Михаил Веллер - Игра в императора
Дальше. Если это был грабитель, то не профессионал. Во-первых, он открыл дверь ключами, раз в замках никаких следов. Во-вторых, профессиональный вор не пойдет на убийство, насколько мне известно. В-третьих, он мог бы уйти через лоджию в соседнюю квартиру, разыграв там, по анекдоту, сбегающего любовника или что-нибудь подобное.
Если принять такую версию, то остается выяснить, где он взял ключи и как узнал про эту квартиру. Потому что проникновение через лоджию или форточки здесь исключается, а коли были ключи, то готовился красть именно здесь.
У кого есть ключи? Муж, жена, дочка. Никто из них ключей не терял – значит, сняли слепки. С чьих же?
Жена отпадает. У нее в парикмахерской все знали, что муж на несколько дней вернулся с моря. Если преступление было связано с работниками парикмахерской, оно произошло бы в другой день, и ограничилось бы тогда кражей.
Муж? Сомнительно. Он общался практически только с коллегами. Моряки зарабатывают неплохо и судьбой своей дорожат. Если уж моряк нарушает закон, то это практически всегда контрабанда, которая для такого ловца денег и прибыльнее, и безопаснее, и психологически легче, чем квартирная кража.
Дочка? Невозможно. Кто ж снимет слепки с ее ключей? Бабушка? Подружки? Учителя?
Помнишь, в тот вечер я помогал матери проверять сочинения по английскому ее школьников? «Моя семья?» Честно говоря, оно и подтолкнуло меня допустить эту, наименее вероятную, возможность. Потому что если ее допустить, то складывается картина уж очень стройная… И разузнать все можно, и подозрений на себя не навлечь, и непрофессионал налицо. А кроме того, такая версия легко поддается проверке – вряд ли ведь преступник ограничится одной квартирой, если преподает в общей сложности полутораста-двумстам ученикам.
А когда я узнал, что девочка учится в спецшколе и, надо полагать, там много ребят из достаточно обеспеченных семей со всего города, то решил этот вариант в первую очередь и проработать.
Пришлось немного посоображать, как получить список фамилий и адресов учеников, которым преподает та же учительница, что и Алисе Стрелковой. А в тетрадях Алисы по английскому были подробнейшие планы сочинений, прямо какие-то сводки об имуществе семьи и распорядке дня родственников!
– Почему ты не сообщил нам?
– Что? Свои досужие подозрения? У меня никто совета не спрашивал, верно? Ну я приврал слегка своему знакомому из роно, что мне нужен бы список учеников на предмет знакомства и обследования: набираю, мол, статистику для диссертации о зависимости детского травматизма от уровня развития, а он в спецшколах в среднем выше, чем в общих. (Кстати – написать в самом деле такую диссертацию, что ли? Можно не только на детском материале. Интересная тема… Правда, ею и без меня занимаются.)
– А что тебе мешало зайти в школу самому?
– Мыслитель. Засветиться и насторожить преступника – если он действительно преступник?
Вот когда ты мне сообщил, что из этого списка ограблены три квартиры – у меня уже появились какие-то косвенные доказательства.
– А ты неплохо владеешь терминологией, – отметил Юра, отпрыгивая от веера брызг, окатившего тротуар из-под пронесшегося у бровки троллейбуса.
– Телевизор. Кино. Детективы. Поток информации захлестывает, и крупицы шлака оседают в голове, – был иронический ответ. – Но со следами в замках ты меня озадачил, признаюсь. Хотя и ненадолго. Уж если эти двое додумались для отвода глаз ковыряться в замках, додумался и я тоже.
– Хорошо, с ней ясно. А как ты добрался до Федоркова?
– Не могла же хрупкая девушка проделать все сама. Во-первых, женщины мало склонны к слесарным работам, переноске тяжестей и уж тем более убийству, да еще таким образом. Во-вторых, ей нужно на всякий случай алиби, и она его имела. В-третьих, такая симпатичная особа не могла не иметь поклонников. И прикинулся твой отец не то чтобы шлангом, но газовщиком-слесарем, и привел в порядок газовую плиту и вытяжку в ее квартире, когда там была мама, а сама Дранкова в школе. Мама уже старушка, подрабатывает киоскершей, и как все одинокие старушки-мамы больше всего на свете любит разговоры о современных взрослых детях, умных и пригожих, да не совсем счастливых. И оказалось, что есть у дочки давний друг, который работает в музее Достоевского и приходит к дочке, когда мамы нет дома; любит и просит выйти за него замуж, а дочка его тоже любит, но уж больно забила себе голову красивой жизнью и считает, что современной женщине нужны деньги и свобода.
– Вот ей деньги и вот ей свобода, – сказал Юра.
– В музей я пошел с мамой – опять же, чтобы не вызывать подозрений. И узнал там все, что мне было нужно.
– Что именно?
– Что в этом месяце Федорков отрабатывает экскурсионную норму. А заодно на стенке экскурсбюро у кассы прочитал расписание экскурсий на неделю.
Юра покачал головой, крякнул.
– И все-таки у тебя не было никаких прямых доказательств, никаких прямых улик.
– Поэтому мне и нужно было чистосердечное признание. Для этого я и съездил в те квартиры за старыми ключами – после краж-то они новые замки поставили, естественно. Для этого и пошел с фотоаппаратом к знакомому паталогоанатому в морг и сделал там снимок пострашнее, а Джахадзе мне его через час отпечатал, он фотографией занимается. Она-то Стрелкова все равно никогда не видела.
– Интересно, – спросил Юра, – ты по каким учебникам изучал тактику ведения допроса?
– Отродясь не изучал. Но психиатрии и психологии меня все-таки учили.
– Но как ты узнал, что он придет именно в это время?
– У него в час кончается экскурсия. Погода дождливая, гулять станут только любители свежего воздуха вроде нас с тобой. Он живет с родителями. У нее воскресенье. Логично предположить, что после музея он приедет к ней, благо до пяти матери не будет, – вот потом они могли и пойти куда-нибудь.
Они вошли в Екатерининский садик, близясь к дому. Юра с юношеским пафосом изрек:
– Врач и следователь, – сходные профессии. Один лечит людей, другой – общество.
– Надеюсь, – сказал Звягин, – что возраст излечит тебя от тяги к декламации высокопарных банальностей.
Юра покраснел. Со стуком упал с ветки каштан, кожура разломилась. Он поднял глянцевый шоколадный шарик, побросал в ладони.
– Без пяти четыре, – сказал Звягин, взглянув на будильник, стоящий на скамейке рядом с шахматными часами каких-то отчаянных фанатиков этой игры. – Могу я считать пари выигранным?
Юра молча расстегнул браслет часов.
– Дареное не возвращают, – остановил Звягин. – Носи. Неплохо ходят. Я все собирался завести себе добрую швейцарскую «Омегу». С тех пор, как Бомарше, прежде чем писать комедии и наживать деньги, изобрел анкерные часы, швейцарцы понимают толк в этих изделиях.
Примечания
1
Жестокое лукавство Звягина может быть понятно лишь посвященным: в ампуле строфантина один кубик, и если ввести в вену не четверть и постепенно, а весь кубик и сразу, то любое сердце встанет, как милое; в медицине есть немало нюансов, необнаруживаемых никакой патанатомией и судмедэкспертизой. Похоже, что он сказал – то и сделал.
