Мила Иванцова - Сердечная терапия
– А как та женщина, которая тогда ворвалась в ваш кабинет? Александра, кажется? Вы с ней видитесь?
– Да, Александра. Простите, действительно неудобно получилось, но она хорошая… Да я же потом слегла, вот уже неделю дома бездельничаю. А она мне звонила, спрашивала, как здоровье, и интересовалась, можно ли как-нибудь привести ко мне дочь, ту балерину. Ей очень интересно, что именно мы делаем на занятиях. Договорились, что, как только выздоровею, непременно и ее чему-то научу. Правда, балерины обычно слишком заняты, чтобы тратить время на другое. Но раз хочет… А почему вы спросили?
– Да что-то не идет она у меня из головы с ее историей. Как подумаю, что им пришлось с ребенком пережить… Так, может, и правда мои проблемы – не проблемы? – Женщина вздохнула, потом снова решительно хлопнула ладонью по столу и продолжила другим тоном: – Но я так… с собой не позволю!
Яна только набрала воздуха, чтобы сказать что-то обнадеживающее, как вдруг Антонина скрестила руки на столе, опустила на них голову и разрыдалась…
Яна гладила ее по плечу и вздыхала. Это были не первые слезы, которые приносили с собой посетительницы. И каждый раз это было искреннее, наболевшее, не театральное. И какие бы двойственные эмоции ни вызвала исповедь этой в целом комфортно устроенной женщины, ее тоже было жалко: мучается человек, хотя чего-то не понимает в своей жизни, не хочет или не может понять.
Антонина рыдала неуемно и долго, видно, накопилось в ней слез за всю жизнь. Рыдала и приговаривала одно и то же:
– Если бы вы знали, как мне страшно… Страшно от мысли, что все рухнет, страшно все начинать сначала, да еще в таком возрасте… Или и не начинать… Поставить на себе крест…
Яна встала и открыла форточку – свежий воздух проясняет мысли. А еще она понимала, что после таких искренних рыданий Антонина может больше к ней не прийти. Скорее всего она просто исчезнет, устыдившись, что позволила себе подобную слабость. Впрочем, Яна держалась отстраненно, старалась быть ненавязчивой. Доктор, в конце концов, воспринимается как существо без пола, без возраста, которое может помочь тебе только ему известным способом. И если для этого придется снять штаны – ну что ж, так тому и быть!
Прощаясь с гостьей, Яна от денег за визит отказалась, поблагодарила за угощение. Что-то подсказывало ей, что больше Антонина не придет. Разве что случится что-то новое, и ей нужно будет выговориться, вычистить измученное нутро. Яна заперла дверь и почувствовала себя совершенно обессиленной – чужие беды иногда прорывались на приватную территорию внутреннего мира «терапевта» так же, как сегодня неожиданно переступила порог ее квартиры Антонина. Посетительница ушла, но еще остался запах ее духов, принесенного ею кофе и не ощутимый носом парализующий аромат чужой беды и неподдельного страха. Яна хотела было снова сесть за компьютер, но какие-то защитные силы организма будто тянули ее к кровати, намекая, что «Одноклассники» и даже немытая посуда подождут, а отдых и сон должны пополнить ее энергетические ресурсы и придать сил.
Яна закуталась в одеяло, закрыла глаза и подумала, что Антонина, которую она восприняла как «просто женщину», примерно возраста ее родителей. Хотела бы она иметь такую мать? Это был новый угол зрения на «пациентку».
Родную мать Яна потеряла в пятнадцать лет. На заводе, где та работала, произошла авария, что-то там взорвалось, несколько человек погибли на месте, еще трое позднее умерли в больнице, кто-то остался инвалидом. Мать погибла во время взрыва. Хоть не мучилась.
Когда перед контрольной по биологии Яну вызвала завуч и велела идти домой, да еще и отправила с ней подружку, девочка почувствовала неладное. Дома запомнила только растерянное лицо отца и соседку тетю Женю, которая обнимала Яну, гладила ее по голове и сквозь слезы что-то говорила, говорила. Яна, на удивление, совсем не плакала. Мать хоронили в закрытом гробу (если там вообще было что хоронить), прощание проходило в клубе завода, четыре гроба стояли рядом, все закрытые. Только фотографии на них, с черной лентой наискосок, отличали один от другого.
Яна не плакала. Видимо, не увидев мать мертвой, не поверила, что ее уже нет. Запомнилось, как утром мать крикнула из окна их хрущевки вдогонку: «Хлеба купи после школы, ладно?» Яна оглянулась, кивнула, помахала рукой и побежала на остановку троллейбуса. Вот и все.
Через полгода отец привел к ним в дом Надежду, неуклюже пошутив, что Надежда дает надежду, а былого, мол, не вернуть, нужно жить. Вот так он поставил Яну перед фактом, что жизнь у них начнется новая и дочка должна это принять. Яна не бунтовала. Она просто зажила своей, параллельной жизнью.
Надежда была года на три-четыре старше отца, то есть на все семь старше покойной матери, но выглядела хорошо, по характеру была бойкой, но не конфликтной, Яну воспитывать не пыталась, не цеплялась к ней, хозяйство вела, как говорят, «ловко» и при всем при том – видно было невооруженным глазом – была очень неравнодушна к отцу. Соседки шептались, что неравнодушна была давно, а звезды стали так, что греха на душу не взяла. А еще – что освободившееся после матери место заняла прочно.
Яна удивлялась тому, как отец слушался новую жену, хотя в паре с матерью обычно командовал он, мать не противилась, но это все равно не делало их жизнь гармоничной. А теперь все было по-другому. У Надежды был сын, значительно старше Яны, уже отслужил армию и недавно женился. Как оказалось, новые родственники имели спланированные перспективы, и в кухне время от времени велись разговоры об эмиграции, но такие вопросы не решаются за раз. Когда отец спросил Яну, согласна ли она ехать в Канаду со всеми, она внимательно посмотрела ему в глаза и сказала, что ей и здесь неплохо и старенькую бабушку она не оставит. Отец виновато развел руками и, пожалуй, даже с облегчением сказал: «Ну, ты взрослая, сама решила. Я там устроюсь – буду помогать деньгами. А вдруг надумаешь к нам – сообщишь».
Тогда Яна уже поступила в институт. Прошло еще некоторое время, и отец, Надежда, ее сын с женой и их маленький сын действительно поднялись на крыло и понеслись за новой жизнью на другой континент. Яна почему-то не запомнила деталей последнего дня. Все, что происходило тогда дома, будто стерлось из ее памяти. Вспоминала только очередь в Борисполе, как взвешивали чемоданы, проверяли билеты и как отец махал ей рукой, уже пройдя таможенный контроль, сделав шаг в новую жизнь. Она удивилась, когда он вытер ладонью слезы. Яна не плакала. Она наблюдала за всем, словно со стороны. Так же вспоминала те события и теперь, вдруг задав себе вопрос, хотела бы она иметь такую мать, как Антонина.
8
Александра, как и раньше, работала в напряженном режиме – днем на рынке, вечером мыла полы в детском саду, там же и ночевала, а утром опять на рынок. Рука у Стаси уже не болела, обошлось без последствий, но Александра все вспоминала пережитый ими испуг и такую неожиданную помощь чужого человека и чувствовала себя в долгу перед ним. Нет, она не настолько разуверилась в людях, чтобы считать такой поступок подвигом – и сама бросилась бы помогать другому в беде, тем более ребенку, – но все же за несколько лет в столице осознала здешний ритм жизни, обособленность людей друг от друга даже при такой плотности населения, а может, именно из-за нее. Город ей казался гигантским муравейником, где, в отличие от муравейника настоящего, не действуют природные законы, логически приводящие к гармонии. Иногда она сравнивала столицу с большим больным организмом или наполовину больным, где здоровые органы едва обеспечивают жизнеспособность системы, тянут на себе груз нездоровых, выполняя их функции, а то и сами теряют силы и сдаются.
Не сказать чтобы она была пессимисткой, но неожиданная искренняя помощь, поддержка, которую оказал им со Стасей в тот вечер абсолютно чужой им человек – доктор Вадим, нашла отклик в ее душе не как подвиг, но как норма со знаком плюс. И хотелось, конечно, его отблагодарить. Но Александра знала, что врачи работают по странному графику, у них какие-то дежурства, да и больница та была огромной, а они тогда были только в травмпункте, где делали рентген и выясняли, целы ли Стасины косточки. Где его теперь искать? Хотя… Вадим написал на клочке бумаги номер своего мобильного, просил звонить «если что», но с рукой все было в порядке, и женщина никак не могла решиться побеспокоить «просто так», да еще и попросить о встрече, чтобы отблагодарить…
Стася однажды поинтересовалась, звонила ли мама врачу или уже потеряла его номер. Александра сказала, что номер у нее до сих пор в кармашке сумки, но как-то неудобно отвлекать занятого человека. Она решила, что поближе к Новому году отпросится с работы, поедет в больницу и просто оставит для Вадима в травмпункте «подарок от Стаси». А там уж его найдут.
