Екатерина Смирнова - Богиня песков
– Господин, вам принесли письмо! – прокричал боец, откидывая полог. – Птица прилетела!
– Сколько раз говорить – не господин, а…
– А кто? – нагло подмигнул вестовой. И ушел.
Трудно было на людях называть себя посвященным. И нужно ли это?
Тайлем бережно принял усталую птицу. Огромное крыло Твале прочертило пепельную борозду на его доспехе, упершись в колено: полководец опустил его на стол, с которого сняли карту, и отцепил от лапы футляр с письмом. Грудь птицы вздымалась часто и тяжело, как у умирающего человека, как у самого Тайлема перед встречей с Эммале, и ему это показалось неприятным и смешным. Не стоит думать о семье, когда готовишься к бою.
Ему до сих пор было странно и страшно, когда живые люди двигались так, как он начертал – как фигуры на доске, как нити в узоре ковра: и каждый раз это наполняло его сердце восторгом.
Он двинулся к выходу из палатки, но обернулся. Письмо лежало на столе, а рядом сидел Твале, вынув голову из-под крыла.
Тайлему показалось, что Твале подмигивает ему.
– Ладно – он оглянулся, не подсматривает ли кто, оттянул шнуровку и и быстро сунул письмо под нагрудную пластину доспеха, напротив сердца – если умрет, так вместе со мной.
Имперские отряды втягивались на дорогу между холмами, как медленная лава. Как ни кажись при подчиненных удачливым господином – все равно не обманешь сам себя. «Сколько…» – подумал он, но тут же вспомнил точную цифру, принесенную разведчиком, и успокоился. Еще и не такое бывало. Хотя тогда с ними были маги. Но тут уже все честно – у них магов нет, и у нас – магов нет… «Пора?» – спросил его оруженосец, и он сказал: «Да, пора». И оруженосец крикнул это вестовому, а тот побежал и крикнул трубачу, и затрубили труба и рожок, и ему откликнулись трое: три отряда двинулись вперед под прикрытием стрелков.
Стрелы макенгу, летевшие дальше арбалетных болтов, унесли часть жизней, преданных империи: строй пехоты смешался, но ненадолго – неприятель вскинул щиты и продолжал движение.
Тайлем протер глаза, а когда открыл их снова, пехота уже схватилась щит на щит. Вспыхнули крики. Визгливый звук дудки донесся до его слуха. Имперские солдаты все сделали разумно: они отступали.
Сверху по гребню, недалеко от развалин, уже двигались мечники, стараясь замкнуть дорогу.
Так, теперь вторая…
– Вторая квара, пехота! Вторая квара, в бой! – шептал Тайлем одними губами, глядя, как разворачивается намеченный заранее план. А затем повторил это вслух.
Протрубил рожок, и качнулись желтые значки на копьях. Вторая квара пехотинцев заходила справа, спускаясь по холму, и Тайлем напряженно следил за тем, как они продвигаются, беря противника в клещи – и вдруг все пошло не так.
Вслед за его пехотинцами из-за скал выдвинулись имперские арбалетчики.
Он в отчаянии прикусил губу: воинам оставалось только рассыпаться по склону, теряя возможность ударить кучно, или стать легкой добычей для стрел. По каменному откосу было легко сбежать вниз, но вверх уже не подняться: оставалось только смотреть, как гибнут люди, бестолково пытаясь забраться обратно.
Командир оказался умнее своих солдат и приказал им бежать по склону, не останавливаясь, но до тех пор, пока они оказались на дороге и вступили в бой, треть их легла под стрелами. Внизу продолжал кипеть котел, пополнявшийся солдатами с обеих сторон. Айдисы, четвертая квара, успели быстрее и настигли арбалетчиков, но пострадали и они. Второй отряд вражеской пехоты из засады сбежал вниз, несмотря на дождь из стрел, и врезался в начало «древка», перерубая «стрелу» окончательно. Войско начало рассыпаться, и Тайлему пришлось в спешке отдавать приказы, чтобы под прикрытием стрелков командиры смогли собрать отряды в кулак.
Незнакомый рог трубил все громче.
С дальнего склона, более пологого, надвигалась лава всадников. Их тоже возглавлял человек на колеснице, запряженной рлеи.
– Ишь ты… Этого нам не сообщали – с ненавистью прошептал себе под нос оруженосец. – Откуда здесь такие высокие гости?
– Замолчи.
– Ай, Белые хвосты слишком близко подходят. Ай, что за…
– Вестников ко мне, быстро! И не скулить!
Ничего не поделаешь, понял он – квара всадников с белыми хвостами на копьях уже мчалась вперед, не слыша сигнала, и по неосторожности главы подошла слишком близко. Ружья противника на скаку дали слаженный залп, и передние птицы попадали, унося с собой седоков. До второго залпа оставшиеся успели врезаться в ряды неприятеля и не дать стрелкам воспользоваться преимуществом, но было уже поздно: теперь отряды Тайлема оказались связаны превосходящими силами. Теперь уже он отдавал команды, силясь собрать войско обратно.
– Перестроиться! – раздавались крики. – Отступаем!
Тайлем не знал, откуда взялись эти люди и почему разведчики так оплошали. Сил было вдесятеро меньше, чем нужно.
Он понимал, что засада раскрыта. С холма очень хорошо было видно, как смыкается клюв имперских войск, окружая обреченную «стрелу», успевшую войти в «болото» почти целиком. О, как же к месту неприятельским солдатам это неожиданное подкрепление… И здесь его накрыло то самое отчаяние, которое приходит к человеку темной волной и идет, как туча, накрывающая город.
– Темно! – закричал Тайлем, в ярости ударив кулаком по доспеху. – Здесь темно!
…И стало темно.
Шорох песка превратился в шелест прибоя. Он замер, видя, как темнота заливает пустыню, подступая к глазам: сбиваются с шага неприятельские отряды, вопят отчаянные всадники на острие стрелы; подножие холма, середина неба, все небо… Темно. Темно.
– Луна… – прошептал он, не веря своим глазам. – Луны не хватает… Как я буду умирать без света?
И на небо вышла луна.
Луна была обычной, круглой, слегка приплюснутой – и неестественно белой.
Ему было некогда думать, что здесь не так. Он бы мог подумать, что сошел с ума – но уже бежал к нему, увязая в песке, оруженосец, чтобы сообщить уже известное – поражение близко, и надо было отправить гонца к стрелкам, и скомандовать макенгу, чтобы приготовили свои сильные луки, и пехотинцам, которые просчитались, обходя с фланга, и…
И он понял, чего делать не следует, и сделал именно так.
– За мной! – крикнул он, хватая копье и сбегая с холма. – Ну!..
Оруженосец помедлил, но привычка к подчинению взяла верх. Они направлялись туда, где отряд, отрезавший «стрелу», встретил самое сильное сопротивление.
Командир темных стрелков присвистнул и скомандовал лучникам занять позицию повыше. У них был большой опыт войны с усмирителями границ. Ружья и арбалеты всегда оказывались сильнее, но арбалетчиков уже вырезали айдисы, оправдав свою смерть. А ружья никогда не били так далеко, как составные луки макенгу.
– Прикрой!
Клин всадников врезался в мешанину, как нож в сердцевину плода.
– Шерех, шерех, что он делает! – завопил кто-то в гуще отряда, затем раздался свист деревянной дудки, которым глава скликал своих воинов, и копьеносцы побежали, увязая в песке, за сошедшим с ума предводителем.
– Кайме! Кай!
Длинная вереница солдат бежала им навстречу, карабкаясь на холм. Спустя несколько минут они попадали на песок, и атака захлебнулась. Надо было успеть воспользоваться неожиданной темнотой, пробиваясь к намеченному месту. Из подбитой колесницы, обрезав постромки, выпрягали ошалевшую рлеи. Колесничий, раскинув руки, лежал
рядом, сияя серебряным шитьем плаща полководца, приготовленного для триумфа, для легкой победы. Тайлем вскочил на спину ящерицы, которая уже начинала биться, и усмирил ее ударом древка.
– Ойе! Мы победим! – прокричал оруженосец, оскалившись. – Такого еще не бывало!
Он вытащил меч, воздев к небесам свой флажок, и заорал что-то неразборчивое. Люди потихоньку стягивались обратно под знамя, видя полководца, летящего верхом. Темнота их уже не пугала, и ярко светила дневная луна.
Левое крыло противника схлестнулось с оставшимися исхере, и исхере начали теснить вопящих солдат, не понимающих, почему день сменился ночью.
Перепрыгнув через мертвые тела, лежащие загородкой, взнузданная ремнем тварь с Тайлемом на спине понеслась во главе отряда. Ряды противника смешались, строй рассыпался, и лучники, выбравшись на удачную позицию, били сверху, не боясь промахнуться. Сшибка превратилась в безумный водоворот, в котором можно было рубиться хоть с закрытыми глазами – некогда увидеть лицо врага.
Лава разбрелась по склону, и седоки пытались усмирить взбесившихся птиц. Макенгу воспользовались этим и продолжали стрелять по всадникам, и Тайлем порадовался, что оставил их на холме.
– Кайме-е-е-е!
Счет расстояния шел не на мерки, а на миги. Рассерженная рлеи рычала и прокусывала доспехи, мотая головой направо-налево, ремень был перекушен давным-давно, и Тайлем с трудом держался на хребте, когда ее когти находили добычу. Он бил ее древком копья, чудом держась коленями и заставляя поворачивать налево и направо. Солдаты в ужасе кричали, пытаясь убраться с дороги. Неутомимая тварь была скользкой, не то что панта. Но с каждым ее прыжком они приближались к цели.
