Майя Белобров-Попов - Русские дети (сборник)
Но однажды вход в город карлышей нашла бригада строителей метро, рывшая отверстие к центру земли. Они были людьми небогатыми, поэтому взяли предложенные карлышами рубины и заделали дыру, доложив начальству, что наткнулись на плывун. При неудачной попытке продать рубины подпольным часовщикам строителей арестовали, и они рассказали следователю – оборотню в погонах – про подземный город. В обмен на обещанную свободу, арестанты прорыли новый ход в пещеру карлышей из подвала, который нехороший следователь снимал в аренду под свои злодейские цели. Потом, на следственном эксперименте, оборотень застрелил строителей при попытке к бегству в тоннели секретного метро. Так следователь получил в единоличное владение тайну пещерной страны карлышей.
Оценив возможности своего положения, он уволился из полиции и стал тянуть из маленького народа жилы – пообещал пустить им в подземелье скучный газ, если они не согласятся платить ему оброк: горшок изумрудов, корзину рубинов, бочку мёда и двадцать ящиков сладких грибов, компот из которых делал барышень неотразимыми, молодых людей отважными, а старикам возвращал блеск глаз и быстроту мысли. Карлыши знали цену шутке и пользу смеха, поэтому очень испугались, узнав про скучный газ, и макать конфеты в мёд перестали. Вопрос ребром – свобода или смерть – они перед собой не ставили, поскольку не имели опыта неволи и горечи её не знали, а раз так, то между скукой и данью они выбрали дань. Но сохранить весёлый нрав такой ценой, конечно, им не удалось. Тем более что оборотень стал требовать себе в домашний зоопарк подземных зверей – серебряных выдр, летучих медведей, мерцающих сов, – а кроме того, велел каждую неделю трёх самых прекрасных дев-карлышек поставлять ему в сексуальное рабство. Какое тут веселье?
– Так даже, – сказал удивлённый Лёня.
– Да. – Гера был в своих словах уверен. – Но карлыши готовят бунт.
– Жаль, девиц в темноте не разглядели. – Лёня вздохнул. – Ну, этих, которых в рабство…
– На свету им быть нельзя, – пояснил Гера. – Они же под землёй живут – ослепнут.
Думая о покойниках, люди невольно присваивают им какую-то таинственную форму жизни. Иначе думать тут о чём? Рухлядьев же, напротив, глядя на живых, был полностью уверен, что имеет дело с неугомонной формой смерти. Вот и сегодня утром приходила тётка… Помстилось ей, что снизу, из полуподвала, сыростью и плесенью несёт. Негодовала: по какому праву болото развели? или у вас тут баня с развратом? Но стоило вахтёру цыкнуть зубом: молчи, мол, сука, я чечен: в носке кинжал, а за щекой граната, – она и озябла. И снова умерла, так что не видно и не слышно.
Закрыв за Роминой «газелью» синие ворота, Рухлядьев поморгал над кроссвордом в доставшейся от сменщика газете (крыса в мышеловке – от него же) и отгадал два слова: «василиск» и «самосад». Вслед за тем подумал немного о Сергее Сергеевиче и запертых в подвале косоглазых лилипутах – прислушался к своему сердцу, этому ладному комплексу гладких мышц, и ничего не услышал. Потом собрался было сварить в пластиковом чайнике воды для чая, но краем глаза увидел, как за окном из-под ворот во двор мелькнула тень. «Опять!» – нехорошо подумал Рухлядьев про кошку. И ошибся.
То была не кошка, то был Вова. Стратеги Гера с Лёней послали его в разведку боем, а сами, достроив и укрепив осадную покрышечную башню у забора, расположились на «лысой» резине вдвоём и осторожно наблюдали, есть ли в цитадели гарнизон. Вова идти не хотел, боялся, его по-детски взяли на слабо . Не столько Гера, сколько Лёня – ему было нужнее, потому что Гера мог в щели под воротами застрять и в разведчики тут не годился, а сам Лёня на эту роль вполне бы мог сойти. Но он хотел быть полководцем и руководить схваткой.
Выйдя из каморки, Рухлядьев с радостным удивлением обнаружил, что нарушитель – мальчик, крадущийся с оглядкой через двор к железным дверям, отороченным по краю резиновым утеплителем. Весь в предвкушении сладостной кары, Рухлядьев тихо двинулся за ним, отрезая злоумышленнику путь к отступлению и потирая руки.
Мальчик, опасливо вытягивая цыплячью шею, ещё не до шёл до двери, как вдруг сверху на высокой ноте закричали: «Шухер! Тика́й, Пупок!..» – и в тот же миг под ногами вахтёра с громким хлопком, так что едва не заложило уши, разорвалась какая-то пиротехническая дрянь. Рухлядьев вздрогнул, быстро огляделся и увидел над забором, точно две репы – одна посочнее, а другая посуше, – две головы малолетних соучастников.
– Вот я сейчас вихры-то надеру! – погрозил он сухим кулаком, но тут же переключил внимание на главную жертву.
Вова, с ужасом глядя на приближающегося вахтёра, пятился к стене – рот его плаксиво искривился и намок…
Поймать молодого человека проще, чем кошку, даже если кошка желторота, а молодой человек очень хочет улизнуть. Ничего не попишешь – другая тяга жизни. А от тяги зависит и вольный нрав, и жар огня в печи. Вова дёрнулся влево, дёрнулся вправо, покорился судьбе и мягко обмер перед её посланником, как лягушка перед ужом. Рухлядьев схватил левой рукой нарушителя за шиворот, а правой отвесил быстрый обидный подзатыльник – один, другой, третий…
– Вот тебе, мазурик, – мерно, под взмах руки, с улыбкой приговаривал вахтёр, – вот, прохвост…
С каждой затрещиной Вова всё глубже втягивал голову в плечи, а в шортах его в ритме ударов позорно открывался краник и выпускал короткую горячую струйку. По Вовиной ноге текло, он ревел, как маленький, мотал беспомощно руками, трепыхался, тянул длинную букву обиды, страха и от чаяния: «Аааааа!..» – но из лап Рухлядьева ему было не вы рваться. Вокруг грохотали разрывы, взвивались сизые дымки, с забора раздавались кличи и воинственные писки, однако вошедший в азарт страж только сильнее распалялся и шире заводил размах.
– Вот тебе, мошенник! – Рухлядьев улыбался, и глаза его блестели. – На чужой огород не суйся, прощелыга…
Бах-бабах – грохотало вокруг.
– Беги, Пупок! – истошно вопили головы с забора. – Не трожь его, пусти!
– Сейчас, пустил… – плыла довольная ухмылка на скуластом, обветренном лице вахтёра. – На-ка, шаромыжник…
Вид Вова имел постыдно жалкий: слюни, слёзы, сопли – всё смешалось на его искажённой гримасой последнего отчаяния рожице. Он уже рыдал взахлёб и, пожалуй, не смог бы сам остановиться, отпусти его сейчас мучитель на свободу. Но тот не отпускал.
– Не суй, – самодовольно учил Рухлядьев воющую жерт ву, – не суй куда не надо носа. Понял? Не слышу. Получи леща, проныра! Понял?
Канонада прекратилась, но ни бдительный страж, ни рыдающий злоумышленник не заметили конец артподготовки – Рухлядьев по-прежнему вбивал в изловленную шантрапу науку, малолетний тать ревел, моча штаны и пуская сопли.
Тут с вышины забора во двор мешком перевалился ещё один варнак. Он грузно шлёпнулся на землю, поднялся, издал ободряющий вопль, рванулся на подмогу – и на Рухлядьеве повисла тяжесть чужого тела.
– Пусти его! – рычал подоспевший на выручку товарища Гера. – Держись, Пупок!
Рухлядьев с трудом отшвырнул вцепившегося в него злодея – тот был увесист, крепок в хватке и норовил зажать Рухлядьеву приёмом шею. Но сброшенный вновь подскочил, и не успел вахтёр, оставив выученного сопляка, переключиться на новый объект воспитания, как голову его, породив в глазах круги и звёзды, ошарашил нежданной силы удар. Рухлядьев не лишился чувств, но остолбенел. К ногам его, на асфальт, с каменным стуком упала розовая фигурка смеющегося Будды.
Сообщники не медля сиганули через двор к воротам, полезли в щель под ними, и – один мышкой, а другой с пыхтением, рискуя застрять, как клин в колоде, – были таковы.На едином дыхании, бегом, почти летя, молодые люди обогнули автомобильную мойку, миновали шиномонтаж и, лишь забившись в заросли полыни, крапивы и чистотела у трансформаторной будки, присев на землю, так что трава покрыла их с головой, перевели дух.
– У-ух… – Слёзы на разгорячённом Вовином лице обсохли, но шорты оставались предательски мокры. – Что долго так? Чего не выручали?
– Думали, болтами отобъёмся, – Гера тяжело дышал, разглядывая оцарапанную руку и порванный о нижний край ворот рукав рубашки, – а они тут и кончились.
– Думали… Пока вы думали, меня Горыныч этот чуть не убил. Мозги уже из ушей брызгали… А Свинтиляй? – Вова словно сейчас только заметил отсутствие Лёни. – Свинтиляй где?
– Свинтил. Как я на забор полез, он, видно, и того…
– Трус, – осмелел от переживаний Вова – в глаза Лёне он не посмел бы так сказать. – Трус несчастный.
– Ловкач просто, – без обиды рассудил Гера. – Перед барышнями и рискнул бы… А тут – чего? Тут мы только.
Гера был рад и горд внутри, что сам, в одиночку выручил товарища из лап зловредного Горыныча (верно Вова выбрал имя, мигом оценил Гера, он и впрямь Горыныч, пробравшийся из сказки в человечий круг), получив в награду славу ни с кем не разделённого подвига, но до конца ещё эту заслуженную радость не сознавал. Зато понимал, что без участия Лёни тут всё-таки не обошлось – подаренный Свинтиляем смеющийся Будда пришёлся как нельзя кстати, и если бы не он, кто знает, чем бы кончилась история.