Наталия Терентьева - Ласточка
– Девочку? – переспросила Ника.
– Ну, девушку, девочку, я не знаю. Ты зуб выбила кому-то? Что произошло?
Ника молчала.
– Ника! Ну-ка… немедленно рассказывай, что произошло! – Антон постарался говорить как можно тверже и определеннее. Он и так балует Нику, ему постоянно говорят об этом все – и его мать, Никина бабушка, которая желает только добра, это же понятно, и Никина классная руководительница, не самая умная и добрая учительница, но ей, возможно, со стороны виднее…
– Вопрос повтори, – не слишком доброжелательно проговорила Ника.
– Я спрашиваю – ты выбила кому-то зубы? Ты дралась? Ты брала чужие деньги? Ты что?
– Что ты говоришь, папа? Ты слышишь себя?
– И что это за мужчина? Что там было в палатке?
– В какой палатке?
– В той, где ты… Ника! Да что там, черт возьми, происходит? Почему ты себе позволяешь такое? Я тебя отпустил, потому что был уверен в тебе…
Если бы он спросил это по-другому, если бы это не звучало почти утвердительно, Ника, стоящая уже полтора часа в жарком, непродуваемом салоне автобуса, возможно, и объяснила бы ему, и постаралась бы понять, откуда у него такие странные, чудовищные сведения. А так она просто выключила телефон. Антон поверил легко, как посторонние люди. Ему сказали про нее какую-то гадость – наверняка та же Дашка – и он хочет от нее объяснений. Не будет ему никаких объяснений. Не надо верить клевете и сплетням. Если ты любишь человека, ты не поверишь до последнего.
– Не дави мне на плечо! Ровно стой! – Толстая, потная молодая женщина, сидевшая рядом, отпихнула Нику, которая случайно задела ее рукой.
Ника, чувствуя, что от духоты, несправедливости, невозможности ситуации ее стало даже подташнивать, постаралась продвинуться вперед. С ее большим рюкзаком, на который она по заботливому совету Кирилла привязала сверху спальник, и с сумкой, висящей на плече, где были деньги, паспорт и бутылка воды, сделать это было непросто. В автобусе, рассчитанном на сорок сидячих мест, ехали около восьмидесяти человек, поэтому дышать было совершенно невозможно. Часть автобусов сняли из-за ремонта трассы, как объяснили ей на остановке, когда она садилась, чтобы ехать в аэропорт. Меньше транспорта – меньше пробок. Ну а людям – надо просто потерпеть немного. Потом будет хорошая, широкая, гладкая трасса. Потом, когда-то потом, будет хорошая, правильная, честная жизнь. Надо представить, что так плохо сейчас, потому что она едет от плохого к хорошему, что впереди – только хорошее. А как это представить, если дома ее ничто не ждет? Как она теперь поедет к отцу? Как он мог поверить в эту ахинею? Как он смел слушать Дашку – а никто, кроме Бороды, не мог это все устроить, как он смел устраивать Нике допрос?
За что ее ненавидит Борода? Даже если Ника это поймет и объяснит сама себе, легче ей не станет. Это все равно что объяснять человеку, у которого сломана рука или нога, что боль, которая его мучает, – от сломанной кости. Никак это не поможет унять боль. Так и здесь. Даже если и проанализировать все, что произошло, лучше не станет.
Ника все равно постаралась собраться с мыслями – не плакать же в душном автобусе на глазах у остальных семидесяти девяти пассажиров. Когда остаешься совершенно один в этом мире и некуда идти, у тебя есть выбор. Можно начать ненавидеть весь мир. Можно поднять глаза на небо и увидеть там Бога, который примет тебя любого, простит практически все, и которому можно все сказать. Некоторые слышат ответ Бога, некоторые – нет. Кто-то сам не слышит, но очень хочет знать, что тот думает о нем, простил ли, простит ли в будущем, поможет ли, и для этого идет в церковь, где другие люди транслируют слова Бога. У них такое предназначение на земле. И сколько существует человек, столько ему нужно обязательно связаться с Богом, хоть раз в жизни, и для этого есть особые люди – жрецы, шаманы, священники. Не все, правда, хотят говорить с Богом через другого человека, каким бы особым тот ни был. А Никина мать теперь тоже особая? Монахини, конечно, это не священники, но они же уходят туда, где мир – далеко, а Бог близко, специально запираются от людей, чтобы легче было разговаривать с Богом.
Интересно, Бог ничего Анне не скажет о том, как плохо сейчас Нике? Плохо, одиноко, бессмысленно. Потому что если вокруг ложь и вранье, то смысла ни в чем нет никакого. Зачем жить в таком мире, где все ненавидят друг друга, где предают просто так, ни за что, даже не спасая свою шкуру, а по своей внутренней слабости, по какой-то неопределенности. Как Кирилл или Паша – бесхребетные, слабые, ни в чем не уверенные. А Игорь… Прекрасный, тонкий, глубокий, ни на кого не похожий, который просто подошел к ней и взял ее за руку, как будто всю жизнь до этого шел к ней, искал ее, Игорь оказался сластолюбивым и поверхностным, он ищет красоту, удовольствие во всем – в природе, в женщинах, в искусстве и, наверно, именно такие фильмы и снимает.
Ника почувствовала, как чья-то рука осторожно провела по ее боку и замерла. Ника быстро посмотрела вниз. Парень, стоящий рядом, пытался ножиком разрезать ее небольшую сумку. Ника резко и сильно ударила его локтем в грудь. Парень выматерился и оттолкнул ее.
Поднялся общий гомон. Ругалась молодая женщина, сидевшая рядом, ругалась бабушка с двумя внуками, которые толкались на одном сиденье, ели, пили, вытирали руки от расплавленного от жары шоколада, обливались кисло пахнущим йогуртом, ругались те, кто не понял, что произошло, и кто видел, как Ника ударила парня. Всем было плохо, автобус ехал не быстро, день был жаркий, до аэропорта оставалось еще километров сорок.
Ника крикнула через весь автобус:
– Остановите!
– Да что ты орешь-то так! Передайте водителю, просят остановить! Кто просит? Хватит уже орать! – наперебой заговорили, повышая голос, пассажиры.
Водитель расслышал-таки что-то через общий гомон и остановил автобус. Ника с трудом продралась сквозь чертыхающихся, толкающихся, жарких, потных пассажиров и вышла. Двери закрылись, автобус уехал.
Ника стояла на дороге, дышала полной грудью. Если отрешиться от всех неприятностей и заставить себя увидеть красоту, которая окружала ее сейчас, неприятности чуть поблекнут в сознании. Широкая долина с виноградниками, обрамленная вдали низкими старыми горами, была залита предзакатным солнцем, по бокам дороги росли кипарисы и самшиты, под ногами у дороги было много полевых цветов, и воздух был наполнен острыми ароматами. Не к чему все это фотографировать. Но Ника все равно заставила себя достать телефон и сделать несколько снимков. Пусть останутся в памяти.
Почему человек живет на этой земле, не вписываясь в гармонию окружающего мира? Только разрушая ее. Меняя под себя, под свои сиюминутные нужды, свои жалкие, суетные потребности. Думая лишь о своем удобстве, легкой добыче пропитания, быстром передвижении по земле. Ради этого он готов губить, мучить землю, засорять ее, отравлять воду, которую сам же и пьет. Они с Антоном часто говорили о таком. Отец раньше понимал ее. Когда ушла Анна, он остался единственным человеком, которому можно было сказать все. А теперь… Теперь, после его неожиданного предательства – потому что это именно предательство! – куда, к кому она может пойти? Странная, страшная мысль мелькнула у Ники – была бы ее мать мертва, она бы пошла на кладбище, села бы там у могилы и рассказала бы ей все. А так – и пойти некуда.
Ника включила телефон. Ведь у нее есть подруга, Танька. Все мелкое отходит в сторону, когда у человека случаются неприятности. Танька должна ее понять. Ника позвонила, Танька, понятное дело, не ответила. Никто сейчас из подростков не разговаривает по телефону. Видит звонок – пишет в ответ: «Ч хотел?» Танька не написала, поэтому Ника сама написала ей:
Танюш, привет!
Привет! – тут же ответила Танька.
Ты как?
Норм. Буду снимать сейчас видос.
Мешаю?
Не очень.
У меня неприятности, хотела тебе рассказать.
???
Скандал в лагере.
Давай потом.
Ника вздохнула. Потом так потом.
Хорошо, – ответила она.
Танька отключилась, ничего больше не написав. Ника подождала, потом все-таки написала:
Очень хочу с тобой поделиться.
Танька вместо ответа послала короткое видео. «Ты-ы навсегда-а-а ухо-одишь в дождь…» – пела Танька в нос с задумчивым и загадочным видом, выплющив вперед свои тонкие губы, кивая кому-то, кто, судя по тексту песни, все уходит и уходит от Таньки, не зная своего счастья. Понятно, она сейчас записывает видео, ей ни до чего. Ника невольно улыбнулась. Смешно. Жалко и смешно. Это ее лучшая подружка, жалкая и смешная. Наверно, Ника ее все еще любит. Они дружат столько лет. Но вот любит ли ее Танька? Может, по-своему и любит. После себя, своих песен, видео – потому что видео это не просто песня под гитару, снятая на камеру. Надо соответствующе одеться, накраситься, надо смотреть в камеру так, чтобы это привлекало все новых и новых поклонников. Их действительно у Таньки много, несмотря на то, что она поет плохо, мимо нот, тексты у нее примитивные, а музыка вторична. В чем секрет успеха? А кто ж знает. У кого-то, у кого песни нисколько не лучше, – в десятки и сотни больше просмотров, а у некоторых – и половины Танькиных фанатов нет.
