Александр Ахматов - Триокала. Исторический роман
– Сколько дней ты намерен провести в Сиракузах? – спросил Нерва, терпеливо выслушав пространную речь квестора, который имел слабость при случае поупражняться в риторике.
– Я завтра же отправляюсь в Лилибей, – ответил Фабриций.
– А не погостить ли тебе у меня дня три-четыре? Тем более, что завтра последний день Флоралий31. Отметим его веселым пиршеством и сценическими представлениями в театре.
– От всей души благодарю тебя, Публий Лициний, но это, право, невозможно. Меня ждут дела в Лилибее. Сенат поручил мне ускорить отправку зерна в Рим из хранилищ Мотии и Эмпория Сегесты.
– Жаль, очень жаль, мой друг… Но сегодня этот прекрасный гиеронов дворец в полном твоем распоряжении. Для тебя мы отведем здесь самые лучшие комнаты. Никаких гостиниц! Отдохнешь здесь, осмотришь дворец. Своими глазами увидишь, как жили когда-то сиракузские тираны… И надеюсь, ты не откажешься отобедать со мной сегодня.
– С удовольствием принимаю твое приглашение.
– Я пришлю за тобой посыльного. А пока устраивайся на новом месте.
Когда они вернулись в зал, Нерва взял со стола колокольчик и позвонил. Слуга показался на пороге.
– Гиацинт! – обратился к нему Нерва. – Позаботься о квесторе и его слугах. Кажется, рядом с моим конклавом есть две прилично обставленные комнаты?
– Да, господин. Я уже проверял их сегодня утром. Там все в надлежащем порядке. А слуг господина можно разместить на втором этаже…
* * *
Простившись с квестором, Нерва распечатал письмо сената и вслух прочел постановление о союзниках.
Аристарх, сидевший за столом, слушал внимательно.
– Ну, что скажешь? – прочитав последние слова постановления и бросив на стол свиток пергамента, спросил Нерва.
– Неслыханно! – произнес вольноотпущенник, качнув головой. – Клянусь всеми богами Олимпа, никогда еще из курии Гостилия не выходило чего-либо подобного!
– Фабриций рассказал мне, что вифинский царь Никомед обратился в сенат с письмом, в котором жаловался на произвол наших публиканов, продавших за недоимки отборных вифинцев, которые подлежали призыву в войско. По этой причине он отказался прислать своих солдат для участия в войне против кимвров. На сенаторов это произвело нехорошее впечатление. Видимо, для того чтобы продемонстрировать свою заботу о союзниках, они и вынесли это дурацкое постановление.
– Теперь на законном основании в Сицилии можно будет собрать целое войско, составленное из рабов, – в раздумье проговорил Аристарх и, помолчав, прибавил: – Только вряд ли это понравится их владельцам. Все они придут в неописуемое бешенство.
– В том-то и дело, мой Аристарх! – сказал Нерва, с хмурым и озабоченным видом прохаживаясь по залу. – Ума не приложу, что мне делать? Отказаться от объезда Сицилии и вместо этого заняться освобождением рабов? Но ты ведь понимаешь, что для меня каждый день – это золотой день… Провалиться мне в Тартар! – воскликнул он, стукнув себя ладонью по лбу. – Как только об этом злосчастном постановлении сената станет известно в провинции, толпы рабов будут преследовать меня повсюду, где бы я ни появился.
– Но, может быть, ты из всего этого сможешь извлечь для себя не меньше пользы здесь, в Сиракузах, чем во время своей поездки по судебным округам?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Нерва, бросив пытливый взгляд на своего отпущенника.
– Мне думается, что это сенатское постановление необходимо выполнять неукоснительно до тех пор, пока… пока сицилийцы и здешние римские всадники не станут очень горячо просить тебя прекратить разборы дел об освобождении рабов…
– А дальше что?
– Разумеется, сицилийские землевладельцы не останутся безучастными в таком деле, – продолжал Аристарх. – Провинция так и кишит рабами, привезенными из Вифинии, Каппадокии, Сирии, которые являются союзниками Рима. Немало тут и обращенных в рабство италийских союзников…
– Скажи-ка прямо, Аристарх, к чему ты клонишь? – нетерпеливо спросил Нерва. – Хочешь, чтобы я из боязни вызвать недовольство местной знати прекратил все дела об освобождении рабов и тем самым нарушил сенатское постановление?
– Но почему же «нарушил»? – живо возразил отпущенник. – Подумай сам, сколько рабов в провинции и сколько их подпадают под указ сената? Оставшегося срока твоей сицилийской претуры не хватит, чтобы всех их освободить. Судя по всему, в последнее время римские публиканы славно поработали в Вифинии и других малоазийских царствах. Если уж царь Никомед осмелился отказать Риму в помощи, ссылаясь на то, что страна его обезлюдела, – значит, так оно и есть на самом деле. Большинство из тех вифинцев, которых продали за долги в рабство, попали именно в Сицилию. Здесь всегда не хватало рабочих рук. А сколько народу навезли сюда из Сирии и других мест? А сколько из самой Италии? Конечно, было бы глупо оставить зерновую провинцию без рабов…
– Вот-вот! Великое спасибо скажут мне в Риме и сенат, и весь римский народ до последнего пролетария, привыкшего к дешевым хлебным раздачам. Так что выполняй или не выполняй я сенатское постановление – все равно останусь в дураках, – сердито говорил Нерва, расхаживая по залу. – Марий требует, чтобы я освободил не менее пяти тысяч рабов. Попробуй-ка, обеспечь всем необходимым десять когорт этих прожорливых варваров! А сколько потребуется денег и средств, чтобы переправить их в Рим?..
– Тут главное выдержать паузу, мой господин. Делай свое дело по указу сената. А там, я уверен, все образуется само собой. Когда наступит момент, чтобы угодить сицилийской знати, ты объявишь о приостановлении судебных разбирательств… скажем, на неопределенное время. Разумеется, все заинтересованные в этом деле лица должны будут щедро отблагодарить тебя. Об этом мы позаботимся заранее. До того, как разразится неизбежный скандал, ты успеешь освободить тысячу… ну, полторы тысячи рабов. Остальными пусть займется квестор Фабриций Руг в своем Лилибее. Не одному же тебе заниматься этим неблагодарным делом…
– Пожалуй, мне ничего не остается, как последовать твоему совету, – вздохнув, согласился Нерва и тут же добавил: – Обязательно разыщи Публия Клодия. Передай ему от моего имени, чтобы он не пропускал ни одного собрания сиракузского конвента римских граждан32 и подробно докладывал мне обо всем, что там затевается. Можешь объясниться с ним со всей откровенностью. Впрочем, он человек неглупый и сам поймет, что от него требуется…
Глава третья
На площади Ахрадины. – Незнакомка. – Достопримечательности Сиракуз
Утром следующего дня на площади в Ахрадине общественные служители выставили у стены пританея33 альбум34 с полным текстом постановления сената.
Перед альбумом сразу собралась большая толпа горожан. Слух о постановлении сената быстро облетел весь город, а затем и его окрестности, откуда во вторую половину дня на ахрадийскую площадь начали сходиться оборванные и грязные рабы из загородных имений сиракузян. Они самовольно бросили работу и поспешили в Сиракузы, как только до них дошла эта ошеломляющая новость, преисполнившая их сердца великой надеждой на освобождение.
Но если более образованные городские рабы сумели быстро разобраться в латинском тексте, то сельские их собратья по рабству, в основном грекоязычные, были совершенно неграмотны и оказались в крайне затруднительном положении. Проходившие мимо пританея свободные граждане в ответ на просьбы собравшихся перед альбумом оборванцев растолковать сенатское постановление отворачивались от них с гордым презрением и проходили мимо.
Около двух часов пополудни на ахрадийской площади со стороны пустынной улицы, идущей от въездных ворот со стороны знаменитых сиракузских каменоломен, появилась изящно одетая молодая и красивая девушка с белокурыми волосами, стянутыми вокруг головы красной шелковой повязкой. Она шла в сопровождении рослого раба-африканца, который нес на своем плече большой узел с вещами.
Судя по тому, с каким интересом девушка и ее чернокожий спутник оглядывались по сторонам, в Сиракузы они попали впервые.
Красота девушки бросалась в глаза с первого взгляда. На вид ей было не больше восемнадцати лет. Обращали на себя внимание розовый оттенок кожи ее лица, мягко очерченный рот и большие темно-серые глаза. Походка ее была неторопливой и усталой, но в стройной и гибкой фигуре чувствовалась молодая энергическая сила. Наряд ее состоял из длинного до пят платья цвета шафрана и накинутого поверх него легкого голубого плаща. Сквозь тонкую ткань платья вырисовывалась ее полная и упругая грудь.
– Посмотри, Сирт, сколько людей собралось перед этим альбумом! – обратилась девушка к слуге на латинском языке, когда оба они поравнялись с толпой у пританея. – На таких досках, покрытых гипсом, обычно пишутся очень важные распоряжения властей. Давай посмотрим, что там написано?
