулливер? Друг просто другом должен быть – это же просто. Все, давай спать, завтра договорим, а то заснем в классах.
– Спокойной ночи, Дим, – Сергей уже через пару минут понял, что Дима заснул, и долго лежал, глядя в белый потолок, пытаясь понять, почему собственные его родители стеснялись и стыдились его, а шестнадцатилетний Дима даже почти возмутился, услышав его вопрос. И только к утру, проваливаясь медленно в мир сна, он понял, что стыдились они не его, а себя самих, у которых по каким-то причинам родился карлик.
6
Москва. 1986 год
Двое молодых людей, вышедших из дверей Шереметьево-2 и во все глаза пытавшихся что-то увидеть, с восторгом оглядываясь вокруг, представляли собой – вместе – весьма странную пару: один – очень маленький, почти карлик, со светло-русыми волосами, большими темно-серыми глазами в обрамлении темных бровей, широкими плечами и сильными руками, и второй – немыслимо высокий, тонкий по всей фигуре, темноволосый и синеглазый. Каждый из них, отдельно от другого, был красив по-своему, но один был слишком мал, другой – слишком высок, и «бомбилы» у входа, пытающиеся зацепить клиентов, прервали разговоры, уставившись на странных молодых людей. Те же, не замечая множества пар глаз, направленных на них, остановились, и высокий вдруг радостно и громко крикнул:
– Гном, вон же он, пойдем скорее, – и они быстро двинулись в направлении старенького «Москвича», рядом с которым стоял совсем пожилой мужчина с выправкой явно солдатской, уже заметивший молодых людей, но даже – демонстративно – не пошевелившийся.
Болтая о предстоящих летних каникулах два месяца назад, Дима рассказал Сергею, что этим летом обязательно должен слетать в Москву – к деду, которого не видел пару лет, и который – хоть и строгий, как положено генералу в отставке и ветерану войны, но единственный в его семье, кому есть до него, Димки, дело, и с которым он может говорить и которого любит. Сережа сказал, что останется в колледже, потому как не хочет смущать уже привыкших жить без него – не оправдываясь и не объясняя никому, «что это с их мальчиком», – родителей своим присутствием, на что друг, неожиданно для Сергея, но так, словно ничего особенного в его словах не было, предложил:
– Может, со мной полетишь? Мне без тебя тоже не особенно весело там будет – дед, хоть и хороший, но воспитывать будет, а ты серьезный такой – при тебе не будет так прессовать меня, и нам с тобой будет чем заняться – вдвоем посмотрим все. Что скажешь, Гном? – он смотрел на Сережу с такой детской надеждой в глазах, что тот, сам счастливый от возможности побыть с другом, да еще в Москве, вскочил и, бросив на ходу: «Дим, я побегу, отцу позвоню – спрошу», – выбежал из комнаты.
Оставшись в комнате один, Дима Штурман подумал, что он хоть и не гном, а все равно такой же одинокий, как он, и что почему-то нужны они на этом свете только друг другу, и что, если родители не отпустят гнома с ним в Москву, будет ему там тоскливо и долго.
Он подумал о своей – когда-то своей – семье. Мама и отец эмигрировали из Союза еще до его рождения и, покуролесив от Израиля до Канады, родив его в Германии, в конце концов, развелись по причине знакомства матери с владельцем одной из крупнейших банковских групп этой самой страны, в следствие чего его отец покончил с собой, напившись, а мать, выйдя замуж за банковладельца, избавилась от сына, отправляя его в швейцарские школы и колледжи, из которых его периодически выгоняли и принимали в другие – благодаря способности матери вытягивать из кармана мужа огромные суммы «на воспитание и образование ребенка». Всегда, думая об этом, Дима испытывал сильную болезненную тоску, зная, что у других детей есть родители, теплые дома и вечера с ужинами и играми. И только встретив маленького Сережу Матвеева, решил, что большинство этих идиллически-семейных картинок – вранье, раз в семье посла способны стыдиться собственного сына, выкинуть его из их жизни, вбивая ему в голову гвоздями доброты, что так – лучше для него. Сам же Дима Штурман с первого дня их встречи думал, не сомневаясь ни на минуту, что было большой удачей для них обоих встретиться и стать почти братьями. Он пытался помочь гному жить такой же нормальной жизнью, как он, – не чувствовать каждую минуту свою ущербность. И первое время – с долгими уговорами, потом уже без них, – таскал его каждые выходные всюду, где бывал сам – на вечеринки, куда его приглашали одноклассники, в кино. Постепенно Сергей привык к этим вылазкам, привык быть среди незнакомых людей, перестал бояться реакции окружающих и уже был в любой компании ее мозгом – с искрящимся чувством юмора и всезнающей головой, смущая друга каждый раз после возвращения коротким: «Дим, спасибо тебе».
