Элеонора Кременская - Пьяная Россия. Том первый
Дед, умер еще в самом начале девяностых. Бабушка вслед за ним, она была верной подругой деда, куда он, туда и она. Они часто снились Стакану и всегда вместе. Сидели на лавочке, под цветущей яблоней, возле большого деревянного дома, о котором оба всю жизнь грезили и мечтали такой построить, но, конечно не построили за неимением средств. Впрочем, им явно было хорошо на том свете. Они были безмятежны и светлы, достигнув наверняка своей мечты, своего дома…
Отец долго сопротивлялся и злился на бандитов, захвативших всю страну, но когда бандиты влезли в народные депутаты, в государственные чиновники, когда облекли себя властью и принялись обворовывать народ на «законных» основаниях, он перестал верить в их обещания о благополучии и благоденствии, развитии и восстановлении России, зачах и умер от тоски. Мать ушла вслед за ним, незаметно как-то… Стакан кое-как устроил их вместе, на одном кладбище, в одном месте. Схоронив родных, он остался совершенно один.
И вот теперь ему улыбнулось счастье. Он долго сидел над портфелем с кучей денег, пытаясь вообразить, чтобы сказал его хитрющий дед, как бы среагировал отец, бабушка и мать? Но, кроме поездки к морю, о котором иногда мечтали всей семьей, ничего придумать не смог. Конечно, ремонт квартиры и замена мебели сколько-то денег съест, но дальше-то что? Купить дачу? Стакан помотал головой, нет, он был ленив. Купить другую квартиру, большую по площади? Но зачем она теперь, когда все родные умерли? Да и ворюги в законе подняли тарифы на оплату коммунальных услуг по самое, не могу, норовя нажиться за счет народа. Автомобиль? Вообще вызвал кривую ухмылку у него на лице, непомерно дорогой бензин, замена колес с зимних на летние, и обратно, мелкий ремонт, машина должна кормить, в противном случае она превратится в тяжкое бремя и головную боль…
Однако, не возвращать же деньги «хозяину» жизни. И тут в голову Стакана пришла спасительная мысль.
Неправедное управление страной новыми ворюгами в законе привело к тому, что многие люди превратились в скитальцев. Вместе с детьми и скарбом они, неприкаянно, перекатываются и перекатываются из одной квартиры в другую, из одной халупы в другую, из одного угла в другой, пока не обретают покой на двух метрах кладбища. Они не могут купить жилья, они не воруют, не мошенничают, а скудные заработки свои почти полностью отдают квартирным хозяевам, весьма жадноватым людишкам, сохранившим от советских времен по две или три квартиры. Коррумпированное правительство в их бедах не принимает никакого участия и особенно жалко одиноких мамочек с детьми попавших в такое положение, когда родственники, трясущиеся за свои дома, выгоняют их на улицу. Когда бросают мужья, увлекшиеся другими женщинами или пойлом.
Такую мамочку, бьющуюся за существование двоих детей, Стакан отлично знал. Она, худая, поседевшая прежде времени, моталась с работы на работу. Все почти отдавала наглой квартирной хозяйке, которая не хотела вдаваться в подробности и нюансы, а желала только получать тот десяток тысяч, которые должна была заплатить ее квартирантка. Ее не заботило, что дети квартирантки питались постным супом, пили чай, чаще всего не сладкий и ели в качестве пирожного заварной хлеб. Как аргумент квартирная хозяйка всегда приводила один довод, она могла сдать свою квартиру другим квартирантам, более денежным мешкам, чем эти…
И часто Стакан встречая ее, глядел ей в лицо удивленными глазами, думая, а смог бы он так же грабить людей, отбирая невероятное количество денег за оплату своей квартиры и приходил к выводу, что не смог бы. Он размышлял над этим вопросом довольно много и думал, какой же выход для несчастной женщины? Выхода он не видел.
И потому схватил деньги, отделил большую половину, которой должно было с лихвой хватить. Недолго думая, сложил пачки в полиэтиленовый пакет и уже через несколько минут входил в двери квартиры. А женщина, посторонившись, вежливо пропускала его, потому что он и раньше им помогал. Приносил детям конфеты, покупал тетрадки для школы, а устроившись в «Горсельпо» стал активно снабжать эту семью мясом и овощами с фруктами. Они были ему очень благодарны.
Она пораженно смотрела на кучу денег, которую он ей торжественно вручил. Конечно, наврал про нежданное наследство от дальних родственников. Она протестовала, как он и предполагал, однако, особенно не расспрашивала. Но после долгих уговоров и демонстрации его открытых ладоней, как символа чистых намерений, она сквозь слезы согласилась, ревели в один голос ее дети, тоже уставшие от нищеты и выживания. Все вместе они пришли в обменный пункт крупного банка и убедились, получив на руки большую сумму …миллионов рублей, что доллары – не фальшивые.
Спустя время купили дом, почти такой же, о каком мечтали его дед и бабушка и какой Стакан нет-нет да и видел в своих снах.
Стакан был даже счастлив, что начальники уволили его из «Горсельпо», получив за него зарплату. Ему приписали сотни прегрешений, вспомнили разбитые им две бутылки водки, он как-то уронил ящик с водкой, заплатили пятьсот рублей из причитающихся десяти тысяч и выкинули… Стакан радовался и чувствовал себя отомщенным. Портфель больше не искали, «хозяин» жизни приезжал спокойный и наглый, как видно те деньги были каплей в наворованном море. Уходя, Стакан подобрал камень и разбил новенькую телекамеру, которую повесили вместо старой, просто так, из чувства мести разбил.
Он свозил новое семейство на море и вместе с детьми радовался сине-зеленым волнам. А квартиру, где вырос и жил, он продал, не в силах сдавать ее каким-нибудь бедолагам, не в силах быть квартирным хозяином и качать из людей их кровные деньги, которые они, как правило, получают в мизерных зарплатах.
Работать он устроился на хорошую работу, рабочим завода. Простые люди с простыми сердцами вокруг, его вполне устраивали, выпивал, конечно, но так, немного. А из больших запасов стаканов у него, как память остался один граненый, который стоял в посудном шкафу и блестел разными гранями, напоминая о подвигах его предков, остальные он раздал соседям…
Розовый
Все было розовое. Сквозь тонкую ткань розовых занавесок на стены, оклеенные обоями с пышными головками роз, падал теплый розовый свет. Над розовым диваном висел портрет с розовым голым телом некоего мускулистого красавца. Два розовых кресла по бокам дивана дополняли картину, над креслами сияли мягким светом розовые стеклянные бра. Небольшой столик перед диваном был покрыт розовой скатертью, что уж говорить о розовой вазочке с засушенной розой мирно стоявшей в самом центре столика. Пол розовел соответствующим обстановке ковром. Бельевой шкаф-купе был розового цвета и книжный шкаф с подставкой под телевизор стоял ярким дополнением своему собрату по мебельному происхождению.
Санечка, двадцати лет от роду, в общем-то, молодой мужчина, хотя при известных обстоятельствах это все-таки вызывало сомнение, тщательно побрил щеки, натер их белым кремом, и брезгливо отбросив в сторону электробритву, вздохнул о своей участи женщины заключенной в мужское тело.
Через несколько минут он вышел из дома, зевая и потягиваясь. Медленно, лениво добрел до остановки, влез в переполненный троллейбус, неспешно передвигающийся по маршруту от окраины до центра города. Задремал и очнулся только, когда больно приложился носом о широкую спину вонючего мужика. Мужик, пахнущий козлом, даже не оглянулся, как видно, ничего не почувствовал. Санечка вышел из троллейбуса, потирая нос и едва сдерживая слезы от обиды.
Но вливаясь в реку торопливых пешеходов, ощутил, вдруг, силу и энергию, как-то сразу влившиеся в его тело и приободрившие его дух. Расправил плечи, заблистал огненным взором и помчался, словно водомерка по поверхности пруда, по многолюдной улице, деловой и занятой, безоглядно подчиняясь ритму центра.
Так, приезжий, ходит, бродит по Москве, раскрыв рот на блестящие витрины и имея в запасе много времени, никуда не торопится, куда же торопиться, если до поезда еще много часов ожидания. Но, оказавшись в потоке вечно спешащих москвичей снующих с работы в метро и обратно, на работу, незаметно для себя, убыстряет шаг, а потом, безотчетно, переходя на мелкую рысь и пробежав так сколько-то сот метров, вываливается из потока, в сторону, прижимаясь спиною к боку громадного серого дома, обшитого то ли мраморными, то ли гранитными плитами и загнанно дышит, хватаясь за сердце. Перед глазами его кружатся разноцветные круги, вспыхивают серебристые звезды и после, приехав уже в свой провинциальный городок, спокойный и размеренный, этот приезжий будет рассказывать родным и знакомым о произошедшем с ним казусе и недоумевать на суетливых москвичей, говоря, что у него самого-то едва сердце не лопнуло, а эти, столичные, живут так изо дня в день да и люди ли это? И приезжий надолго погружается в раздумье, вспоминая вроде бы такие человеческие русские лица москвичей.
