Юлия Бекенская - Нескучная книжица про… (сборник)
А в ее глазах мелькнуло на мгновенье не то выражение. Тут же растаяло, но заноза осталась. Где ж его Генка видел?
Вспомнил. Когда заболели жена и сын, он им звонил. И поймал тогда этот взгляд. Придушенное раздражение. На словах она волновалась – как там Андрюша? А глаза выдали. Недавно поймал себя Генка на том, что опять начинает прятаться с телефоном. Как от Наташки когда-то.
Еще контраст. На работе Маринка – бойкая, яркая лиска. Где сядешь, там и слезешь, в обиду себя не даст. Дома с ним – беспомощная и нежная. Над цветами рыдает… а настоящая где? Которая?
Как она отпускать его не хотела, хоть и понимала, что надо. Не предложила поехать с ним – ну, зачем всех в дурацкое положение ставить?..
Он бы, конечно, и так отказался. Но могла бы предложить. Хотя, положа руку на сердце, хорошо, что так вышло.
Добрел до кромки леса. Чернели елки на фоне звезд, покачивались. Пошел неспешно вдоль, продышаться. Спросил в лесную глубину – что же ты так долго батю мотал? Померещилось спьяну: взмахнули лапами елки, и что-то непредставимо большое то ли вздохнуло, то ли башкой качнуло досадливо – ох, и балбес же ты, братец…
И толкнуло еще – спать иди, дурья твоя башка! Он пожал плечами – как скажешь… Я так, поговорить. И побрел потихоньку домой.
Но ведь не зря, не просто так он ушел от Наташки. Бросил дом, перестав ощущать себя мужиком. Зеркалом стал для мамы Чолли. А все равно, как скучается!
На две семьи жить не получится. А вот, например, если б к Наташкиной чуткости и заботе, да чуток Маринкиной благодарности и новизны? Или вот если бы быть с каждой из них по очереди? Или если б Наташка перестала реветь и чуть больше стала похожа на себя прежнюю?..
Дошел до дома, толкнул калитку. Подумал – а ведь никуда та Наташка не делась. И сейчас стало понятно – здесь она. Не пропала, потерялась просто.
Она потерялась, и он ее потерял. Позабыли друг дружку. А он ее все в Маринке ищет и удивляется, что никак не найдет. А Маринка другая.
И что теперь ему делать? Задача.
Махнул рукой да и спать побрел.
Глава 5. Про то, чем сердце успокоилось
Наутро Анна Семеновна собирала делегацию – благодарить Людмилу за помощь.
– Вы уж сходите, молодежь, без меня. А я, как папа в себя придет, с ним вместе и схожу.
Они шли вместе по улице, и Наташа думала о том, что все, кто их видит, радуется, какая дружная они пара, как хорошо в семье у них получилось.
Какое счастье, что люди не знают всего. И еще, здорово очень, что скоро она уедет и можно будет перестать, наконец, притворяться.
Людмила провела их в комнату, которая казалась слишком просторной из-за высокого потолка. Неуют дома с лихвой компенсировался радушием хозяйки – Наташка ощущала идущее от Людмилы тепло, и больше всего ей хотелось подойти, и как теленку, ткнуться лбом в теплый материнский бок.
Хозяйка усадила гостей за стол. Женщины оказались друг напротив друга, Гене досталось место лицом к окну. Так он и просидел, глядя в окно, весь разговор, не посмев взглянуть на Людмилу. А она внимательно разглядывала Наталью, потом обернулась к Генке и произнесла резко:
– Я тебя вообще не понимаю! Какого рожна тебе еще надо?!
Разложила карты – обычные, сильно потертые. Посмотрела, спросила:
– Это сколько можно так над человеком издеваться? Я же все ее слезы вижу!
Потом обратилась к Наталье.
– Переставай плакать. Слезы вытри, да вокруг посмотри. Вон, какие красавцы-орлы ходят. По сторонам гляди.
Неожиданно возмутился Гена:
– Чего это она на других должна глядеть?
– А на кого? – с непередаваемой интонацией спросила Людмила, – на тебя, что ль? Что в окошко уставился? В глаза смотри мне. В глаза!
Гена упрямо таращился в окно, в котором, кроме выцветшего забора и клумбы, не было ничего интересного.
И тут Наталья поняла, что муж, надежда и опора, боится бабку. Как нашкодивший школьник, не смеет поднять на Людмилу глаза.
А она, глядя в карты, продолжила, обращаясь к Наталье так, будто Гены здесь не было:
– Ну да, есть у него какая-то красавИца, – с ударением на «и» слово это прозвучало непривычно и в высшей степени пренебрежительно, – но ты, – посмотрела на Наталью, – даже не переживай. Подожди минутку в той комнате, мне Гене пару слов наедине сказать надо.
Когда Наталья вышла, сказала:
– Любви у тебя там никакой нет. Один блуд, – и спросила, пристально глядя на Генку, – Хочешь, чтоб жена померла до срока? Будешь дальше так жить – жену потеряешь. Ее хворобы – из-за тебя. Погубишь женщину, которая тебя любит. Мать твоего сына. Любишь ты ее, чего бы себе не навыдумывал. Блудил – едва отца не лишился. Мало тебе? Мало по лесу тебя мотало, дурь выветривая? Думаешь, просто так? Ну-ну. Проверяй, коли охота. Только знай – как останешься один, своих потеряв, сам в петлю полезешь. И не спасут тебя любови сиюминутные. У красавИцы твоей – корысть. Не веришь? Дело твое. Но я тебя предупредила, – и небрежным взмахом отправила Генку восвояси, – иди теперь.
Тот поспешно встал и покинул дом, не прощаясь. Вернувшись, Наталья была поражена, как быстро исчез ее муж.
– А теперь ты послушай, Наташа. Плакать переставай. Здоровьем займись, собой. Вспомни, какой ты была. А теперь? Хватит прятаться, дома сидеть. Живи. О себе думай, не только о нем. И все у вас наладится. КрасавИцу эту даже в голову не бери. Нет там ничего, пустое. И звони мне, если что. Обязательно!
Вышла Наташка с новым чувством – легче стало дышать. Показалось, сдвинулся с мертвой точки их с Генкой тяни-толкай. Что-то происходило.
Происходит прямо сейчас.
Гена ждал ее за калиткой – запаренный, с красными ушами, будто из бани.
– Ты чего такой?
– Жжжуткая женщина. Не пойду к ней больше.
– Людмила? Она же теплая, милая. Ласковая. Она как… как… булочка сдобная. И глаза у нее добрые.
– Ничего себе, булочка! Она этими добрыми глазами чуть дырку во мне не провертела, – заявил муж, поспешно шагая в сторону дома, – ведьма, точно.
– А что сказала тебе? Ты хоть за отца поблагодарил?
– Не успел. А сказала… – Генка вдруг затормозил, да резко так, что Наталья в него врезалась, – что ты – моя женщина. И я могу тебя потерять, если… ну, в общем… Короче, Наталь, я домой вернусь, ладно? Давай, ничего не было, а? Подумай, я не тороплю. И, – замялся, – прости меня. Подумай, ладно?
Ухнуло сердце вниз, забилось, кровь к лицу прилила – теперь и сама стояла пунцовая. Вроде и ждала этого все время, не верила, а ждала.
А с другой стороны… вдруг все опять заново? Второй раз она не выдержит. Вернутся они в город, позвонит Генке та… и опять?
Собралась, выдохнула, и ответила, как есть:
– Ты не горячись, Ген. Сам подумай. Сказал сейчас, а через полчаса передумаешь. Или вдруг твоя позвонит. Тебе станет стыдно. А виновата опять буду я? Не могу я так больше. Сам подумай, Ген. Не спеши.
Генка открыл было рот, чтоб сказать: знает, мол, что делает, не надо решать за него, и вдруг понял – а ведь права Наталья. И не с чего, абсолютно не с чего ей ему доверять. Сам виноват. Рот закрыл и рванул вперед, с ушами красными, как гриб-подосиновик.
А она побрела по деревне. Зашла в гости к знакомым, посидела за чаем. Потом всю дорогу останавливалась поболтать – окликали, расспрашивали. Всколыхнула история всю округу. Не спешила домой, давая время себе и Генке. Отвечала, улыбалась соседям, и, незаметно, добрела до окраины.
Взглянула, наконец, на лес – тот, что водил мужиков кругами, мучил безвестностью женщин. Глянула и удивилась. Совсем не страшным оказался. Не злым.
Еловый частокол распался вдруг на отдельные елки, звенело меж них птичьим криком, гулял теплый ветер – с запахом мха и трав. Высь подмигнула оранжевым глазом – не дрейфь! Как будет, так тому и быть.
Ощутила Наташка, что кончается здесь для нее вся эта история: свекор приходит в себя, свекровь помирать раздумала. Оба уже ненавязчиво интересовались: вы, ребята, когда домой? Ох уж эта прямота стариковская…
В лесу так бывало не раз. Набираешь грибов, уже корзинку вниз тянет. Усталость чувствуешь, но еще бы чуток походить…
И тогда лес, ненавязчиво, но твердо, веткой ли в глаз, комариным укусом в ухо, сапогом, нежданно в болоте промокшем насквозь, даст понять, что пора.
Вот и Наталье пора. Кивнула лесу на прощанье, и обратно пошла.
Навстречу ей на всех парах спешила тетя Маша. По лицу соседки было понятно – что-то стряслось. Немедленно стукнуло сердце, завертелись мысли одна другой хуже.
– Господи, он же сожрет его! – на бегу кричала она.
Наташка бросилась следом, понимая, что, кого бы сожрать не пытались, нужно это дело немедленно прекратить.
Оказалось, пока она гуляла, Генка дрова тете Маше для бани колол. Рассчиталась она, как водится, местной валютой. Самогоном. Хорош в этот раз получился, зараза, заборист да крепок.
