Сергей Нагаев - Прямо сейчас
– Я хочу кофе, – сказал, однако, Данила: если уж ему действительно пришел конец, то какого черта отступать перед этим хамоватым клоуном, да еще в присутствии Ксении.
Микулов подчеркнуто спокойно закрыл краник. Подошел ближе.
– А ну-ка, – сказал Микулов ближайшему телохранителю, – наставь на него ствол.
Телохранитель наставил.
– Если попьешь чаю, отпущу целым, – предложил сделку Микулов. – Всех убью, а тебя отпущу.
Даниле было понятно, что это ложь. Но как же хотелось в это поверить!
– Считаю до трех, потом прикажу открыть огонь, – сказал Микулов.
Он выдержал театральную паузу и собирался уже начать отсчет, но тут Ксения, превозмогая страх, сказала:
– До четырех.
– Что? – спросил Паутов.
– Лучше до четырех.
– Почему? Тройка – же счастливое число.
– У меня четверка счастливое, – сдавленно сказала Ксения.
– Это неправильное число. Я буду считать так, как полагется, до трех, – сказал Микулов раздраженно. – Раз…
Данила ощутил, как ладошка Ксении подрагивает в его вспотевшей ладони.
– Два…
В это мгновение человек, который смотрел на компьютерный экран, поделенный на четыре части (по числу видеокамер, отправляющих на него изображение: две у снайперов на Колокольне Ивана Великого и две у бойцов в колодце под паркетом президентского кабинета), – в это мгновение он бесстрастно скомандовал:
– Огонь.
– Три, – сказал Микулов.
Никто из тех, кто остался в живых, не успел понять, что происходит. А погибшие – тем более. На окнах лопнули стекла и, дернувшись в сторону, упали, как подкошенные, два телохранителя Микулова, которые целились из своих пистолетов в Паутова и Данилу. И одновременно же с этим подскочил кверху и отлетел в сторону квадрат изысканного наборного паркета, прикрывавший люк из тайного лаза у письменного стола. Оттуда выскочил, как черт из табакерки, боец в черном шлеме. Еще только когда он начал вырастать из пола, в его руке заработал пистолет-пулемет, и другие два телохранителя Паутова повалились сраженные наповал. Так что второму бойцу, выскочившему из люка вслед за первым, и стрелять уже не пришлось.
– В помещении чисто, – бесстрастно доложил один из бойцов в микрофон.
– Вижу, – ответил Иван Андреевич Копулов и разомкнул руки, которые потирал, как органист перед симфонией (да, это был он – заместитель руководителя ФСБ наблюдал за происходящим на компьютерном экране, разделенном на четыре картинки, находясь в своем кабинете на Лубянке).
– Хорошо, – добавил в компьютерный микрофон Копулов. – Других вооруженных людей у Микулова в Сенатском дворце нет. Все входы-выходы блокированы нашими людьми. Но все равно вы охраняете президента до полной проверки всех помещений.
– А-а-а, – застонал Микулов и обессилено опустился в ближайшее кресло.
– Ты еще за сердце схватись, – сказал Паутов.
Микулов схватился за сердце, но схватился не потому, что прислушался к саркастическому совету Паутова, подобно актеру, который старается в точности исполнить задумку режиссера, а потому, что и вправду у него сильно защемило в груди. Микулов уронил голову на плечо и весь обмяк, но никто, конечно, не поспешил справиться о его самочувствии. Микулов умер через минуту, пока все освобожденные обменивались бестолковыми восклицаниями и бесцельно ходили туда-сюда между трупами, не веря в свою удачу. Только боец в шлеме, заметив, что Микулов потерял сознание, пощупал сбоку его шею и не обнаружил под пальцами пульса. Врачи позже констатировали обширный инфаркт миокарда.
Благодаря видеокамере Дэниела Дрейка все произошедшее видели на экранах своих телевизоров и гаджетов миллионы людей на всей планете, включая толпу, которая собралась на Красной площади и которая, таким образом, находилась к месту событий ближе остального человечества. Чудесное освобождение пленников в Сенатском дворце и восстановление Паутова в должности президента было встречено на площади аплодисментами – такими же, какими у россиян принято приветствовать во время авиаперелетов благополучное приземление лайнера, хотя в данном случае уровень энтузиазма и радости был, конечно, выше. Значительно выше.
Даже придворный телережиссер, циник, повидавший многое, не избежал состояния восторга. Он спросил у Паутова разрешения включить трансляцию со своей камеры, тот кивнул, не очень поняв, о чем его просят, и на огромных экранах, развешенных на зданиях вокруг Красной площади, появилось видеоизображение, в центре которого был восстановленный в правах президент.
Зрители видели, как Паутов улыбался, и видели в глазах его то, что принимали за усталость после нелегкого дня. А между тем вовсе не из-за усталости его взгляд был тревожен.
Напряжение и тоска на сердце, все последнее время мучившие его, начиная с того дня, когда он стоял здесь же, в своем кабине, у раскрытого окна, и размышлял о том, что делать дальше в жизни, не пропадали, а наоборот, усиливались. Пришел момент, которого он втайне страшился. Он был победителем, он стремился к этой победе, боролся за нее, рискуя жизнью. И теперь победа стала стеной между ним и тем, чего ему по-настоящему хотелось. А хотелось ему отойти от дел и жить с Леночкой где-нибудь в спокойном и красивом месте. Жить, просто наслаждаясь жизнью. Но разве теперь можно отказаться от власти и уйти? Как отказаться от победы, доставшейся такой ценой? «А где Лена?» – мелькнуло у него голове.
Пока он соображал, как бы ему оказаться в одиночестве, чтобы без стеснений позвонить ей – то ли самому отправиться в соседнюю комнату, то ли выгнать к черту из кабинета всех этих вмиг опостылевших людей, что окружали его сейчас, – пока он думал об этом, Леночка собственной персоной выпорхнула из тайной двери за президентским креслом, увенчанном двуглавым орлом. Со слезами на глазах, с криком: «Господи, ты жив?!» она подбежала к Паутову и кинулась ему на шею. Они слились в поцелуе. Нежном и долгом.
Толпа на Красной площади, наблюдавшая на экранах эту сцену, замерла. Конечно, все знали, или по крайней мере подозревали, что президент давно не ладит и не живет со своей женой и что у него есть любовница. И ходили слухи о том, что этой любовницей была именно Елена Стрельцова, красотка с великолепной фигуркой, бывшая акробатка из цирка на Цветном бульваре. Но президент, руководствуясь, видимо, политическими соображениями, скрывал это. Из-за чего проигрывал в глазах избирателей, которым приятнее было бы видеть на верховном посту не абстрактный символ власти, не картонную фигуру, а человека из плоти и крови.
Но теперь все изменилось.
Когда Леночка заскочила в кабинет к Паутову, растрепанная и встревоженная, ищущая глазами любимого, толпа на Красной площади узнала ее на экранах, и над площадью разнеслось удивленное и протяжное «О!». А когда Паутов и Стрельцова впились друг другу в губы, женщины в толпе хором выдали растроганное и еще более протяжное «Ах!», в то время как мужчины в основном глуповато заулыбались.
И большинство из тех, кто находился рядом с этой парой в президентском кабинете, повели себя в этот момент точно так же, как люди на площади, – было здесь и удивленное «О!», и затем умильное женское «Ах!» на фоне глуповатых мужских улыбок.
Глава 38. Конец спектакля
– Меня сейчас стошнит, – пробормотал писатель Кутыкин.
Он наблюдал за происходящим из угла президентского кабинета, где обосновался на стуле около накрытого стола и где даже успел налить себе из графина рюмку водки, пока суд да дело. Он презрительно помотал головой и с видом человека, не желающего смотреть, к каким пошлым чертям катится этот убогий мир, вынул из кармана свои любимые темные очки, надел их и наконец выпил. Затем двумя взмахами столового ножа положил на кусок хлеба масло, а сверху стал накладывать серебряной ложкой черную икру, черпая ее из хрустальной емкости внушительных размеров.
– Хоть пожрать, – сказал он себе под нос и вцепился зубами в бутерброд.
* * *
Советник президента Прибытков в этот момент смотрел, как, понурив голову и затравленно озираясь, спускается с бокового крыльца Исторического музея закончивший свое выступление Чистяков, известный поборник прав, свобод и общественной справедливости.
Собственно, закончить речь Чистяков был принужден. Дело в том, что чем дольше длилась на экранах вокруг Красной площади трансляция из президентского кабинета, тем чаще и громче люди из толпы свистели и матерились на Чистякова. Потом в него полетели бутылки. И в конце концов, лишь благодаря плотному кольцу немногочисленных соратников, с которыми он пришел сюда с Тверской площади и которые сейчас окружали и защищали его, Чистяков избежал расправы. Впрочем, как только он замолчал и опустил свой мегафон, толпа про него забыла, сосредоточившись на просмотре реалити-шоу из кабинета Паутова.
