Михаил Веллер - Игра в императора
– Не дозвонитесь, – предрек Епишко. – Там всегда занято.
– Покупайте телефон с кнопочным набором: как только абонент освобождается – он мигом соединяет. Не ройтесь в карманах – шоферу я заплачу сам. Куда вам?..
Весь вечер он расхаживал со стаканом молока и соломинкой, мурлыча «Турецкий марш». Вдруг остановившись перед столом, где жена проверяла тетради, он зло рявкнул:
– Я т-тебя научу любить жизнь!
– Что?! – жена уронила очки.
Звягин мотнул головой, выныривая из своих дум:
– Прости, замечтался… Что такое невезение? – допросил он.
– Влезаешь в очередную авантюру? – Жена вздохнула, выключила настольную лампу и подперла ладонями щеки. – Вот, думала, уволишься из армии, поедем в большой город, не надо будет тебя ждать с вечных учений и прыжков, – а тебя опять никогда дома нет…
– Во-первых, – Звягин загнул палец, – невезение – это когда человек хочет больше, чем может. Этим надо быть скромней.
Второе: не умеет учитывать все жизненные обстоятельства.
Третье: не готов к худшему.
Четвертое: принимает мелочи близко к сердцу.
Жена слушала историю невезучего Епишко и стелила постель.
– Вечно ты кого-нибудь жалеешь, – печально сказала она.
– Плевать мне на него! – возмутился Звягин. – Мне просто интересно, как и что тут можно сделать.
– С невезением?..
– Ерунда! Невезение – это судьба. Судьба – это характер и обстоятельства. Характер можно изменить, а обстоятельства – создать. И очень просто! Гаси свет.
И утром Звягин вырос в дверях несчастного Епишко.
– Дрыхнешь? – грубо спросил он вместо приветствия. – А это что на тебе за обломовский халат?!
– Так суббота же, – пролепетал ошеломленный Епишко, стыдливо запахивая засаленную хламиду.
– Позвольте, – решительно сказал Звягин, содрал с него, преодолевая сопротивление, халат и запихал в помойное ведро.
– Соседское! – взвизгнул Епишко, бросаясь к ведру и путаясь в длинных сатиновых трусах.
В ободранной берлоге, пока Епишко, прыгая на одной ноге, влезал в брюки и путался в рукавах свитера, Звягин снял со стола чайник, полил на стул, тщательно вытер подозрительным полотенцем и уселся, скрестив вытянутые ноги.
– Свински живешь, хозяин, – был результат осмотра.
– У меня была депрессия, – обиженно пояснил Епишко.
– Так ведь депрессия, а не паралич, – справедливо возразил Звягин. – Пол-то вымыть можно? Вот и тряпка, – брезгливо ткнул в епишкинский свитер.
– Слушайте, мне сержант не нужен! – От обиды Епишко осмелел.
– Я был майором, – успокоил Звягин. – Медицинской службы.
И погнал хозяина готовить завтрак.
– Стаканы перемыть, – приказал он, взглянув их на свет. – За такое в повторный кухонный наряд гонят. А это что – чай?.. Это моча дохлого поросенка. Чай заваривают из расчета чайная ложка на стакан. Учитывая сортность, можно больше.
Епишко ощутил себя в стальных тисках чужой воли.
– Веник есть?
– Вообще-то есть… – неопределенно отозвался он.
– Холодильник сломан?
– Если видели, так чего спрашивать.
– Я не видел, я догадываюсь. Одежду часто рвешь?
– А? Ну рву иногда…
– Молодец, – глумился Звягин. Сильными длинными пальцами согнул торчащий в стене гвоздь, раскачал и выдернул. Та же судьба постигла гвоздь в подоконнике и дверном косяке. – Эх, – с вожделением сказал он, – сдать бы тебя на пару лет в хороший стройбат! Лентяй. Бездельник. Неряха. Ты в труд веришь?
– Не знаю, – уныло ответил Епишко, пытаясь сообразить масштабы очередного несчастья, обрушившегося на него в виде напористого диктатора, благоухающего французским одеколоном.
– Труд создал человека, – ободрил Звягин. – Ну – немного трудотерапии! Прачечная у тебя далеко? Эх, занавесочки… эх, скатерочка… это что, наволочка? а по виду и не скажешь…
– Уйдите, – прошептал Епишко и отвернулся, вытирая слезы бессильного унижения.
– Оскорбился, – презрительно заметил Звягин. – Нюнит. Так дай мне в морду, если ты мужчина!
– И дал бы, если б мог, – неожиданно с вызовом ответил Епишко.
– О. Это уже лучше, – одобрил Звягин. – У тебя мама жива?
– Жива…
– Вот ее жалей, а не себя. «Надежда и опора»! Выпороть бы тебя ради твоей мамы, да устав телесные наказания не позволяет. Давай чемодан! И сумку давай. Потащили твое голландское белье к трудолюбивым прачкам.
Солнце катилось по сияющим трамвайным рельсам. Девушка в окне четвертого этажа мыла рамы в веселом магнитофонном громе. Звягин мигнул ей, она засмеялась и уронила тряпку.
…На обратном пути Епишко сгибался и семенил под грудой полезных вещей: совок, швабра, веник, молоток, обои, гвозди, и проч., и проч.
– Какое прекрасное утро! – с чувством сказал Звягин, вздевая руку к легким облачкам.
Епишко мрачно сопел. Дома он с грохотом свалил все в угол и утер пот.
– Мой дом – моя крепость! – Звягин отодрал болтающийся клок обоев, с треском распахнул пыльное окно: – Ты стекла мыть умеешь, пожарник?
Епишко незамедлительно выдавил стекло, порезав руку, и горестно наблюдал, как тонкая струйка крови смешивается с мыльной водой и капает в лужицу на полу.
– Наплюй, – посоветовал Звягин, – в понедельник купим в магазине новое.
– Там не будет.
– Тогда у столяра в жэке.
– Его не поймать.
– Дома поймаем.
– У него стекла не будет.
– За живые-то деньги? с чего бы не быть? Не делай проблем. У тебя пластырь есть? А бинта тоже нет? А йод? Ну хоть анальгин-то есть? – у меня от твоих подвигов уже башка потрескивает.
Жизнь переворачивалась: обои клеились, двери красились, барахло выкидывалось, изнемогающая от любопытства соседка звала есть оладьи и томно блестела глазами. Мельтешащий Епишко с завистью следил за скупыми точными движениями Звягина. Загрузил в новый таз гору носков и приступил к стирке, брызгая и суетясь, как енот-полоскун.
– Торопиться, – наставительно сказал Звягин, – означает делать медленные движения без перерывов между ними. Заповедь первая: не суетись. Не дергайся.
За полночь он вернулся домой и полез под душ.
– Тебе же завтра сутки дежурить, – вздохнула жена, открывая холодильник. – Ты родной дочери неделями не видишь.
– «Неудачей от него разит, как псиной», – сказал Звягин, кидая соломинку в стакан с молоком. – На что может рассчитывать человек, когда у него все в полном беспорядке?..
– Ну создашь ты ему порядок… Надолго ли?
– Понимаешь, он словно провоцирует все мыслимые и немыслимые происшествия обрушиваться ему на голову. Некоторым ведь втайне нравится быть страдальцами. Они от этого получают удовлетворение, раз не могут получать удовлетворения от другого.
– Ну что же ты тут можешь изменить, Леня?..
– Дать ему понюхать удачи. Ощутить ее вкус. И отучить его жалеть себя и растравлять свои горести. Налей еще…
Он посчитал, что полученного заряда Епишко хватит на три дня, и навестил его на четвертый.
– Почему верхний свет не горит?
– Лампочка перегорела.
– Почему новую не вкрутил?
– Нету…
– Не мог купить?
– Да вроде была… а стал искать – не нашел… – Епишко пребывал в самом мрачном расположении духа. Он сел в старенькое кресло в углу и нахохлился, как мокрый воробей.
– Вы говорите: то, се… Но как бороться с тем, что автобус уходит из-под носа? Что твоя очередь к кассе всегда медленнее других? Что в магазине оказывается санитарный день, а часы в самый неподходящий момент встают?
– Тьфу. Выходить на автобус за пятнадцать минут. Не обращать внимания на соседние очереди. Раз в год отдавать часы чистить и регулировать. В магазин перед выходом звонить. Усвой простое правило: делать все не в последний миг, а сразу, как только можно.
– А билет на поезд?
– Закажи за тридцать суток с доставкой на дом – это свободно.
– А выберешься за город – и вдруг дождь?
– Слушай прогноз погоды. Возьми зонтик.
– А он теряется!
– Сунь в сумку, повесь через плечо.
– А то, что ногу подворачиваешь по дороге?
– Бегай по утрам, делай зарядку, разминай суставы, связки.
– От судьбы не застрахуешься, – упорствовал Епишко. – Я вот знаю случай: в грозу человека в чистом поле убило.
– А не лезь в грозу в чисто поле! – обозлился Звягин. – А влез – так держись по низинкам. Короче: жить хочешь? Если нет – я пошел.
– Хочу, – тоскливо сознался Епишко.
– Тогда держи, – Звягин достал подарок: блокнот и ручку. – Вставать – в семь ноль-ноль. И в течение получаса подробно записывать, что и когда сегодня надо сделать. Каждому делу отводить на двадцать минут больше нужного: иметь в запасе десять минут до начала и десять – после конца.
– У меня будильника нет, – облегченно сказал Епишко.
– Я предупредил соседку: уж позаботится, чтоб ты не проспал!
Неделю Епишко старался, как прощенный второгодник. Стосковавшись по утреннему сну, объявил грохочущей в дверь соседке, что болен, температурит, и позднее пойдет в поликлинику. Но до поликлиники он не дошел. Медицина явилась к нему на дом, с треском распахнув дверь ногой и роняя капли с зонта.
