Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда
За соседним забором раздался грохот.
Священник, оступившись на крыльце, уронил охапку дров и растянулся сам. Скорчившись на ступеньках, он беспомощно шарил рукой по перилам.
Варвара зашла в калитку, помогла ему встать, нацепить очки на нос. Палашка подобрала раскиданные поленья.
На кладбище за церковью Варвара вела священника по тающему снегу между вросшими в землю могильными плитами. Он нагнулся, ощупал подножие простого, сбитого из досок креста. На вздувшейся от сырости фанере расплылись корявые чернильные буквы:
Архипов Леонтий
сконч. в 1918
Он постоял у могилы неподвижно, утер слезу из-под темных очков:
– От зависти плачу…
Нащупал лавку и, стряхнув ладонью воду, уселся на край.
– Для чего Господь так устроил? Меня покарал, а ты с ангелами блаженство вечное вкушаешь…
– Его, што ли, в рай взяли? – заинтересовалась Палашка.
– А куды же? Кончину мученическую от безбожников принял, яко первомученик Стефан. Ноне в раю нашего брата прибыло…
Ветер шумел в голых липах. Палашка разглядывала мраморного ангела с отбитым носом.
– Петух соседский закричит, а мне досадно – зачем я ишо живой? Для чего небо копчу, последний хлебушко доедаю? А уж нового не пахать мне, не молотить…
– Дедушка, дай нам хлебца, ты все равно старенький, – быстро сказала Палашка. – А то никто не даеть…
– В долг не дают? – спросил священник.
– Боятся, батюшка.
Бабье лицо его посуровело, жесткие складки залегли у рта.
– Как началася свистопляска, революция энта самая, прямо взвыл я, возненавидел их, особливо баб… Энто ж не люди – зверьё! А долбанули по загривку – и в разум пришел. Бабы отходили. Храм закрыть хотели – опять бабы не дали. Сказано в Писании: Господь умудряет слепцы… – Он пожевал старческими губами и с неохотой сказал: – Проса у меня маленько осталося, много не дам, а пуда три-четыре найду.
Варвара поцеловала ему руку:
– Спаси те Христос! А мы тебе патронтов принесем, нам один дяденька дал… Патронт самый свежий, новенький.
– Рехнулася ты? Куды же мне, слепому?
Солнце низко стоит над полем. Длинные тени ложатся на пашню от лошади, от Лебеды, идущего за сохой. Варвара разбрасывает навоз.
– Простынеть, батюшка, ступай похлебай горячего, ушица только с печи…
Наконец он останавливает лошадь. Варвара, бросив вилы, бежит на межу, достает укутанный в тряпье чугунок. Она ждет, пока он возится с кобылой, обтирает ее ветошью.
Ест он неторопливо, не глядя на Варвару.
– Сеяться погодить малость, нога ишо в борозде стынеть… – говорит он, насупясь. – Чем сеяться-то? Ржицей?
– Просой.
– Откудова?
– Люди добрые дали, на бедность…
– Иде оне, добрые ноне? Подыхать будешь – никто корки не подасть, ишо и в яму подпихнуть…
– А сам-то? Дай Бог здоровья и деткам твоим, и скотинке! Пожалел нас, отец ты наш, пропали бы без тебе…
Лебеда что-то задумчиво рассматривает на ложке.
– Скородить надо бесперечь, – бурчит он. – Земля-то родовитая, добрая, должна родить.
– Уха небось простыла, покуль ты с кобылой миловался, – не выдерживает Варвара. – Ты с ей прямо как с бабой…
Лебеда отвернулся с презрительной усмешкой:
– Сровняла хер с пальцем… Да она мне – и мать, и жана, и зазноба, Чубарка энта. Вся Пресвятая Троица единосущная и нераздельная. Баба против ей – обыкновенный аппендикокс… Эх, кваску бы!
– Не серчай, батюшка, хлебушка нету, где квасу взяться…
– А у чехов, к примеру, квасу вовсе нету, а все пиво дують – и бабы, и ребятишки…
Закурив, Лебеда подобрел и стал разговорчивей.
– Земля у их неказистая, тощей нашей, а родить в аккурат. Потому оченно они за ей ходють и навозють…
– Где энто?
– В Богемии, место такая, Збраслав называется.
– Воевали-то вроде с германцем, – с сомнением сказала Варвара.
– Чехи – они под Австрией. Император ихний австрияк.
– А энти ишо откудова?
– Которые?
– Обстреляки, как их тама…
– Австрияки – те заодно с немцем. У их и разговор один у обеих, хальт да шнель…
– Нешто они не по-нашему гутарють?
– Ну, чухлома! – Лебеда с досады плюнул. – Да у кажной нации слова другие. Ты послухай, как цыган али татарин по-своему брешеть – ни хрена не разберешь… У чехов, к примеру, мужик по-ихнему будеть “седлак”, чуешь? У нас картошка, а у их вовсе “брамбора”…
– А баба как по-ихнему?
– Да вроде как по-нашему. – Лебеда сладко потянулся, встал. – Тама тоже люди живуть… На фольварке у хозяйки работал. Богато живуть. Однех коров двенадцать голов. А сама бестолковая. Баба – чего с ей взять…
Он свистнул, лошадь пошла. Варвара взялась за вилы.
– Все баб-то позоришь, а у самого полна изба, одна бабья сословия.
– Хуч бы парочку сатана прибрал… Дак живучие, стервы.
– Грех говорить-то, Бог накажеть!
– Ноне Бог отмененный, – проворчал он, ухмыляясь. – Царя скинули – значить, и Богу конец. В Расее теперя чорт хозяин…
Варвара отнесла навильник, сбросила в борозду.
– А грех-то? Грех-то вон он, никуды не делся, – сказала она в раздумье. – Стал быть, и Бог на месте…
Ночью ее разбудил неясный шум. Она поднялась, прильнула к окну под крышей.
Где-то совсем близко блеснул огонек и пропал. У риги ходили тени.
В сумраке смутно белел круп лошади на току. Фонарь горел под навесом. Какие-то люди сгружали тюки с телеги. Мужик, стоя по пояс в яме, выбрасывал землю лопатой. Варвара узнала Малафея.
– Ты почто командоваешь на чужом двору? – закричала она. – По ночам колобродить, озорник какой, спасу нету…
Мужики мгновенно обернулись на голос, один из них, бросив мешок, спрыгнул с телеги и подошел к ней.
– Энто моя усадьба, – сердито сказала ему Варвара.
Он дернулся, у Варвары подломились ноги, она рухнула на колени. Голова ее, крепко схваченная за волосы, оказалась запрокинута назад.
– Удавлю дешевку… – пробормотал сиплый голос.
– Да энто баба здешняя, – услышала она Малафея. – Брось, Катька…
Она видела над собой пухлый, криво улыбающийся рот и серьгу в ухе. Рядом кто-то сдавленно стонал.
– Вали отседа. Хайло разинешь – пойдешь на шкварки…
Перепуганная, она стояла посереди горницы, прислушиваясь к голосам на дворе.
– Эй, ты где, баба? Тащи воды!
– Никуды не пойду. – Варвара заплакала. – Спать хочу, ночь на дворе…
Малафей шагнул к ней, она отпрянула. Из ладони у него торчал финский нож.
– Пришью, как жучку!
На траве лежал мужик с посеревшим, заросшим щетиной лицом и прерывисто, с присвистом дышал. Варвара попыталась задрать намокшую кровью рубаху, но он со стоном ударил ее по руке.
– Чего же ты дерешься, дурень? Стерпи маненько…
– Не довезу я его! – с надрывом закричал малый с серьгой в ухе, тот, которого Малафей назвал Катькой. – Ты глянь, Сопатый, он пузырями пошел…
Краснорожий детина с железным бочонком в огромных лапах покосился на лежащего:
– Доходишь, Лёвчик?
– Ишо у Катьки на поминках спляшу, – пробормотал тот.
Варвара разорвала рубаху, промыла рану под ключицей.
– Ну, огрызок, – проворчал детина. – Баба заложить – тебе не жить…
Пока Варвара перевязывала, они сновали от телеги к риге, таскали какие-то ящики, рулоны ткани, овчины. У Катьки в руках развалилась коробка, на голову Варваре посыпались связанные парами новенькие галоши.
– Дождетесь легавых… – торопил Сопатый. – Карасин под низ…
Заложив яму досками, они взялись за лопаты.
Лежа рядом с Палашкой, Варвара слышала, как Малафей возится у стола. Вспыхивал огонек цигарки, да бутылка поблескивала на лунном свету. Вдруг он запел тонким слезливым голосом:
В последний час разлуки
С тобой, мой дорогой,
Не вижу, кроме скуки,
Утехи никакой…
Варвара села на полатях:
– Табе угомон будеть, ай нет? Уж подыматься скоро…
Он встрепенулся:
– Песню играть можешь? Ступай сюды, живо!
Она подошла, увидела на столе шмат сала в тряпице, хлеб, банку консервов. Он протянул ей стакан.
– Лутче хлебца дай.
– Забирай всю добро! Знай пензенских!
Варвара выпила, ей обожгло горло. Малафей смеялся:
– Энто ж Спиртяга Иваныч, отец родный! Эх, зяблики танбовские, кошкодёры! Нагляделся я на вашу дурь, будя…
– Батюшки, вино какая пьяная! – Сало она сунула в юбку, взяла ломоть хлеба и нюхала. – Плыветь все кругом…
– Мине ежели накатить – нипочем не удержишь, – распалялся он, наливая. – Уж такой я мужик! Не гляди, что я росту курячьего, кого хошь обломаю и рядами положу…
Она засмеялась:
– Разбойник ты, Соловей Панкратич…
– Малафей, не соловей!
– Я с тобою вино пью, а ты меня после зарежешь…
– А ну, спевай мне песню на дорожку!
– Далеко собрался?
– На кудыкину гору! Мы военных тайнов не выпущаем…Эх, душа наружу толкается!
Он чиркнул спичкой, нагнулся и достал из мешка бронзовый канделябр. Варвара с восторгом смотрела, как он поджигает одну за другой толстые свечи и втыкает в рожки.
