Маргарита Хемлин - Про Иону (сборник)
Она и заметила между прочим:
– Я с детства слышала про Вульфов. Удивительные люди. Как на подбор. И Соломон, и жена его Тойбл, и дети – Ева и Арончик. Личные качества у каждого – легенды и мифы. Сейчас таких нету.
Отвечаю в том духе, что легенды приятно слушать со стороны, а когда существуешь рядом, в первую очередь в глаза лезет другое. Не слишком приятное в обиходе. Тут, в Остре, много болтают про Вульфов, приводят их для примера, а как на самом деле – никто знать не может.
Она удивилась:
– Вам, как родственнице, наверное, известна чистая правда. Но дыма без огня не бывает. Люди видят. Люди анализируют и делают выводы.
– И какие выводы? Никого уже нет. Люди анализируют! И где анализы?
Нина Александровна аж уперла руки в боки:
– Вы массаж делайте, делайте, а то вы плечико моему мальчику зажимаете. Осторожненько.
Замечание правильное. С профессиональной точки зрения отвлекаться нельзя. Я массаж закончила и пригласила пить чай.
А Нине Александровне только дай поговорить. Она рассказала, что в войну полицаи стали вроде ни с того ни с сего рыть на еврейском кладбище. Причем не рвали гранаты, а аккуратно копали лопатами. И руководил ими Тыщенко, батько того Тыщенко, который сейчас с фамилией отбыл в Канаду. И выкопали там большой ящик под надсмотром немцев. Имелось в виду, что нашли богатства Соломона Вульфа, про которые в Остре разве что дети не рассуждали.
Сбили крышку с ящика – а там еврейские книги и свитки, из синагоги, наверное. Соломон их закопал в могиле жены.
Про ящик, когда евреев вели расстреливать к Десне, немцам рассказал отец Ильи Камского – Моисей. То есть он рассказал, что Соломон что-то закопал перед тем, как идти в Чернобыль. Думал, что с книгами и золото. Конечно, сам бы Соломон не осилил такого, ему помогали отец и сын Камские. Так Моисей рассчитывал, что его за подобное известие оставят жить. Ну, евреев расстреляли, и жену Моисея, и жену Ильи с детьми. А Моисею дали головешку, чтоб он первый подпалил книги. Он подпалил, его и затолкнули в костер прикладом в спину.
Долго горело – и ящик Соломона, и библиотечные книжки – Ленин, Сталин с прочей литературой, и Моисей. И никакого золота.
А в результате? А в результате получается: все всё знали. Арончик знал, Лия знала, мама моя знала, Гришенька дорогой знал. Особенно Гриша! Знал, а вместе со мной планировал, как потратить Соломоново золото. У них такая идиотская игра – знать и не говорить. Не понимаю.
Конечно, им неприятно вспоминать. А мне после всего – приятно?
Так ли, сяк ли, ниточка стянулась в узелок. Слава Богу. Деньги, деньги… А как бы Любочка их через границу везла? Сейчас собаки чуют и наркотики, и ценности, и все, что в желудке человека. А потом сиди в тюрьме. Нет.
Перед ноябрьскими стала собираться в Чернигов. Попрощалась с кем надо. Пошла к Камскому – на кладбище. Он на месте не сидел – гулял между памятниками.
Кричу-кричу:
– Илья Моисеевич!
Вижу вдалеке фигуру, а он не отзывается. Подошла, громко поздоровалась. Говорю:
– Я попрощаться пришла.
Посмотрел на меня, как нормальный, и говорит:
– Шо, Фейгачка, умирать собралася? Рано тебе еще.
У тебя ж детки. А я один. У меня крови не осталося, а я ж живу. Думаю, чи мине тут зачинить на замок, а то хожу, хожу, а толку нема. Як считаешь? – И так смотрит, так смотрит жалобно.
Говорю:
– Конечно, закрывайте. Сейчас зима настанет, холодно, снег, кто сюда ходить будет, кому нужно?
– Сюда нэ трэба. А отсюдова?
И повела я его под руку, и шли мы долго-долго. И ни одной попуточки.
Приехала в Чернигов – мои квартиранты упрашивают, чтоб не прогоняла. Их трое – муж, жена и ребеночек, девочка трех лет. Мы, говорят, переберемся в маленькую комнату, вам же веселее будет. Плату нам скинете, и мы вам будем помогать по хозяйству, и вообще – не одна.
Подумала и согласилась.
Пожили так с полгода. И опять я отправилась в Остер вместе с телевизором – квартирант меня на своей машине отвез с ветерком.
И тут вызывают меня телеграммой на переговорный пункт – квартиранты. Вам, говорят, дочка звонит каждый день, волнуется, сказала, что будет звонить через три дня, так чтоб вы дома были.
Я отправилась. Звонит моя Любочка и первым делом:
– Что за люди у тебя живут?
Обрисовала ситуацию.
Она в крик. Немедленно прогоняй. Тебя обкрутят, квартиру на себя перепишут, известное мошенничество, не ты, мама, первая, не ты последняя.
Возражаю, что я еще в своем уме, чтоб суметь собственной квартирой распорядиться, а она если хочет, то пусть приезжает посмотреть на родную мать, а не раздает указания по телефону. Шваркнула трубку – и обратно в Остер.
Через несколько дней опять мне телеграмма на переговорный. Квартиранты докладывают: с вечера до утра трезвонит межгород. А у меня телефон старый, из розетки не вынимается. Они просто снимали трубку, как будто занято, но тоже не выход, телефон отключается. Просили разрешения поставить новый аппарат, чтоб с розеткой. Разрешила.
Ладно. Ладно-то ладно, а с дочкой вроде войны. Нехорошо и глупо. Что с ее стороны, что с моей.
Плюнула и поехала домой. Дождалась звонка и сразу же говорю Любе:
– Доченька, у меня дела идут отлично, здоровье хорошее. Насчет квартиры не беспокойся. У меня одна мечта, чтоб ты приехала и своими глазами увидела меня и вообще.
Слышу, плачет. Говорит, сил нет, чтоб я на нее не обижалась, потому что она совсем замоталась и не знает, с какого бока ждать неприятностей. Но главное – обещала приехать. Когда, не сказала, но скоро.
Сижу, боюсь тронуться с места. Вдруг явится, а меня нету. Некому ей открыть дверь.
Квартирантка успокаивает: и откроем, и накормим, и тут же телеграмму дадим.
А у меня в Остре клиенты, каждый день расписан по часам. Поехала.
Как-то вечером смотрю новости. В Израиле неспокойно. Опять евреев выселяют, чтобы арабам отдать по соображениям политики. Интервью дают, кто там живет, мол, не уйдем, с автоматами будем сражаться. А их выселяют. Один вечер смотрела, второй. А на третий опять. Рассуждения всякие насчет ближневосточной проблемы, местные жители перед микрофоном клянутся и так далее.
И вдруг вижу – Давид. Корреспондент его спрашивает, как дела, что намерен делать в сложившейся тяжелой ситуации.
Давид говорит:
– Я приехал из Иерусалима, чтобы поддержать своих товарищей. Мы отсюда не уйдем. Тут наша последняя граница.
Ой! Опять граница. Опять граница. Где она, та граница, с которой нельзя уйти? Кто ее видел? Я ему кричу в телевизор, чтоб не кобенился, а то свои же и пристрелят случайно.
Ну, ладно. Живой пока. Разберутся. Хорошо, что Любочки с ним нет.
Пришла Нина Александровна, подышать воздухом перед сном. Гуляем, обсуждаем положение в мире. Я рассказала, что увидела знакомого в новостях. Она поинтересовалась, что за знакомый. Я вроде хотела рассказать историю, но почему-то расхотела.
– Один человек, у нас с ним отношения были.
На старости лет вспомнила про отношения. Какие отношения? К кому? По какому поводу?
Навещала Камского. Он уже не вставал. Но говорил. Ум у него просветлел, меня называл Женей. Но все равно спрашивал про Фейгу, про Айзика, про Гришу. Я с ним поговорю – и мне легче на душе.
И вот прибыла Любочка. Как раз квартиранты съехали. Красивая, как американская артистка. Слова из нее не вытянешь, только курит и курит. Курит и курит.
– Я, – говорит, – абсолютно счастлива. У меня есть постоянный заработок. У меня есть бойфренд. Я по всему свету езжу с путешествиями. На все хватает. Волноваться тебе, мама, не надо.
Я спросила, как все-таки личная жизнь. Она опять как заведенная:
– У меня есть бойфренд. Есть работа. С тетей Любой работаем на пару в салоне. О’кей.
Сходили на кладбище. Посидели там на лавочке, повспоминали.
Я ей рассказала про Остер, про Арончиков дом, что по полгода живу на даче в раю.
Она одобрительно кивает головой.
Спросила:
– Документы в порядке на дом, на квартиру?
– Конечно. Я тебе покажу, где что.
Думала, она отнекиваться начнет, но она посмотрела по-деловому. Правильно. Не то что мы, никогда не знали, за что хвататься со своими дурацкими тайнами.
Она обняла меня и говорит:
– Мамочка, как я тебя люблю. К себе не приглашаю. Обстоятельства. Ты не в претензии?
Какие претензии? Никаких претензий. Лишь бы ей хорошо было.
Спросила:
– Про Давида не слышала? Я его по телевизору смотрела, с автоматом. Выглядел неважнецки.
Она:
– У него всегда проблемы. Ничего.
За день до отъезда как подменили мою Любочку. Терпела-терпела – и закончилось ее терпение.
С утра заявляет: необходимо написать завещание на квартиру и на дачу, чтоб потом не было лишних мытарств по инстанциям. Ну, конечно, она права. Как хочет, так и сделаем. Пусть ведет нотариуса. Или дарственную оформим. Как лучше, так и сделаем. Возраст берет свое, а если подумать, так и думать нечего. В следующий раз и про кожух трехпольный расскажу, и про Соломонов ящик, и про Евку, и про Тыщенко, и про Арончика, и про Камского одного и второго. А еще лучше – не расскажу.
